Если у Рэйни была депрессия, она сидела в своей темной спальне, свернувшись клубочком, — Куинси это хорошо знал.
Кинкейд включил мигалку. Он сбавил скорость и казался погруженным в собственные мысли.
Когда пришло письмо, дело наконец обрело какую-то форму и Кинкейд нащупал почву под ногами. Теперь у него был противник. Ему бросили вызов. Он получил письмо, содержащее массу зацепок и логических задачек. Кинкейд мог теперь говорить по телефону, как генерал, выстраивающий войска в боевом порядке.
Куинси, наоборот, чувствовал, что начинает терять уверенность. Он был хорошо знаком с самыми разными преступлениями и лучше, чем кто бы то ни было, знал, к чему они порой приводят. И все равно он до сих пор не мог избавиться от ощущения некой иррациональности происходящего. Рэйни была опытна. Рэйни была сильна. Конечно, его беспокоило то, что она выпивала. Как беспокоило и состояние ее рассудка. Но он никогда не думал, что преступник может нанести ей физическое увечье.
И теперь, как бывало уже не раз, Куинси пожалел, что он агент ФБР. Он хотел бы быть инженером, учителем математики или даже фермером. Потому что тогда он был бы просто человеком, просто обеспокоенным мужем. И он утешился бы тем, что у него есть десять тысяч долларов, — да он заплатил бы в сто раз больше, лишь бы Рэйни вернулась к нему живая и невредимая.
Куинси говорил себе, что все будет хорошо. Твердил, что это всего лишь небольшая неприятность и уже через несколько часов он снова увидит жену.
Хотел бы он забыть о статистике — о том, что большинство похищений заканчиваются обнаружением трупа жертвы.
Кинкейд повернул, и вскоре передними замаячил Тилламукский музей воздухоплавания.
При нормальной погоде его трудно было не заметить. Устроенный в ангаре времен Второй мировой войны, этот музей считался самым большим деревянным сооружением во всем мире. Пятнадцать этажей, целых семь акров площади.
Они с Рэйни однажды были здесь вдвоем. Тогда Рэйни задумчиво посмотрела на него и сказала: «Знаешь, это отличное место, чтобы спрятать труп».
Ангар был частью военно-морской базы. Хотя тилламукскую базу расформировали в 1948 году, она по-прежнему выглядела внушительно. Приземистые длинные казармы, обширные тренировочные площадки, лабиринт дорожек на территории.
Помимо музея воздухоплавания здесь размещалась какая-то авиакомпания. А по соседству находилась тюрьма с увитыми колючей проволокой стенами и сторожевыми вышками.
Обжитой, но не слишком людный район. Учитывая то, что к музею постоянно подъезжают туристы, незнакомец никому не покажется подозрительным. Куинси убедился: даже после закрытия любой человек может беспрепятственно пройти по территории — особенно если он знает, что делает. Другими словами, это было идеальное место для противозаконных действий.
Следуя карте, они круто свернули направо, не доезжая музея, и оказались перед маленьким кладбищем, расположенным в центре обширной лужайки.
— Это католическое кладбище, — заметил Кинкейд, когда они оба вылезли из машины. — Может быть, у нашего Эн-Эс с этим проблемы?
— У нас у всех с этим проблемы, — отозвался Куинси и придвинулся, чтобы взглянуть на карту.
На то, чтобы соотнести примитивный рисунок с местностью, ушло некоторое время. Справа было нарисовано дерево, рядом с ним — куст. Никаких ориентиров — а деревьев и кустарников на кладбище росло в изобилии, и друг от друга они в принципе ничем не отличались.
— Скажу вам одно, — произнес Кинкейд. — Эн-Эс явно прогуливал уроки рисования.
— Мне кажется, не нужно слишком мудрить. Представьте, что здесь обозначены стороны света. Тогда кусты должны быть к югу от нас. Если мы встанем вот так…
— А крест обозначает место, — подсказал Кинкейд.
— Значит, вперед!
Полутораметровый гранитный крест изрядно пострадал от времени и непогоды. По краям он порос мхом, у его подножия пробивался папоротник. Могильная плита тем не менее сохранила изначальное достоинство. Последний приют целой семьи, она несла стражу вот уже более века.
«Прах к праху», — подумал Куинси.
— Ничего не вижу, — сказал Кинкейд. — А вы?
Куинси покачал головой и обошел могилу. Старая семейная гробница казалась нетронутой. Ни свежих цветов, ни взрыхленной почвы. Он нахмурился и вернулся назад.
Кладбище было действующим. Темные пятна свежевскопанной земли отмечали места недавних захоронений. Многие статуи были украшены яркими разноцветными флагами, несомненно, появившимися здесь после Дня ветеранов. Повсюду стояли вазы с букетами гвоздики, маргариток, роз. Куинси взял у Кинкейда карту и, сдвинув брови, посмотрел на нее.
