«Палка – камень – веревка – трава – страдание», – кружились в голове у Юрия слова, когда он, выйдя из «Националя» после встречи с Домбровским, шагал по морозным улицам. Холода он не ощущал. Вообще не ощущал ничего, кроме кружения этих слов, пустившихся в какой-то бесовский хоровод. Сколько времени он так бродил, куда направлялся, сам не ведал.
Уже начинало вечереть, когда он, словно очнувшись, обнаружил, что бредет по безлюдному переулку в какой-то неведомой части города, кажется в Марьиной роще, и тут вдруг почувствовал, что кто-то, стараясь идти бесшумно, следует за ним. Он резко обернулся и увидел девушку в дорогой каракулевой шубке, в изящных сапожках на высоких каблучках, державшуюся от него шагах в двадцати. Шубка эта и сапожки были слишком приметными по нынешним временам, лишь потому Юрий вспомнил, что уже видел нынче эту девушку – и на Манежной, и на Тверской, и еще где-то. Теперь у него не было сомнений – она явно следила за ним.
Когда он обернулся, девушка остановилась. Ее лицо показалось Васильцеву смутно знакомым, но где он ее прежде видел, при каких обстоятельствах, никак не удавалось вспомнить. Да, пожалуй, это уже и не имело значения.
– Васильцев? – неожиданно спросила она.
«Ну вот и все», – обреченно подумал он. Видимо, Домбровский и его палач были все же не столь всесильны. Не сомневался, что сейчас откуда-нибудь появятся другие, в форме, и теперь уже надолго, если не навсегда, изменят его маршрут…
Однако трое детин, появившихся из-за забора в следующий миг, выглядели совершенно иначе, нежели те, кого он предполагал увидеть, – все трое с небритыми физиономиями, в сапогах гармошкой, в шапках, лихо скошенных набекрень; один был горбат, на щеке имел внушительный шрам, у двух других поблескивали золотые фиксы. И двинулись они вовсе не к Юрию, а к этой девушке.
– Шубейка ничего себе, – проговорил горбатый, со шрамом. – Давай, кралечка, сымай-ка лучше сама.
– Сымай, тебе по-хорошему говорят, – прибавил один из фиксатых. – Подмочь?
– А мы ее щас маленько пощекотим, – осклабился фиксами другой. В руке у него сверкнула финка.
– Пошли отсюда, ублюдки, – отозвалась девушка неожиданно твердо. В ее голосе не было ни тени страха.
Горбатый хмыкнул:
– Храбрая!.. Ну-ка, Жиган…
Фиксатый этот Жиган сделал к ней шаг.
…Словно кто-то другой, умелый и необычайно ловкий, вдруг вселился в него, миг назад бывшего лишь двуногим без перьев. В один, казалось, прыжок Юрий очутился за спиной у бандита. Услышал голос девушки:
– Юрочка, не надо! Я сама!
Почему «Юрочка»?.. Думать было некогда – сомкнув руки замком, он изо всех сил нанес удар. Жиган устоял на ногах и, проскрипев:
– Фраер очкастый!.. – махнул ножом.
Боли Юрий не почувствовал, только в боку на миг сделалось горячо. Второй удар Васильцева пришелся фиксатому между глаз, и тот, отлетев, проломил головой дощатый забор.
Тут же чей-то нож сзади прошелся по плечу, лишь слегка царапнув кожу. Юрий резко развернулся, чтобы предупредить второй удар, но отбиваться было уже не от кого: второй фиксатый, скуля и держась руками за мошонку, корчился на снегу, а горбун вился волчком, пытаясь защититься от девушки, которая очень ловко нападала, то умело нанося ему удары руками, то, еще более умело, ногами. Было совершенно непонятно, как ей это удается в этих сапожках на каблучках.
Вмешаться Васильцев не успел. Миг спустя удар сапожком в челюсть достиг цели, горбатый подлетел кверху и обрушился в сугроб.
– Я сама виновата, – тихо сказала девушка Васильцеву. – В этой шубе – в такие места…
Показалось, что в красивом лице девушки было что-то детское. Или не было?.. Или было, но не сейчас, а выскользнуло откуда-то из давней памяти.
– А ты, Юрочка, ничуть не изменился, все такой же бесстрашный.
Неужели?!
– Катя… – проговорил он.
Да, конечно, это была она, та девочка, Катя Изольская, ради брата которой он когда-то не раздумывая сиганул в окно.
– Узнал, – улыбнулась Катя. – А все говорят, меня невозможно узнать.
Изменилась, конечно, до неузнаваемости, и сейчас хороша была несказанно – утонченное лицо, большие, выразительные глаза, то была какая-то особая, умная красота, совсем не такая, как у красавиц актрис из нынешних кинофильмов. И все-таки, все-таки сохранилось что-то и от той девочки из детства.
Ответить он не успел, Катя, взглянув через его плечо, крикнула:
– А ну не шевелиться! – К окончательному его изумлению она выхватила из кармана маленький пистолет и передернула затвор. – Лежать, а то дыр понаделаю!
