широко раскрыты, лицо мокрое и блестящее от дождя. Ее голос упал до мягкого страстного шепота.
— Та баба в будке, она наблюдает. Она видит нас.
— Давай тогда поедем домой.
— Ну нет.
— Прошу тебя, Кейси.
— Нет-нет.
Она притянула меня ближе, снова взяла мою руку — и медленно переместила себе под юбку. Я почувствовал, как прохлада ее бедра медленно превращается в гладкое влажное тепло, когда она сдвинула ее вверх. Потом остался только мягкий тонкий пучок лобковых волос под моей рукой — и гостеприимные недра ее тела.
— Давай же, Дэн. — Кейси легонько укусила меня за щеку. — Прямо здесь и сейчас — или никогда.
И вдруг дождь хлестанул не на шутку.
Вспышка света, а за ней — дождь и ветер, от которых задребезжала жалобно замыленная витрина магазина позади меня; вспышка, сопровождаемая отдаленным раскатом грома.
Кейси двигалась быстро, лихорадочно, содрогаясь всем телом. Я удерживал ее на весу, задыхаясь, торопя наслаждение, а она выгибалась, охватывая мою шею, стараясь прижаться ко мне еще плотней, еще плотней. Плеск воды, лихорадочная частота дыхания, ее запрокинутый к небу лик — там, на залитых дождем блестящих улицах моего родного города, я читал странное животное удовольствие в ее чертах, когда я, на глазах у застывшей каменным истуканом билетерши, погружался в нее все глубже, тиская голые бледные бедра — невольник, изголодавшийся, сумасброд. Я слышал ее смех — ужасный, устрашающе алчный, — задирая желтую футболку и чувствуя, как груди напрягаются под моими руками, как соски превращаются в два камешка оттенка фуксии. И все это длилось, длилось, не кончаясь, долго, очень долго — мое пылающее лицо, ее руки, ее плечи и это острое, растущее блаженство, растворение друг в друге, захлеб, задыхание, плеск.
И извержение — дрожащей страсти, небесной воды, электрического света.
Говорят, у бойца ноги сдают первыми.
Я медленно опустился на черный асфальт, вода стекала у меня по коленям. Опустился, нисколько не заботясь о том, что это — улица. Как у себя дома.
Я поднял глаза и увидел, как Кейси улыбнулась и соскользнула с машины — с ее губ клубами срывался пар. Она протянула мне руку. В ветвях растущего близ парковки дерева, в незапамятные времена расщепленного надвое молнией, завывал ветер.
— Теперь можно и к тебе поехать, — произнесла она.
Эту ночь мы провели вместе, в моей кровати. Утром ее не оказалось у меня под боком. Записки Кейси не оставила — оно и неудивительно, не в ее манере. Я бы ошарашился, случись иначе.
Несмотря на все синяки и саднящие царапины, я буквально чувствовал, как энергия бурлит во мне — заряженный, точно новехонькая батарейка.
Мне было смутно интересно, что она сказала своим родителям, если вообще что-нибудь сказала. Но я не беспокоился об этом всерьез. Я вообще ни о чем не беспокоился, честно говоря. Во всем Дэд-Ривер я еще ни разу не сталкивался ни с кем, хоть отдаленно напоминающим Кейси. Тогда я охотно готов был поверить, что второй такой не сыскать и во всем остальном мире.
Я никогда не надеялся встретить такую девушку, и в то же время — понимал, что именно такую и ждал всю свою жизнь. Словно компенсацию за все эти пустые годы. Какой-то древний придурок заявил, что после соития всякая тварь грустна, но встань он сейчас передо мной во всем своем допотопном величии — я бы просто поржал ему в глупую рожу. Я чувствовал себя отменно, на пике эйфории, и даже это было еще мягко сказано.
Сварив кофе, я уселся в постели читать утреннюю газету, время от времени отвлекаясь поваляться в приятной прострации, обоняя запах Кейси, задержавшийся на простынях и на мне самом. Немытый и небритый, я чувствовал себя чистым, аки младенец. На дворе стояла суббота, так что никаких неотложных дел на горизонте не маячило. До душа я добирался добрых пару часов, а когда вышел, весь мокрый, за полотенцем, она стояла, выжидая, у кровати.
— Вытирайся давай. Нам уже приходилось — помнишь?
Весь этот день мы провели в постели.
И субботу, и почти все воскресенье — тоже.
Я так и не удосужился спросить ее, что она сказала своим родителям. Меня это, повторюсь, особо не заботило. Очевидно, она знала способ как-то все устроить — и ничто не указывало впоследствии на то, что имел место какой-либо конфликт по поводу ее длительного отсутствия, по поводу долгих шатаний незнамо где.
Может, ее предки просто понимали, кто им достался, — как и я. Некто очень особенный. Человек, которому простые законы не писаны. К такому нет никакого толка приставать с расспросами.
Может, и стоило бы.
Но, как сказал Уирт Уильямс [3], лишь святые умеют видеть в своих поступках грехи. Ни я, ни предки Кейси святыми не были.
Я взял отгул в понедельник, сказался больным. Никогда не делал так раньше — ни разу, так что проблем не возникло. Дождь прошел вместе с выходными, дав дорогу жаркому ясному утру. Было первое июля, и мы решили снова поехать на тот пляж.
Стивен подобрал нас на роскошном голубом крайслере «Ле Барон». Они с Ким уже успели поживиться в магазине, так что в машине было полно пива и всех привычных деликатесов. Я был отчего-то рад, что меня оставили в стороне от этой конкретной части. Стив был в потрясающем настроении; я вслух задался вопросом, не из-за воровства ли это.
— Не-а. Нет, это, конечно, тоже весело. Но моя сестра дома, прикинь? Угадай с первого раза, кто ей роженьки наставил. Юная Бабс из Рэдклиффа, вот кто. А она-то! Морда лошадиная, двух слов связать не может, вместо титек — дули. Зато ныне свободна, как ветер в поле! Боже, родители от нее умом скоро тронутся. Уж третьи сутки как закатывает истерики — ну, как оно бывает, когда срывается женишок при деньгах, — и им все это дерьмо приходится лопать полной ложкой. Умора — вообще не представляешь, какая. Это ведь они ее подкинули под него, сечешь? Они просто без ума были от Роберта Каупи Джессапа, не говоря уж о «Джессап Лабораториз». За завтраком сестрица назвала их вивисекторами, прикиньте? Сто пудов это Роберт ее таким словам научил, ха. А прошлым вечером она их всего-то «сво-о-одниками» кликала. Я чертовски хорошо провожу время, говорю ж.
— Вижу, родственные чувства у тебя отменные.
— Да просто охрененные!
Я мечтал, чтобы нечто подобное в его семейке случалось каждое утро, ведь он, по крайней мере, не гнал, как петухом
