Миссис Джонс спала. Я снова стал рассматривать снимки: не подскажут ли они что-нибудь? Ни братьев, ни сестер. Адам в пижаме, похожей на костюм Супермена. Адам с юношеским оркестром и снова с тем же оркестром год или два спустя. Адам с мамой на карусели, оба смеются и машут, когда лошадь проезжает мимо фотографа: до свидания, папочка!
Я машинально взял в руки еще один снимок и только потом осознал, что он – тот самый. На серебряной рамке появились первые следы времени. Я даже не слышал, как Розалита вошла и остановилась в дверях. Филиппинка начала убирать со стола.
Я снова посмотрел на фотографию.
Точно такая же, только забрызганная кровью, стояла на столе в сверкающей башне. Все те же семь парней, те же дерзкие улыбки. И снова я обратил внимание, что ребята всего лишь подражают военным. Несмотря на старомодную форму, они еще дети. Школьники, изображающие солдат.
Среди них был молодой Адам Джонс, а с краю стоял подросток Хьюго. Я познакомился с ними двадцать лет спустя, как с жертвами убийства, и видел только их мертвые тела на столах из нержавейки. Однако не узнать их было невозможно.
– Я, похоже, задремала, – вдруг произнесла рядом миссис Джонс, так неожиданно, что я чуть не вскрикнул.
Она взяла у меня фотографию, посмотрела на нее долгим взглядом и поставила на прежнее место – в пыльную бороздку на черном лакированном дереве.
Эта вежливая, добрая, смертельно больная женщина хотела, чтобы я увидел и понял, каков ее сын. Однако теперь я заметил, что ей не нравится, когда трогают его фотографии.
– Вы когда-нибудь встречались с мистером Баком, мэм?
– С Хьюго? Я не видела его лет двадцать. Он работает в Сити. Как я понимаю, преуспевает.
– Ваш сын его знал. Они дружили?
Миссис Джонс кивнула:
– Да. Они вместе учились в Поттерс-Филде.
Я вернулся в Центральное управление. Остаток этого дня и весь следующий мы провели в отделе.
Вторая фотография изменила все. Она помогла составить список поисковых запросов, и расследование двойного убийства сосредоточилось на семерых школьниках, что двадцать лет назад улыбались, глядя в камеру.
– Не забывайте об основном принципе, – говорил Мэллори, расхаживая между компьютерами.
Наши телефоны не смолкали, а на мониторах мелькали страницы информационной системы ХОЛМС 2[2].
– Ничего не предполагайте. Ничего не принимайте на веру. Проверяйте все.
Когда небо над крышами района Мейфэр побелело, старший инспектор собрал нас на дневное совещание. Он провел рукой по лысине и без удовольствия отхлебнул остывший чай.
– Итак, что мы видим?
Мы видели большой плазменный экран, а на нем – фотографию, что стояла на пианино у миссис Джонс и на столе в кабинете Бака.
Детектив Уайтстоун, заместитель Мэллори, кашлянула и заговорила:
– Снимок сделали в школе Поттерс-Филда весной тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. Поттерс-Филд – пансион для мальчиков от тринадцати до восемнадцати лет, расположенный на границе графств Беркшир и Бакингемпшир. Мальчики надели форму Объединенных кадетских сил. Крайний слева – Адам Джонс. Крайний справа – Хьюго Бак.
На большой белой доске, которую мы назвали «стеной Мэллори», висела настоящая фотография подростков – совсем крошечная, размером восемь на десять дюймов, а рядом с ней – снимки Джонса и Бака, сделанные на месте преступления и в Центре судебной экспертизы.
– Объединенные кадетские силы – своего рода корпус для подготовки офицеров, – продолжала Уайтстоун. – В старых частных школах до сих пор этим занимаются.
– А Поттерс-Филд – одна из старейших школ, – сказал Мэллори. – По-моему, ей лет пятьсот. Ровесница Хэрроу и школы Святого Павла. Откуда фотография?
– Это копия той, что осталась у матери Джонса, сэр, – ответил я.
– И мы совершенно уверены, что она не отличается от фотографии на столе Хьюго Бака?
Инспектор Гейн оторвал взгляд от ноутбука.
– На той, что была у банкира, есть поверхностные повреждения, сэр. Под стекло просочилась кровь. Но это точно такая же фотография.
– Джонс и Бак поддерживали связь после окончания школы? – спросил Мэллори.
– Похоже, их пути разошлись, – заметил я. – Мать Джонса не видела Хьюго Бака двадцать лет и не знает о его смерти.
– Она не читает газет? – спросил Гейн.
– У нее рак в последней стадии, – ответил я. – Ей хватает забот.