Он обернулся. Те трое уже поднялись, в руках у двоих были ножи.
– Не боись, это пугач у ней, – зло бросил горбун. – Мочи обоих.
Робея все-таки, они стали приближаться.
– Пугач?.. – Катя выстрелила им под ноги. Взметнулся фонтанчик снега, и те замерли на месте. – Ну, кто хочет из этой игрушки маслину в лоб?
Один из фиксатых тихо матюгнулся, и все трое мигом исчезли за поваленным заборчиком.
Когда остались вдвоем, Катя сказала:
– Слава богу, нашла тебя наконец!
– А вы… а ты искала?
– Во всяком случае, надеялась найти. А сегодня случайно увидела тебя у «Националя». Еще не понимала, ты это или не ты, решила пойти следом… – Вдруг воскликнула: – Ой, у тебя же кровь! Ты ранен! Тебя надо в больницу!
– Не надо в больницу. Пустяки, царапина, – помотал головой он, хотя теперь начал ощущать боль, и ватник на правом боку сделался мокрым.
– Ну тогда – ко мне, я обработаю.
Она взяла его за руку, потащила за собой. Рука у нее была маленькая, совсем детская, кто бы мог поверить, что пару минут назад эта миниатюрная девушка запросто уложила двоих здоровенных мужиков!
Вскоре она вывела его на освещенную улицу. Сказала:
– Стой здесь, – и, махая рукой, выбежала на дорогу.
Дорогая шубка сделала свое дело – первый же проезжавший автомобиль сразу притормозил.
– Садись! – крикнула она.
При виде васильцевской телогрейки водитель поморщился, вздохнул, но возражать не стал.
Через полчаса они входили в просторный, сияющий светом подъезд ее дома. Когда вошли в ее квартиру, он, еще прежде чем Катя зажгла свет, с порога ощутил забытый им с детства запах уюта и благополучия. Да, теперь, судя по всему, они с ней обретались в совершенно разных мирах. Но при зажженном свете разлет их миров оказался еще более разительным. Двери всех четырех комнат, выходивших в прихожую, были открыты – значит, квартира не коммунальная. Господи, неужели кто-то еще нынче так жил в СССР?!
– Это – твое? – не удержавшись, спросил он.
– В общем, да, – кивнула она. И добавила: – Почти.
Слово «почти» его кольнуло – оно означало, что живет она в этих хоромах не одна. Впрочем, конечно же, и не могло быть иначе.
Катя сказала:
– Иди в ванную, разоблачайся, погляжу на твое ранение.
В большущей ванной комнате, отделанной мрамором, с зеркальными стенами, его телогрейка и спецовка, сброшенные на пол, особенно постыдно пахли гарью. Рана на боку была действительно не опасной, нож только распорол кожу, хотя и довольно глубоко. Катя вошла с ватой, йодом, бинтами.
– Жить будешь, – заключила она. Быстро и умело обработала рану и со словами: – Спецовку твою потом домработница постирает, сейчас что-нибудь принесу, – упорхнула.
«Наверно, принесет рубашку мужа», – тоскливо подумал Васильцев. Однако она вернулась с какой-то шелковой дамской разлетайкой, украшенной драконами:
– Уж надень как-нибудь. Извини, мужского ничего нет.
Вот это было действительно странно. «Почему?» – думал он, бредя следом за ней в богато обставленную комнату.
Усевшись в кресло, Юрий снял свои убогие очки с проволочной дужкой и теперь, видя Катю сквозь густой туман, воспринимал ее как мираж оттуда, из детства.
– Ну а теперь – давай, – сказала она. – Как жил, как живешь – все рассказывай.
Он послушно стал рассказывать о своем нынешнем житье-бытье – обо всем, кроме того вчерашнего письма и своей сегодняшней встречи с Домбровским.
– Да, печальные дела, – вздохнула Катя. – Я уже много таких историй слышала. Невесело у вас тут.
Да сама-то она откуда, с Марса, что ли?!
– У кого это «у нас тут»? – поинтересовался Васильцев.
– Ну, у вас, в Союзе. Я ведь только четыре месяца назад сюда, в Москву, приехала.
– И откуда? – осторожно спросил он.
Оказалось – в самом деле почти что с Марса.
– Из Лондона, – ответила она так просто, словно речь шла о каком-нибудь Саратове. – А до этого много где побывала – во Франции, в Германии, в Индии, в Китае, всего не перечислить.
Неужто существовали все эти места? Он, Васильцев, как-то уже начинал думать, что все это в пору его детства напридумывали учителя географии, чтобы как-то заполнить пустоты на своих картах.
Катя объяснила: в двадцать первом году им с родителями удалось сбежать через румынскую границу, в конце концов очутились в Англии. Там у ее отца, архитектора, задалась карьера, и в конце концов он стал обладателем большого состояния. А сама она окончила Оксфорд, изучала историю разных культур, поэтому много потом путешествовала, повидала мир, везде училась кое-чему. Драться так, например, научилась в Таиланде. Называется тайский бокс. Но всегда привлекала история России, вот и приехала сюда – некоторых архивных документов больше нигде не найти.
