– Великолепно! – воскликнул он все с той же улыбкой, вызванной известием о ее предстоящем материнстве. – Если мы с тобой поженимся, то таким образом обзаведемся ребенком без всяких усилий и долгого ожидания. Я всегда говорил, что «Поляроид» должен заняться производством детей.
Кейт хлопнула его по плечу.
– Успокойся, – сказала она. – Как твои заключительные экзамены?
– Мои заключительные экзамены заключительно закончились, – выпалил Лучан. Он взял ее за руку и повел вверх по лестнице. – Расскажи-ка, как все было в министерстве. Тебя заставили ждать несколько часов?
– Конечно.
Они миновали высокую дверь и оказались в сумрачном, гулком вестибюле больницы. Ожидавшие своей очереди будущие пациенты занимали все скамейки вдоль длинного коридора. Каталки со спящими или коматозными больными стояли, как затертые на стоянке автомобили, и на них никто не обращал внимания. Пахло эфиром и лекарствами.
– И когда ты заполнила бумаги, тебя заставили ждать еще несколько часов? – В обращенных на нее голубых глазах Лучана можно было прочесть что-то вроде сочетания веселости с…, чем? Симпатией? Любовью? Кейт отбросила эту мысль.
– В общем-то нет. Как только я заполнила бланки, они действовали вполне квалифицированно. Я имела дело лишь с одним человеком. Он сказал, что все ускорит, и теперь я понимаю, что так оно и оказалось. Странно, да?
Лучан скорчил смешную рожицу. Кейт иногда казалось, что парню с таким остроумием и такой мимикой лучше бы стать комедийным актером, а не врачом.
– Странно! – воскликнул он. – Это беспрецедентно! Неслыханно! Квалифицированный чиновник в Бухаресте… Бог ты мой! Ты мне еще скажи, что во фронте национального спасения есть хоть один истинный патриот!
Лучан говорил так громко, что два больничных администратора, шедших впереди по коридору, недовольно оглянулись.
– Кроме шуток, – продолжал Лучан, поглаживая ей руку. – Назови мне имя этого чиновника. Может, мне тоже когда-нибудь понадобится квалифицированная помощь.
Кейт знала отца Лучана, известного поэта, интеллектуала и критика режима; его же мать по иронии судьбы была связана с номенклатурой – партийной элитой, которая имела возможность отовариваться в магазинах для начальства и пользоваться прочими особыми привилегиями. Кейт иногда казалось, что Лучан знаком лично с каждым из двух с половиной миллионов жителей Бухареста. При том что его семья пользовалась привилегиями, он откровенно презирал и режим Чаушеску, и тот, который пришел ему на смену.
– Кажется, его фамилия Станку, – сказала она. – Да, Станку.
– Ага, как у писателя, который умер семнадцать лет назад. Неудивительно, что он хороший человек. Хотя ему еще подрастать и подрастать до имени Станку.
– Расти и расти, – машинально поправила Кейт. Она вспомнила проворного чиновника, вспомнила, как он с кем-то созванивался, рылся в бумагах, заверял ее, что румынская выездная виза для ребенка будет готова к восьми тридцати на следующее утро. Когда Кейт затронула скользкий вопрос о здоровье Джошуа – сейчас она уже воспринимала ребенка только как Джошуа, хотя и не могла объяснить, почему выбрала именно это имя, – господин Станку не стал вдаваться в подробности и сказал, что с этим вопросом трудности могут быть только в американском посольстве.
– Да, ботинки, – воскликнул Лучан, все еще поддразнивая ее. – Ну какой болван будет носить черные остроносые чиновничьи ботинки без носков? Прежде чем надеть башмаки писателя Станку, он должен надеть его носки. А что касается носков…
Они поднялись на лифте на третий этаж, взяли из шкафа чистые халаты и повязки, и Лучан показал на нечто вроде носков огромного размера, которые больничный персонал надевал на обувь для работы в изоляторе.
– Просто бахилы, – сказала Кейт.
По утренней сводке уровень лейкоцитов у Джошуа был умеренно низким.
– Привет, Сильвер, – бросил Лучан, завязывая маску. Кейт покачала головой. Она знала, что Лучан когда-то ездил с отцом в Америку, но провел там всего несколько дней. Откуда он знает про Одинокого Ковбоя?
Лучан, казалось, прочел ее мысли. Она увидела по его глазам, что он ухмыляется под маской.
– Записи одной старой радиопостановки, – пояснил он. – Кое-что я привез из Нью-Йорка несколько лет тому назад.
– Когда был еще ребенком, – уточнила Кейт. Как только Лучан начинал казаться ей слишком привлекательным, она заставляла себя вспомнить, что он еще не родился, когда был убит президент Кеннеди…, и ему было всего три года, когда убили Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Думая об этом, Кейт ощущала себя очень старой, хотя ей самой исполнилось всего десять лет в год убийства президента, а когда застрелили Бобби, она еще ходила в школу. Лучан пожал плечами.
