Дойдя до дома, Харальд заметил, что лошади в загоне нет. Он пошел на кухню. Увидев его, мать испугалась. Харальд поцеловал ее, но ничего объяснять не стал.
Он поднялся к себе в комнату, собрал чемодан, как будто отправлялся в школу. Мать подошла и встала в дверях.
— Куда же ты теперь? — спросила она.
— Не знаю.
Харальд подумал о брате. Он пошел в отцовский кабинет, снял телефонную трубку и позвонил в летную школу. Его соединили с Арне, и Харальд рассказал ему, что произошло.
— Старик перестарался, — сказал Арне. — Если бы он нашел тебе тяжелую работу, например разделывать рыбу на консервном заводе, ты бы ее не бросил — просто чтобы доказать, что ты мужчина. Куда ты отправишься?
И тут Харальда осенило:
— В Кирстенслот. Там живет семья Тика Даквитца. Только отцу не говори. Не то он за мной приедет.
— Ему может сказать и старик Даквитц.
Верная мысль. Респектабельный банкир вряд ли станет сочувствовать беглецу.
— Я буду ночевать в брошенном монастыре, — сказал он. — Отец Тика и не узнает, что я там.
— А чем ты будешь питаться?
— Может, удастся получить работу на ферме.
Не успел Харальд повесить трубку, как в кабинет вошел отец.
— Почему ты не в магазине?
— Я не верю, что моя судьба — быть галантерейщиком.
— Ты не можешь знать своей судьбы.
— Скорее всего, не могу.
Харальд вышел. Он спустился вниз, в сарай, развел огонь в топке мотоцикла, накидал в коляску торфобрикетов. Затем он вернулся в дом за чемоданом. Отец преградил ему дорогу:
— Куда ты направляешься?
— Я предпочел бы об этом не сообщать.
— Я запрещаю тебе уезжать.
— Отец, ты прилагаешь все усилия, чтобы я не мог продолжить образование. Боюсь, ты утратил право указывать мне, что делать.
Слова сына глубоко ранили пастора. Сердце Харальда сжалось от боли и жалости, но он понимал, что, выказав сострадание, потеряет решимость и позволит уговорить себя остаться.
Поэтому он молча повернулся и вышел во двор. Он привязал чемодан к мотоциклу и вывел машину на дорогу. По двору к нему бежала мать. Она рыдала:
— Харальд, отец любит тебя! Ты это понимаешь?
— Да, мама, кажется, понимаю.
— Дай мне знать, что у тебя все в порядке. — Она поцеловала его. — Обещаешь?
— Обещаю. — И он уехал.
Петер Флемминг раздел жену. Она стояла перед зеркалом, а он расстегивал крючки ее платья. Сегодня Инге была такой же хорошенькой, как в медовый месяц. Но тогда она улыбалась и лицо ее светилось счастьем. А сейчас оно не выражало ничего.
Он повесил платье, расстегнул бюстгальтер. Посадив Инге на табуретку, снял с нее туфли, пояс, чулки и надел на нее ночную рубашку. Цветочный узор был ей к лицу. Ему показалось, что у нее на губах мелькнула слабая улыбка.
Петер отвел ее в ванную, после чего уложил в постель. Он и сам переоделся в пижаму, но спать ему не хотелось, поэтому он пошел в гостиную выкурить сигарету.
Петер закурил, а потом, поддавшись порыву, взял с комода бутылку аквавита и налил себе рюмку. Потягивая водку и куря, он размышлял о событиях прошедшей недели.
Он поймал двух шпионов, но Пол Кирке погиб, и Петер не успел выяснить, кто работал вместе с ним и откуда он получал приказы. «Допрос с пристрастием» Ингемара Гаммеля тоже не дал новой информации.
Петер расспрашивал командира Пола, его родителей, друзей, даже его двоюродного брата Мадса, но ничего не выяснил. Он установил слежку за Арне Олафсеном. Но Арне всю неделю вел себя безукоризненно. Петер как раз задался вопросом, что предпринять дальше, но тут раздался стук в дверь.
Он взглянул на часы: половина одиннадцатого, время для гостей неподходящее. Он вышел в коридор, открыл дверь. На пороге стояла Тильде Йесперсен.
— Есть новости, — сказала она.
— Входи. Прошу прощения за свой вид.
Она бросила взгляд на его пижаму и, усмехнувшись, прошла в гостиную.
— А где Инге?
— Уже в кровати. Хочешь глоток аквавита?
— Не откажусь.
Он достал вторую рюмку, налил им обоим.
— Арне Олафсен в Копенгагене, — сказала она. — На завтра купил билет на паром до Борнхольма.
Петер застыл, не донеся рюмку до рта.
— До Борнхольма? — переспросил он.
От этого острова, любимого места отдыха датчан, было рукой подать до Швеции. Неужели это тот самый шанс, которого он так ждал?