– Мать ничего не знает, но это еще не значит, что они не общались, – сказал он.
– Наташа Бак, вдова банкира, не встречалась с Адамом Джонсом, – продолжал я. – Она бы вспомнила, если бы у них дома или на свадьбе появился бездомный наркоман.
– Джонс приходил к банкиру на работу, – сказала Уайтстоун. – Я разговаривала с секретаршей Хьюго Бака, и она вспомнила, что с ним хотел встретиться один человек, который назвался старым другом. Два или три года назад. Посетитель выглядел как бродяга. Похоже на Джонса. Но Бак не пожелал его видеть, охране пришлось выставить мужчину вон. Очевидно, был небольшой скандал.
– Наркоман хотел выпросить у богатого друга денег и получил пинка, – вставил Гейн.
– Вероятно, – отозвался Мэллори.
– Значит, мы определенно рассматриваем это как двойное убийство, сэр? – спросил Гейн. – Преступник – один и тот же человек? Даже при том, что жертвы не общались после окончания школы. Как ее там? Поттерс-Филд?
– Да, – ответил Мэллори. – У него характерный почерк. Жертвы – бывшие одноклассники. Этого более чем достаточно. Как дела с отпечатками пальцев?
– Мы сличили все отпечатки из офиса Бака. Подозревать там некого, – сказал Гейн. – Переулок, где нашли Джонса, – кошмар криминалиста. Полно отпечатков. И кто их оставил, нам никогда не узнать.
– А следы перчаток? – спросил Мэллори.
– Нет, шеф. Уж простите.
Старший инспектор покачал головой.
– Там должны остаться следы перчаток. – Он посмотрел на фото. – Остальные пятеро мальчишек… Кто они?
– Выясняем, сэр, – сказала Уайтстоун. – Имена должны быть сегодня к вечеру. Детектив Вулф еще раз поговорит с матерью Джонса, а я связалась со школой. Директор мне перезвонит.
– И узнайте, пожалуйста, кто фотограф, – попросил Мэллори. – Займитесь этим, Уайтстоун, ладно? А вы, детектив Гейн, увеличьте снимок.
Гейн стукнул по клавиатуре, и фотография увеличилась. Сквозь время отчетливо проступили семь лиц.
Мы в молчании смотрели на них.
Сначала все казались мне одинаковыми. Семь веселых богатеньких сынков, задиристые и самодовольные юнцы со старомодными стрижками, уверенные, что будущее принадлежит им. Однако теперь я начал их различать.
Слева Джонс – худой мальчишка с открытым, простодушным лицом. Он выглядел намного моложе товарищей и единственный из всех напоминал ребенка.
Справа Хьюго Бак – темноволосый, взрослый не по годам парень, которому, видимо, уже приходилось каждый день бриться. Уверенный в своей неотразимости и силе, понимающий, какое место занимает под солнцем.
Только сейчас, рассмотрев ребят как следует, я заметил, какие все они разные. Даже улыбались не все.
В центре стоял серьезный худощавый подросток в темных очках. Зачесанные назад волосы открывали его высокий лоб.
По бокам от него – близнецы. Высокие, красивые, хладнокровные, у одного щека исполосована шрамами.
Слева от близнеца со шрамами ухмылялся, высунув кончик языка, коренастый толстяк. А рядом с Хьюго Баком скалил зубы смуглокожий парень, самый высокий из всех. Возможно, индиец.
Одинаковой была только военная форма.
– Что за Объединенные силы? – спросил Гейн. – Богатенькие детки, играющие в солдат?
– Они относятся к этому серьезно, – ответил старший инспектор. – В этих школах многие получают офицерские звания. Большинство выпускников школы поступает на службу в британские вооруженные силы. Говорят, что из Итона уходят в армию, политику и на сцену, а из Поттерс-Филда – в армию, финансы и тюрьму.
Интересно, откуда Мэллори столько об этом знает, подумалось мне.
– Но что от них толку? – недоумевал Гейн. – Офицерский корпус, кадеты. Зачем паренькам из частной школы переодеваться в солдат?
Уайтстоун заглянула в свои записи:
– У них большая история. Объединенные кадетские силы основаны в тысяча восемьсот пятом году. Тогда они назывались «Винтовки Поттерс-Филда».
Мэллори ласково улыбался Гейну, посверкивая в свете ламп круглыми очками.
– Год ни о чем не напоминает, инспектор? Нет? Страна готовилась к вторжению Наполеона. На берегу стояло двести тысяч французов. А эти старые школы готовили ополченцев. Юношеское движение против завоевателей.
– И как, испугался Наполеон, сэр? – спросил Гейн. – Простите мое невежество.
