Шанс на любовь. Он появился у них сейчас, призрачный, слабый, но многообещающий. Шанс, о котором Меган мечтала в тишине всю свою жизнь. Но было страшно подумать, что он может превратиться в мираж, что он может растаять, как только она приблизится. Но что будет, если она откажется от него? Что у нее останется тогда?
— Смелее, О’Мэлли, — поторапливал Митч. — Что ты как цыпленок?
— Я не боюсь тебя, Холт, — спустилась на землю Меган. У нее перехватило дыхание, и она поморщилась.
— Так докажи это, — бросил он, подходя ближе, запустил пальцы в ее волосы и погладил по затылку. — Ну, скажи, что любишь меня.
Меган встретилась с его пристальным взглядом, жестким взглядом полицейского, с его глазами, которым, казалось, было лет сто. Глаза, которые видели слишком много. Она подняла руку и кончиком пальца провела по шраму на подбородке.
— Только разбей мне сердце, и я надеру тебе задницу, Шеф.
Ироничная улыбка скользнула по лицу Митча.
— Я думаю, тебе не скоро представится такой случай.
Он наклонился и нежно поцеловал ее в щеку, вдыхая аромат волос и слабый запах духов, исходивший от ее кожи.
— Я, конечно же, помню, что у тебя есть правило не встречаться с полицейскими, О’Мэлли, — промурлыкал он ей в ухо. — Но, как думаешь, ты смогла бы выйти замуж за одного из них?
Меган положила голову ему на грудь и прислушалась к биению сердца. Оно стучало в унисон с ее собственным.
— Возможно, — шепнула она, улыбнувшись. — Если этот полицейский — ты.
День 13-й
10.04
— 9 °C
Буг Ньютон забрался на койку с ногами, прислонился спиной к стене и ковырял в носу, не отводя глаз от маленького телевизора. Он никогда не пропускал новости. Никогда. Многие из них — откровенная чушь, но тем не менее он смотрел от начала до конца. Это была традиция. И то, что Пэйдж Прайс сделала из них почти что порносайт, нравилось ему, черт возьми, еще как нравилось.
Самой горячей новостью этого вечернего выпуска была пресс-конференция по тому делу о похищении ребенка. Буг чувствовал себя почти участником события после того, что произошло с Оли. Он внимательно слушал Шефа Холта, но тот не сообщил журналистам и репортерам практически ничего.
— Золото копаешь, Буг? — Браунинг, тюремщик, неторопливо прошел мимо камер. Он делал обход каждые пятнадцать минут вместо положенных двух часов и никогда не забывал отметить это в журнале дежурств.
— Сними, свинья! — презрительно фыркнул Буг, стряхнув большую козявку на огромный от чрезмерной любви к пиву живот Браунинга.
— Черт! — Тюремщик отскочил назад, как будто в него выстрелили. Его лицо перекосилось от отвращения. — Посмотрите на это! О, Господи! — Он нырнул за дверь.
Буг фыркнул и снова повернулся к своим новостям. Человек в соседней камере смотрел тоже. Его вид вызывал страх, он сидел весь день, не проронив ни слова, с окаменевшим лицом. Буг несколько раз ловил на себе его взгляд, колючий, пронзительный, под которым он чувствовал себя букашкой под микроскопом.
— Эй, это ты, о ком они говорят, точно? Ты тот самый, кто украл того ребенка Кирквудов. Ты больной, — заявил Буг, выпятив костлявый подбородок. — Ты больной.
Гарретт Райт ничего не сказал.
— Эй, ты знаешь, что произошло с последним парнем, которого они привели сюда? Они сказали, что он сделал это. Они посадили его в эту клетку, где ты сейчас. И знаешь, что он сделал? Он вынул стеклянный глаз прямо из головы и убил себя им. Я думаю, он был психом. Любой, кто творит такое, определенно должен быть психом. — Он презрительно сжал губы, почесал сальную голову и задумался на минуту. — И ты, должно быть, псих тоже, — подытожил он.
Уголки губ Райта поползли вверх.
— Я преподаю психологию в колледже Харриса.
Буг издал неприличный звук, всем своим видом красноречиво выразив свое мнение об учителях.
По телевизору показывали полицейских и криминалистов из БКР, снующих вокруг и заходящих внутрь красивого дома на берегу озера — дома Райта. Симпатичная женщина со светлыми волосами стояла у входной двери с заплаканными глазами.
— Эй! — Буг резко повернулся и бросил на Райта злобный взгляд. — Что ты сделал с ребенком? Ты его убил или что?
Легкая улыбка скользнула по губам Гарретта Райта.
— Или что.