— Не исключено, разумеется, что он просто решил отдохнуть, — сказала Тильде.
— Ну конечно. С другой стороны, он может планировать побег в Швецию. Кто с ним сейчас?
— Дреслер. Он сменил меня пятнадцать минут назад.
— Давай подумаем, зачем Олафсену покидать страну?
— Возможно, он заметил, что за ним следят. Или же отправляется на Борнхольм шпионить. Или у него там встреча. Со смертью Кирке они лишились каналов связи.
— Ни в одной из этих версий я до конца не уверен. И есть только один способ все проверить. Скажи Дреслеру, чтобы он сел на паром.
— У Олафсена велосипед. Дреслеру тоже взять?
— Да. А нам с тобой закажи билеты на завтрашний самолет. Мы прибудем туда первыми.
Тильде встала.
— Хорошо.
Петеру не хотелось, чтобы она уходила. От аквавита по телу разлилось тепло, и ему было приятно сидеть и беседовать с симпатичной женщиной. Он проводил ее в коридор.
— Встретимся завтра на аэродроме, — сказала она.
— Да. — Он взялся за дверную ручку. — Тильде…
Она невозмутимо взглянула на него:
— Что?
— Спасибо тебе. Ты отлично поработала.
— Спокойной ночи. — Она дотронулась до его щеки.
Он наклонился и внезапно поцеловал ее.
Она ответила на его поцелуй горячо и страстно.
И тут уголком глаза Петер заметил какое-то движение. Он оторвался от Тильде и оглянулся: в дверях спальни стояла Инге. Лицо ее по-прежнему не выражало ничего, но она в упор смотрела на них. Петер услышал собственный судорожный вздох.
Тильде выскользнула из его объятий, открыла дверь и вышла. Дверь захлопнулась.
Самолет из Копенгагена на Борнхольм вылетел в девять утра. Через час он приземлился на аэродроме в полутора километрах от Рённе, главного города Борнхольма. Петера и Тильде встречал начальник местной полиции, который предоставил им машину.
Городок был тихий, на его улицах лошади попадались чаще, чем машины. Днем Петер с Тильде отправились на пристань встречать паром. О вчерашнем поцелуе они не заговаривали, но Петер теперь особенно остро ощущал присутствие Тильде. Правда, у него не шла из головы Инге в дверях спальни.
Паром причалил, пассажиры сошли на берег.
— Вон он, — сказала Тильде.
Петер увидел Арне в военной форме и с велосипедом.
— А где же Йохан?
— Чуть позади.
— Ага, вижу.
Петер надел темные очки и завел мотор.
Арне поехал по мощенной булыжником улочке, Дреслер последовал за ним. Петер с Тильде держались в отдалении. За городом на дороге остались лишь они одни, и Петеру пришлось отстать, чтобы Арне не обнаружил машину.
Начинало смеркаться. Километров через пять они подъехали к перекрестку. Там их поджидал озадаченный Дреслер.
Арне видно не было.
— Извините, начальник. Он вдруг рванул вперед и оторвался. Я потерял его из виду и, куда он поехал, не знаю.
— Возможно, он все продумал заранее, — сказала Тильде. — Похоже, эти места ему хорошо знакомы.
— Что ж, это даже к лучшему, — сказал Петер.
— В каком это смысле? — удивилась Тильде.
— Если ни в чем не повинный человек понимает, что за ним следят, он что делает? Останавливается и спрашивает: «Почему вы за мной едете?» И только злоумышленник нарочно уходит от слежки. Это значит, что Арне Олафсен — шпион.
Харальд потерял почти все, что у него было. Все его планы рухнули, надежд на будущее не осталось. Однако он не предавался горестным размышлениям, а с нетерпением ожидал встречи с Карен Даквитц.
Дания — страна маленькая и очень красивая, но, если путешествовать по ней со скоростью тридцать километров в час, она кажется бескрайней пустыней. Харальду понадобилось полтора дня, чтобы пересечь ее на своем драндулете. До Кирстенслота он добрался в субботу к вечеру. Ему не терпелось увидеть Карен, но в замок он сразу не пошел. Он отправился мимо разрушенного монастыря, через деревню к ферме, на которой они побывали вместе с Тиком.
Поставив мотоцикл, он пошел искать фермера. Тот сидел во дворе и курил трубку.
— Добрый вечер, господин Нильсен, — сказал Харальд.
— Здорово, — настороженно ответил Нильсен. — Чего тебе?
— Меня зовут Харальд Олафсен. Мне нужна работа, а Йозеф Даквитц сказал, что вы нанимаете на лето батраков.
— Только не в этом году, сынок.
Харальд расстроился:
— Почему? Уверяю вас, я отличный работник.
— Времена тяжелые, немцы платят меньше, чем обещали, и мне не на что нанимать батраков.