— Сколько времени? — спросил Кинкейд.
— Десять пятьдесят восемь.
— Значит, до оговоренного срока у нас еще час. — Сержант окинул взглядом кладбище. — А если у нас еще целый час, то какие проблемы?
— Позвольте кое-что спросить, — заметил Куинси. — Оговоренный срок… А если мы ничего не найдем, как Эн-Эс об этом узнает?
У Кинкейда хватило выдержки, чтобы тут же не обернуться.
— Вы думаете, он за нами следит? — прошептал он.
— Или оставил наблюдателя. Или… камеру.
— Это непросто.
— Если этот тип установил беспроводную систему видеонаблюдения, полагаю, он не такой уж идиот, — сказал Куинси.
— Вот черт! Только этого нам и не хватало.
— Не думаю, что стоит сильно об этом беспокоиться.
Куинси обогнул могилу по более широкой дуге, на этот раз двигаясь более осторожно и пытаясь получше осмотреть окрестности. В кустах запросто может кто-нибудь прятаться. На старых, поросших мхом деревьях — тоже. А что касается камеры… ее легко установить на флагштоке, в корзине с цветами, в зарослях папоротника. Возможности воистину безграничны. Понадобится целая команда криминалистов, чтобы обыскать всю территорию. Вдвоем им никоим образом не управиться за час.
— Может, вы расскажете мне, кто такой Лис? — настойчиво спросил Кинкейд, пристально разглядывая рододендроны, дубы и все памятники выше полутора метров.
— Лис похитил двенадцатилетнюю дочь преуспевающего банкира в Лос-Анджелесе, — ответил Куинси. (Если пройти чуть левее, можно заглянуть за дерево. Ничего.) Он начал пробираться к рододендронам, по-прежнему двигаясь крайне осторожно, и вдруг заметил, что Кинкейд держит руку под пиджаком — примерно там, где у полицейских находится оружие. — Ее отец получил несколько писем с требованием выкупа — пятнадцать тысяч долларов наличными. И подпись: «Лис».
— Пятнадцать тысяч долларов не такие уж большие деньги.
— Дело было в 1927 году.
— Что?
— Перри Паркер, отец девочки, собрал нужную сумму. Следуя указаниям, он передал сумку молодому человеку, который ждал его в машине. На пассажирском сиденье он увидел свою дочь. Когда Перри отдал похитителю деньги, тот рванул с места, не выпустив Мэрион Паркер из машины. В конце улицы он выбросил ее труп на тротуар.
Куинси добрался до зарослей рододендронов. Он уже занес ногу для следующего шага, когда кусты вдруг зашевелились.
— Пригнитесь! — крикнул Кинкейд.
Куинси присел. Из кустов вылетел ворон.
— Мать твою! — Кинкейд выстрелил.
— Это всего лишь птица, Кинкейд! Прекратите стрелять, ради всего святого.
Кинкейд опустил пистолет. Он дрожал всем телом, глаза его расширились. Он снял палец со спускового крючка, но по-прежнему не менял позы, каждый мускул был напряжен. Куинси это чувствовал.
Его взгляд блуждал по сторонам, он ни на чем не мог сосредоточиться. Они оба сломались. Начали как профессионалы, а потом превратились в мальчишек, которые забрели на местное кладбище и насмерть перепугались.
— Я ничего не вижу, — отрывисто произнес Кинкейд.
— Я тоже.
— Уверен, если бы он был поблизости, то понял бы, что мы следуем его дурацкой карте.
— Наверняка.
Кинкейд глубоко вздохнул, потом выдохнул. Наконец его отпустило, пистолет снова скользнул в карман. Сержант сделал несколько шагов.
— В рапорте мне придется сообщить, что я открыл огонь, и все благодаря этой чертовой птице, — пробормотал он. Сержант, видимо, был страшно обескуражен, но по крайней мере не пал духом.
— И вдобавок вы промахнулись, — закончил Куинси.
— Ч-черт, мне следовало бы стать бухгалтером. Вы когда-нибудь об этом подумывали? Мой отец бухгалтер. Может быть, не самая интересная работа в мире, но зато он почти все лето свободен. А главное, вряд ли ему приходится бродить по кладбищам и искать таинственных незнакомцев. Сидит себе за столом и складывает цифры. Я так тоже могу.
— А я всегда хотел быть учителем. Конечно, пришлось бы по-прежнему проводить массу времени, общаясь с бандитами, но по крайней мере в самом начале их жизненного пути и до того, как они успеют убить полдесятка человек.