День 14-й
Полночь
— 11 °C
Ханна проснулась внезапно от беспокойства, как будто сработала тревожная сигнализация. Она включалась и чутко реагировала при малейшем намеке на звук или движение в последнее время всякий раз, когда Ханна оставалась одна в постели. Она лежала в середине большой кровати и смотрела в верхнее окно на черный прямоугольник ночного январского неба, прислушиваясь, ожидая, ощущая растущее напряжение во всех мышцах. Ничего. Никакого звука, никакого движения. В доме царила тишина. Ночь была тиха. Даже ветер, который беспрестанно дул в течение многих дней, холодный и острый, как осколок льда, задержал свое дыхание, когда один день уходил и наступал другой при негромком тикании часов. 00:01.
Новый день. Еще с одним днем наедине. Еще двадцать четыре часа бродить, пытаться что-то делать, стараться выглядеть нормальным человеком, таким, как прежде, обманывая саму себя. Ничего в ее жизни или в ней самой не будет больше нормальным. Она просто переживет этот день, и следующий, и еще один после этого, потому что она нужна Лили… и Джошу.
Он где-то, где тепло… Он не боится… Он знает, что я люблю его…
Ханна встала с кровати даже раньше, чем сознание зафиксировало какой-то звук. Босые ноги коснулись ковра. Она схватила старый велюровый халат, от которого когда-то так решительно отказался Пол. Звонили в дверь. Теперь она слышала это ясно. В десять минут первого. Ее сердце заколотилось с бешеной силой. Два варианта промелькнули в голове: Пол ищет прощения, Митч пришел с новостями. Хорошими? Плохими?
Одной рукой Ханна нажала на выключатель для лампочки над крыльцом, а другой вцепилась в одежду на груди, над сердцем. Звонок прозвучал снова. Она прижалась к глазку.
— О, мой Бог!
Слова вырвались сдавленным шепотом. На крыльце стоял и ждал Джош.
В следующее мгновение Ханна опустилась на колени на холодный цемент. Она обхватила сына руками и прижала к себе так сильно, как только могла. Она плакала, благодарила Бога, целовала щеки и волосы Джоша, снова и снова повторяла его имя. Ханна не чувствовала ни холода, ни боли в коленях от шероховатого бетона. Она испытывала только облегчение и радость, и тепло маленького тельца своего сына, прижатого к ней. Облегчение было так огромно, что она испугалась, не сон ли это опять. Но даже если это и сон, она знала, что в этот раз она не отпустит его. Она будет стоять на его пути, прижимать к себе, чувствовать его теплоту, вдыхать его аромат.
— О, Джош. О, мой Бог, — шептала она. Слова дрожали на губах, смешивались с соленым вкусом слез. — Я люблю тебя. Я так люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Она погладила дрожащей рукой его взъерошенные каштановые кудри и спину в полосатой пижаме, которая была на нем. Та самая пижама, в которой она видела его. Та же самая, в которой видела его и Меган О’Мэлли, хоть и не была уверена, реальность ли это или галлюцинация. Было еще много вопросов, на которые пока не было ответа, и они мелькнули в голове. Если Гарретт Райт похитил Джоша, то кто привел его домой?
Ханна подняла глаза и взглянула поверх лужайки в серебристую от лунного света ночь. Никого. Ни одной машины. Никаких теней, только деревья темнеют на фоне белого нетронутого снега. Город спокойно спал, не подозревая ни о чем.
Джош заерзал у нее на руках, и Ханна очнулась от очарования ночи и покоя, вернувшись к моменту, который она держала как драгоценную и хрупкую надежду в своем сердце. У нее снова есть сын. Она должна позвонить Митчу… и Полу… и отцу Тому. Надо сообщить в больницу и оставить сообщение для Меган. И Джоша следует отвезти в больницу на обследование. Только вот пресса налетит снова…
— Милый, кто привел тебя домой? — спросила Ханна. — Ты знаешь?
Она откинула голову назад, чтобы посмотреть ему в лицо. Мальчик просто покачал головой, затем обхватил руками ее шею и положил голову ей на плечо.
Ханна не настаивала на ответе. Сейчас она не хотела думать ни о чем, кроме Джоша. Никаких вопросов, как, почему или кто. Значение имел только Джош. И он был дома и в безопасности.
— Давай пойдем в дом, хорошо? — тихо сказала она, плотно сжав ресницы, чтобы сдержать подступившие слезы, когда Джош согласно кивнул ей.
Держа мальчика на руках, Ханна поднялась по ступенькам и понесла его в гостиную, не замечая веса. Знания доктора и материнский инстинкт позволили быстро оценить его физическое состояние. Маленький синяк на щеке — синяк, который она видела в своем сне, — почти исчез. Сын похудел и побледнел, но был невредим и хотел, чтобы его несли. Ханна подчинилась с готовностью. Она желала, чтобы он был с нею, рядом с нею, физически связан с нею. Она посадила его на колени, когда присела на диван, чтобы по мобильному телефону связаться с Митчем, а затем с офисом Пола. Митч обещал приехать через несколько минут. В офисе Пола включился автоответчик. Ханна не почувствовала ни ревности, ни раздражения, что его не оказалось на месте. Все ее эмоции сконцентрировались на возвращении Джоша. Она просто оставила сообщение и повесила трубку.
