Продолжая спотыкаться, Бьюкенен повернулся в сторону зонтиков, под которыми сейчас не было ни души. Латиноамериканец тут же снова его толкнул, и Бьюкенен пошатнулся, стараясь удержаться на разъезжающихся в песке ногах.
От выброса адреналина ему показалось, будто в животе разлился огонь. Правильно ли он сделал, не начав защищаться раньше? Пока ситуация еще не вышла из-под контроля. Но первый близнец постепенно распалялся все больше и больше. Оскорбления и толчки, которыми он награждал Бьюкенена, становились все грубее и случались все чаще, так что Бьюкенен вынужден был спросить себя: притворяется тот или разозлен на самом деле?
Если притворяется, то я, оставляя без ответа некоторые его оскорбления, завалю этот тест. Если этот парень толкнет меня чуть сильнее, а я не буду к этому готов и не самортизирую толчок, то он собьет меня с ног. Он сбросит меня со счетов как человека, который не заслуживает уважения, если я не сделаю виду, что сопротивляюсь.
Но насколько сильное сопротивление я могу оказывать, не выходя из роли Эда Поттера? И какого сопротивления будет достаточно, чтобы «попасть в масть» близнецу, не приведя его в самую настоящую ярость?
А что, если?..
Вопрос никак не давал ему покоя.
…если все это на полном серьезе?
Когда Бьюкенен добрался до ближайшего зонтика, первый близнец опять толкнул его, да так, что тот чуть не упал на пластмассовый столик.
Бьюкенен выпрямился и резко повернулся.
— Ну, хватит с меня! Только попробуй еще раз толкнуть! Если есть вопросы, спрашивайте. Я готов объяснить все, что вам непонятно! Я готов уладить это недоразумение! Но, черт побери, держите ваши руки от меня подальше!
— Держать руки от тебя подальше? — Первый близнец подошел вплотную к Бьюкенену, схватил его за рубашку, закрутил ее в кулаке и потянул вверх, так что Бьюкенен ощутил, будто висат на ней. — А вот что я действительно хочу, так ото запустить руку поглубже тебе в глотку и вытащить наружу твои кишки.
На Бьюкенена пахнуло запахом текилы.
Внезапно близнец отпустил рубашку Бьюкенена.
Бьюкенен позволил себе упасть и снова повалиться на столик, но на этот раз не грудью, а спиной. Ему потребовалось призвать на помощь всю свою дисциплинированность, чтобы воздержаться от ответного удара. Он не переставал напоминать себе: главное — это задание. Ты не имеешь права провалить задание. Ты не имеешь права отвечать по-настоящему, пока не будешь знать наверняка, что он собирается тебя прикончить. До сих пор он всего лишь толкался, оскорблял, угрожал. Все это не может считаться веским основанием для того, чтобы сорвать задание, применив в ответ смертоносную силу.
Окруженный темнотой, вдали от огней отеля, заслоняемых от него силуэтами братьев и их телохранителя, Бьюкенен смотрел снизу вверх на первого близнеца. Тот снова схватил его, рывком поставил на ноги и грубо толкнул, заставив с размаху сесть на стул. Бьюкенен ударился позвоночником о пластмассовую спинку. Позади себя он слышал плеск волн.
— Так ты обещаешь все объяснить? Тогда валяй, объясняй. Конечно, объясняй. Будет забавно услышать, — первый близнец вдруг приставил дуло своего 9-миллиметрового браунинга ко лбу Бьюкенена, — как ты собираешься уладить это так называемое недоразумение.
Это почти решило все дело. Пульс Бьюкенена участился. Его мышцы сократились, словно сжатая пружина. Делая вдох, он приготовился и…
Но ведь близнец не взвел курок, подумал Бьюкенен, и на браунинге нет глушителя. Если он намеревается убить меня, то не вернее ли будет предположить, что он постарался бы обойтись без лишнего шума? Он бы воспользовался «береттой» телохранителя, на которой глушитель имеется, и на выстрел из нее не сбежалась бы толпа посетителей бара.
Значит, не исключено, что это все-таки игра.
Покрываясь испариной, мобилизуя волю, Бьюкенен наблюдал за приближением второго близнеца.
Тот остановился рядом с братом. Даже в темноте его глаза разительно напоминали глаза хищной птицы.
— Слушай внимательно, — сказал он Бьюкенену. — Мы будем говорить об именах. Но не о том имени, которым назвал тебя в ресторане тот пьяный американец. Не о Джиме Кроуфорде, или, вернее, не только о Джиме Кроуфорде. И не только об Эде Поттере. О других именах. Многих других именах. На самом деле их так много, что невозможно все запомнить. — Он вынул из кармана пиджака сложенный лист бумаги. — Ты дал нам список имен наших партнеров, которые, как ты утверждаешь, предали нас. Ну, а тут у меня другой список, с другими именами. — Он развернул лист и направил на него узкий луч фонарика, чтобы можно было читать. — Джон Блок. Ричард Дэвис. Пол Хиггинс. Эндрю Макинтош. Генри Давенпорт. Уолтер Ньютон. Майкл Гейлер. Уильям Ханоувер. Стюарт Малик.
