— Не думаю. Слушай…
— Да, разумеется. — И он ушел.
«Вот она», — подумал я, глядя на грязь, снег и мертвые цветы на дощечке, где не было имени. Только номер. «Вот она», — я сделал глубокий вдох, с наступлением вечера воздух стал обжигающе ледяным.
Вдалеке хлопнула дверца машины, и этот звук раздался как выстрел.
Я повернулся и побежал к нашему маленькому «шевроле» и Джози, карабкаясь сквозь сугробы и сметая все на своем пути.
— В чем, черт возьми, дело? — закричал я. Она стояла спиной к машине, и я смотрел ей прямо в лицо. — Мне хотелось пять минут побыть на могиле матери, а ты хлопаешь дверцей и закатываешь истерику!
— Успокойся. Успокойся!
— Это ты успокойся! Черт!
— Здесь холодно. Ты забрал ключи с собой. Я просто собиралась включить печку.
— Возьми эти чертовы ключи! Забирай эту чертову машину!
— Курт, перестань.
Я бросил ей ключи.
— От тебя никакой помощи. Никакой. Ты хотела ехать со мной, хотела? Но зачем? Мне это не нужно. Совершенно не нужно. — Я изо всех сил ударил по крыше машины и почувствовал колющую боль в замерзших мышцах ладони и костях.
— Ах ты засранец! — Она прыгнула в машину, захлопнула за собой дверцу и заблокировала ее. Повернула ключ зажигания, завела двигатель и сорвалась с места. Гравий из-под колес машины полетел в меня, как шрапнель. Она выехала с кладбища и помчалась на вершину холма к шоссе, находившемуся в полумиле отсюда. Затем остановилась около обочины. Я все еще видел ее машину.
Я бросился вслед, чтобы уладить эту ссору и убедиться, что с Джози все в порядке. Потом остановился. Затем побежал снова. Легко. Не спеша. Осторожно. Подбежав к машине, я окрикнул Джози. Она плакала, голова лежала на руле. Я постучал по стеклу. Она покачала головой. Я снова постучал, подождал, пока она поднимет голову, и сказал ей тихо через стекло:
— Прости меня.
Она посмотрела на меня своими медовыми глазами, полными слез и такого отчаяния, которого я никогда не видел прежде.
— Пожалуйста, — попросил я.
Она опустила стекло и поцеловала меня. Я почувствовал ее слезы на моем лице, холодные линии бежали по гладкой теплой коже щек. Я нагнулся к ней, машина по-прежнему разделяла нас, но я целовал ее слезы, губы, закрытые глаза.
— Прости меня, — повторил я, — прости.
— Ладно, малыш, залезай. Мне тоже очень жаль.
Она снова включила двигатель.
— Поехали назад к шоссе Ай-35, — предложил я, и мы направились вниз, к отелю «Комфорт-инн» на въезде 222, около Блэк-Велл, в штате Оклахома. Даже не помню, говорили мы о чем-нибудь по дороге или нет.
— Вот они, прелести возвращения домой, — сказал я, осматривая комнату, мало чем отличавшуюся от других номеров в американских отелях.
— Мы не должны были приезжать, — ответила Джози. — Я была не права.
— Нет, нет. Ты… понимаешь, я же говорил, что это не совсем мое. Я думал… пока мы летели сюда, на мгновение мне показалось, что все еще может наладиться. Но я ошибся. Смотри. Мы сейчас даже не в Канзасе. Джоан снова уехала. А Селма? А Дэйв? И мы должны засвидетельствовать свое почтение Келвину Гудселлу? Здорово! Это и есть настоящая семья!
— Я думала, ты все уладил во время прошлого визита.
— Да, да. Наверное. Но сейчас мне больше всего хочется поскорее убраться отсюда.
— Хорошо.
Она удивила меня.
— Хорошо, я больше не могу бороться с тобой, Курт. Не могу. И не собираюсь. Это было большой ошибкой. Если ты не хочешь видеть Селму, я могу тебя понять. Я познакомлюсь с ней и с остальными в другой раз. Или вообще никогда. Давай уедем сейчас.
— Ладно, — согласился я, чувствуя себя так, словно меня спасли от какого-то кошмара и от самого себя. Но когда мы посмотрели расписание полетов, выяснилось, что ближайший рейс из Уичито в Атланту состоится только на следующий день, а мы слишком устали, чтобы ехать в Талсу или даже в Оклахома-Сити.
Мне ничего не оставалось, как позвонить Селме. Я уже многое пережил, и мне казалось, что теперь я тоже справлюсь. Это — судьба. Мы договорились встретиться в ресторане «Пекин-палас» в Арканзас-Сити. Это нейтральная территория, и там можно выпить холодного пива.