– Ладно, старушка. Один – ноль. Так мы будем смотреть твоего ребенка?
Кейт пошла вперед. Ее вдруг холодной волной окатило предчувствие, что Джошуа лежит в своей кроватке уже мертвый и остывший.
Ребенок был жив. Он лежал на спине и смотрел на них снизу широко раскрытыми глазами, сцепив маленькие ручонки. «Несовершеннолетний пациент мужского пола номер 2613» – вскоре он станет Джошуа Артуром Нойманом – был голеньким, если не считать тонкой сбившейся пеленки. Он напоминал маленького птенчика, выпавшего из гнезда раньше времени: вздутый живот, выступающие на бледной, розоватой коже ребра, тоненькие изгибающиеся пальчики, бросающаяся в глаза припухлость в том месте, где пластырь удерживал иглу капельницы.
Кейт хотела было проверить капельницу, но Лучан опередил ее, подрегулировав опытной рукой приток раствора.
Кейт перегнулась через бортик кроватки и, склонившись к ребенку, нежно поцеловала его в щечку.
– Подожди еще несколько дней, малыш. Ребенок сморщился, будто вот-вот расплачется, но вместо этого вздохнул. Теперь он перевел взгляд на Лучана, тоже наклонившегося над кроваткой.
– Эй, парень, – сказал Лучан театральным шепотом, – выступает Нил Даймонд. – И он промычал несколько тактов из песни «Прибытие в Америку».
Кейт сняла металлическую табличку, висевшую на гвоздике у кроватки в ногах малыша, и нахмурилась, пробежав глазами записи, появившиеся за время ее отсутствия.
– Наконец-то они удосужились сделать анализ крови, который я просила еще три недели тому назад, – сказала она. – Я бы сама его сделала, будь в этой чертовой дыре приличный микроскоп.
– И что там? – спросил Лучан, щекоча пальцем животик ребенка.
– Такое же низкое количество Т-лимфоцитов, как и раньше, – ответила Кейт. – А еще подтверждается критический дефицит аденозиндезаминазы.
Лучан вдруг выпрямился, изобразив деланное внимание, закрыл глаза и затараторил скороговоркой, будто на экзамене:
– Аденозиндезаминаза… Жизненно важный фермент, необходимый для расщепления токсичных побочных продуктов обычного метаболизма…, отсутствующего при таких редких расстройствах, как дефицит аденозиндезаминазы.
Он открыл глаза и уже серьезным тоном сказал:
– Извини, Кейт. Это ведь неизлечимо?
– Теперь излечимо, – отрезала Кейт, швырнув табличку на батарею отопления с такой силой, что лязг металла эхом прокатился по небольшому помещению. – Это весьма редкое нарушение…, возможно, меньше трех десятков детей во всем мире… Но средство есть. В Штатах мы пользуемся…
– Искусственным ферментом ПЕГ-АДА, – договорил за нее Лучан. – Но я сомневаюсь, что в Румынии есть ПЕГ-АДА. Возможно, его нет во всей Восточной Европе.
– Даже в партийных больницах?
Лучан медленно покачал головой. Кейт обратила внимание на то, какой у него сильный подбородок, насколько гладкая кожа на щеках. Чтобы прочитать лабораторный анализ, он надел круглые очки в черепаховой оправе, но вместо придания солидности и серьезности, они преобразили его в совершенного мальчишку.
– Я могу заказать этот фермент из Америки или через Красный Крест, – сказала Кейт. – Но к тому времени, когда посылка пробьется через все препоны и проволочки, пройдет не меньше месяца, а Джошуа может умереть от какого-нибудь вируса. Нет, быстрее получится, если я увезу его с собой… – Она помолчала. – Вообще-то ты молодец, Лучан. Знать о дефиците аденозиндезаминазы… Большинство практикующих врачей в Штатах об этом и слыхом не слыхивали. Что ты получил на выпускном экзамене?
– Четыре целых ноль десятых, – ответил он. – Выдающиеся результаты во всех областях, в том числе и в делах любовных. – Лучан опять наклонился над кроваткой. – Ну что, малыш. Давай-ка, двигай вместе со своей трансильванской попкой в Боулдер, чтобы мамаша доктор Нойман всадила тебе в нее дозу ПЕГ-АДА.
Джошуа в своей кроватке, казалось, обдумывал эти слова, после чего сцепил кулачки покрепче, сморщился и начал громко плакать.
В американское посольство Кейт отправилась на следующее утро. Сначала она прошла по бульвару Бэлческу до приметного здания отеля «Интерконтиненталь», потом квартал по улице Батиштя до улицы Тудора Аргези. Хотя еще не было и девяти, на узком тротуаре уже выстроились люди. Испытывая чувство вины, но зная, что у нее нет нескольких часов или дней чтобы выстаивать в очереди, Кейт прошла вперед. Румынские солдаты взглянули на ее паспорт и махнули в сторону калитки, где стоял морской пехотинец. Тот кивнул, вошел в телефонную будку и начал что-то говорить в черную трубку.