Ох, черт, подумал Бьюкенен.
Второй близнец остановился, мрачно уставился на свой лист бумаги, покачал головой и вздохнул.
— Есть и другие имена. Но для иллюстрации хватит и этих.
Он снова сложил лист, убрал его в карман пиджака и вдруг сунул фонарик прямо Бьюкенену в лицо, целясь лучом ему в правый глаз.
Бьюкенен резко отвернулся, чтобы защитить глаза от света.
Но телохранитель зашел сзади и неожиданно с силой сдавил с боков голову Бьюкенена, так что у того зазвенело в ушах. Это внезапное, ошеломляющее давление рук создавало ощущение тисков. Бьюкенен попытался, но не смог отвернуть лицо в сторону. Он не мог защититься от ослепляющей яркости тоненького лучика света, направленного ему в глаз. Он поднял руку, чтобы добраться до мизинцев телохранителя, сломать их и заставить его ослабить хватку.
Но рука Бьюкенена замерла на полпути, когда первый близнец взвел курок браунинга, дуло которого было теперь прижато к левому виску Бьюкенена. Господи, подумал Бьюкенен, с него станется выстрелить.
— Bueno. Muy bueno, — сказал первый близнец. — Сиди тихо.
Тонкий луч продолжал светить Бьюкенену в глаз. Он мигнул несколько раз, потом крепко зажмурился, но свет все равно проникал сквозь тонкую кожу века. Он зажмурился еще крепче. Грубая рука вцепилась ему в лицо, царапая веко ногтями, заставляя его подняться. Луч света опять вонзился в глаз, и Бьюкенен почувствовал, будто глазное яблоко стало горячим, сухим, распухшим. Луч казался добела раскаленной иглой, грозившей проткнуть глазное яблоко, как если бы это был гнойный чирей. Бьюкенен призвал на помощь все свое самообладание, чтобы не сопротивляться, не пытаться вырваться из державших его рук, потому что знал совершенно точно: если он дернется еще раз, то выстрел разнесет ему череп.
— Bueno, — повторил первый близнец. — Muy bueno. Excelente. Теперь слушай. Если хочешь жить, то скажешь нам, что общего у всех этих имен, которые зачитал тебе мой брат. Подумай хорошенько, прежде чем отвечать. — Он еще сильнее прижал дуло пистолета к виску Бьюкенена. — Лжецов я не уважаю, не веду с ними дел, вообще их не терплю. Эти имена. В чем их секрет?
Бьюкенен сделал глотательное движение. Охрипшим голосом он сказал:
— Они все мои.
Кроме плеска волн и стука сердца Бьюкенена, ни один звук не нарушал ночную тишину. Потом издалека до них донесся смех посетителей пляжного бара. Близнецы и их телохранитель, казалось, окаменели. Но уже в следующее мгновение они снова обрели способность двигаться. Первый близнец опустил пистолет, второй оставил в покое правое веко Бьюкенена и выключил фонарик, а телохранитель убрал свои руки-тиски с головы Бьюкенена.
Первый близнец изучающе посмотрел на Бьюкенена.
— Не ожидал, что ты скажешь правду. — Он уселся на стул рядом с Бьюкененом, опустив руку с браунингом на стол так, чтобы дуло смотрело на Бьюкенена. — Я уже тебя спрашивал. И спрашиваю еще раз. Кто ты такой?
— Я Эд Поттер. — Бьюкенен закрыл правый глаз и стал массировать веко. Он все еще видел яркий, причинявший ему боль луч фонарика.
— А не Джон Блок? Или Ричард Дэвис? Или Пол Хиггинс? — продолжал первый близнец.
— А может, Джим Кроуфорд? — с нажимом спросил второй близнец.
— Я никогда не слышал ни о каком Джиме Кроуфорде. — отмахнулся Бьюкенен. — Я не знаю, какого дьявола надо было тому пьяному типу в ресторане. Что касается Джона Блока, Ричарда Дэвиса и Пола Хиггинса, то это… Откуда вы узнали о вымышленных именах, которыми я пользовался?
— Здесь не ты задаешь вопросы. — Первый близнец постучал стволом пистолета по столу. — Зачем тебе понадобились эти имена?
— Я не дурак, — сказал Бьюкенен. Его правый глаз слезился. Он не открывал его, глядя на своих мучителей левым глазом. — Вы что, думаете, я приезжаю в Мексику, начинаю направо и налево торговать наркотиками и оружием, и все это под своим собственным именем? Да если бы даже я толкал наркотики в Соединенных Штатах, и то бы пользовался чужой фамилией, А уж в Мексике, где янки сразу виден, как белая ворона, мне и подавно сам Бог велел работать под вымышленным именем.