* * *
«Правительство США начинает вывод войск из Панамы», — сообщал один из заголовков на первой странице «Витчита-Игл». «На войну были выброшены огромные деньги», — заявлял другой. Норьега по-прежнему скрывался в посольстве Ватикана, куда он перебрался через пару дней после того, как мы его упустили из генштаба. Бои почти прекратились. Улицы Панамы превратились в хаос из-за мародеров и народных мстителей. Но, читая газеты, создавалось впечатление, что этот человек — последняя проблема, которую необходимо устранить.
— Рано или поздно они поймают его, — произнес я громко. — И здесь написано, что начальство осталось довольно.
Джози выглянула из-за газеты, которую нашли для нас за стойкой бара в «Пекине».
Селма и Дэйв опаздывали. Возможно, опять повздорили. Я не хотел об этом думать. Мы с Джози читали газету, ели китайские салатики и болтали.
— Они радуются, что операция прошла успешно. Думают, что смогут выколачивать еще больше денег из конгресса. А представляешь, что было бы, если бы операция провалилась? Мы отправили в страну двенадцать тысяч человек, и задействовали лишь две трети из них. И конечно, здесь не говорится, сколько панамцев убито. Кого это волнует?
— Думаешь, Норьега собирается…
— Селма пришла, — сообщил я.
К счастью, с ней все было в порядке. От Дэйва несло виски.
— Вы, наверное, Джози? — спросила Селма. — Вы — самая милая девушка изо всех, кого я встречала. Что скажешь, Дэйв?
— Курту повезло. Вне всяких сомнений, — пробурчал он.
Думаю, они отрепетировали свою речь в машине. Мы расположились за столом и заказали пива. Разговор зашел о чемпионате, который проходил днем ранее. Я пропустил его, и Дэйв вводил меня в курс дела. Пока ситуация складывалась для нас удачно. «Хаскеры» проиграли «Флориде». Это была важная новость. Баскетбол снова становился популярным. Канзас снова входил в пятерку лидеров. И на школьном стадионе опять стало жарко.
— А как в этом году обстоят дела у «Викингов»? — поинтересовался я.
— Дерьмово. Игроки никуда не годятся, за исключением Чака Болайда. Парень может набрать двадцать пять-тридцать очков за игру. Он один из лучших. Но в одиночку ничего не сможет сделать. Чак — младший брат Дюка Болайда. Знаешь Дюка? Он играл у твоего отца.
Я не помнил его, но сказал, что знаю об этом.
— А что с ним случилось?
— Он работает на кладбище Хайланд. Ты мог видеть его, если был там сегодня днем.
— Неужели? — удивился я, вспоминая светло-голубые глаза.
— Да, Дюк — мой друг. Хороший мужик.
— Мама ведь теперь в лучшем мире, не так ли? — предположила Селма.
— Конечно.
— Если бы ты помог нам немного, Курт. Я присмотрела хороший камень для надгробия. Розовый гранит с небольшим медальоном Девы Марии в углу. Я знаю, для нее это очень много значило.
— Звучит неплохо. Сколько вам нужно?
— Около пятисот долларов.
Дэйв прервал молчание, громко постучав пальцем по лежащей на столе газете.
— Только посмотри на это! «Кванза». Ты читал эту статью?
— Нет.
— Это черное дерьмо. У нас есть Рождество, у евреев — Ханука, а у них — Кванза. Представляешь? Черное мусульманское дерьмо.
— Никогда не слышал.
— Тебе стоит узнать о ней побольше. Потому что скоро нам придется ее праздновать. Мы же не хотим обижать наших афро-американских братьев?
— Я думала, что религиозные праздники отмечают только последователи определенной веры, — возразила Джози, а ведь я предупреждал ее, что не стоит давать Дэйву возможность сесть на его любимого конька.
— Нет, мэм. Настоящая вера — это христианство. Но сейчас оно исчезает. А вместе с ним все наши ценности и традиции. Вы ведь из Джорджии, не так ли? Вы знаете, что там случилось? Часть штата стала черной, как Африка. Джуджу или вуду и еще что-то в этом роде. Я прав?
Возможно, Джози поняла свою ошибку. Во всяком случае, она ничего не ответила. Селма посмотрела на широкое, грубое лицо Дэйва, лишенное какого-либо выражения.
— Ты уверен, что эта Кванза имеет отношение к мусульманству? — спросил я, допив пиво и отыскивая глазами официантку, чтобы попросить новую кружку.
— Ну, или вуду. Какая разница? Мумба-юмба. Ты, наверное, слишком молод и не помнишь Кассиуса Клея. Как, впрочем, и я. А Льюиса Алсиндора? А теперь у нас есть Мухаммед Али и Карим Абдул-Джаббар. — Он наклонился над столом, и его лицо нависло надо мной. — Абдууууул. Представляешь? По-твоему, это обычное имя для ниггеров? А теперь это повсюду. Везде!
Может, он испытывал меня? Не думаю. Он вряд ли совершил бы такую глупость, каким бы пьяным ни был. Он пытался обращаться со мной как можно лучше. О чем еще могут говорить двое белых мужчин в баре, как не о спорте и ниггерах.
