Стас отволок Мамонта в комнату, Петр занялся телефонной линией, а мы с Дучей принялись искать веревку. Через несколько минут наши старания были вознаграждены. Нет, веревки мы не нашли, зато наткнулись на небольшой арсенал. Мы разложили на полу автомат Калашникова, два пистолета «ТТ», два «Макарова», запасные обоймы и патроны, а также один обрез с прикладом, переделанным в рукоятку, и патронами, начиненными крупной дробью и жаканами. Все оружие мы уложили в найденную тут же в комнате большую спортивную сумку. Больше ничего, что могло бы представлять для нас хоть какой-то интерес, во всей квартире найдено не было. Не нашли мы веревки. Поэтому мне пришлось воспользоваться взятой в шкафу простыней, которую я порезал на полоски, каждая шириной сантиметров по десять. После чего мы с Дучей вернулись в комнату, где под присмотром Стаса и закончившего свою работу Петра сидели Мамонт и девушка. Приторочив обоих к достаточно прочным стульям, я дал команду выходить всем на улицу.
— Не скучайте, — пожелал я напоследок оставшейся паре, — скоро мы вернемся.
* * *
В машине, сидя рядом с водителем, то есть с Петром, я закурил.
— Куда теперь? — поинтересовался он, вставляя ключ в замок зажигания.
— А кто тебе сказал, что мы едем? — ответил я вопросом на вопрос.
— Так ты ж говорил, что еще четыре адреса.
— Это я тому, что наверху остался, говорил, а ты единственное, что можешь сделать, так это сдать подальше от подъезда, чтобы машины видно не было.
— То-то я думаю, чего это ты девочку нежно вяжешь, словно ребенка пеленаешь, — догадался о моих намерениях Стас.
— Точно, — подтвердил я, — если бы я этого мудака плохо связал, он, несмотря на отбитые мозги, просек бы мой сценарий в две секунды.
— В смысле? — все еще не понимал Петр.
— Все очень просто, Петруха, — решил я пояснить тугодуму. — Я специально связал юную танцовщицу так, чтобы она после непродолжительных мучений развязалась. Но, сам понимаешь, она меня интересует меньше всего. Главное, чтобы она ту падлу развязала. — Я выкинул окурок в открытое окошко. — Ну, а мы ведь постарались, чтобы телефон не работал. Да и мобильника я у него не нашел, поэтому ее освобожденный дружок впрыгнет в свою телегу и помчится предупреждать своих, что мы разыскиваем старика. Он, конечно, может поискать поблизости таксофон, но сама их структура основана на психологии шестерства, желании выслужиться. Наверняка он понесется именно туда, где Анатолия Иосифовича держат. Ну, а мы аккуратненько последуем за ним.
— А если все-таки автомат? — высказал предположение Дуча.
— Ты где-нибудь мелочишку в его доме обнаружил?
— Нет.
— И я нет: ОНИ у нас из крутых, им сдачу мелочью брать не пристало — это раз. Ну, а два — это то, что быстрее будет весь город из конца в конец пересечь, чем найти работающий таксофон. Доступно объяснил? — Я оглянулся на Дучу.
— Доступно, — обиженно ответил он. — Ты, я смотрю, нас тут вообще за тупых держишь.
— Ошибаешься, Дуча, просто вы в бытовухе погрязли, и от серьезной работы не осталось следа. По крайней мере, как я понял, тебя ни к чему серьезному не допускают. Я прав?
— Прав, — угрюмо согласился он.
Продолжить нашу дискуссию о потере Дучей оперативных навыков мы не успели, так как из подъезда выбежал Мамонт. Зрелище было не для слабонервных — он пытался бежать, но его покачивало из стороны в сторону.
— Он что, уже и выпить успел? — пробурчал удивленный Петр.
— Ага, — Стас хихикнул, — и не один раз, а разливом Влад заведовал.
— А-а-а, — только и произнес Петр.
Возможно, Мамонт был и неплохим водителем, но после моего «массажа» он решил, видно, не торопиться. Так что для нас не представляло особого труда следовать за ним. Кроме того, он был настолько занят своими мыслями, что не проверял, нет ли за ним «хвоста».
Попетляв несколько минут по старой части города, состоявшей в основном из пятиэтажек, Мамонт свернул в один из дворов. Теперь я точно знал, по какому адресу он направляется. Этот адрес был выписан у меня на листке, а проживал здесь некий Галкин Юлий Иванович по кличке Цезарь.
— Тормози, — резко скомандовал я.
— Зачем? — спросил Петр, тем не менее сворачивая к обочине.
— Я хорошо знаю этот район — напрямик Мамонт к нужному дому не подъедет, придется объезжать. Мы его пешком опередим.
Машина не успела остановиться, как мы уже повыскакивали наружу и, хлопнув дверцами, помчались к дому, в котором жил Галкин. Петр чуть задержался, закрывая машину, и быстро нагнал нас своими семимильными шагами.
— Я хорошо помню этого Цезаря, — на ходу тараторил Дуча, — здоровенный гад, так что пусть в этот раз Петюня первым прет — мне свою башку под его кулаки подставлять не хочется.
— Мне без разницы, — буркнул Петр, — могу и первым.
— На том и порешили. А теперь цыть, мы уже на месте.
Выглянув из-за угла дома, я убедился, что Мамонт еще не подъехал, и мы вдоль стены прошмыгнули в подъезд. Как только дверь за нами закрылась, Дуча остановил меня, схватив за плечо.
— Какой этаж нам нужен? — спросил он шепотом.
— Второй, а что?
— Тогда я через балкон.
— Каким образом? — поинтересовался я.
— Очень просто — по газовой трубе. Мне не впервой, — успокоил он меня.
В старых, подобно этому, домах газовые трубы проходят снаружи здания — они большого диаметра и достаточно прочны для того, чтобы по ним, прижимаясь к стене, мог пройти человек и потяжелее Дучи. Я не столько опасался, что Дуча сорвется и упадет — высота не очень большая, сколько того, что Галкин может оказаться дома не один. Но времени на раздумья не было, в любой момент мог подъехать Мамонт.
— Лады, давай, только дождись, когда мы ворвемся в квартиру, и… будь осторожен.
В ответ Дуча лишь кивнул и тенью выскользнул обратно на улицу.
Подъезд, в который мы попали, был самым обыкновенным — на каждом этаже по четыре квартиры: влево, вправо и две прямо. Цезарь жил в квартире номер шесть.
Бесшумно и очень быстро мы поднялись на третий этаж и замерли там, затаив дыхание. Буквально сразу же до нашего слуха донесся звук открываемой, а затем закрываемой подъездной двери, и кто-то торопливо стал подниматься по ступенькам. На втором этаже шаги затихли, но было слышно тяжелое дыхание. Я был уверен, что внизу под нами стоит Мамонт. Это подтвердил раздавшийся вслед за звонком в квартире его голос.
— Открывай, или ты еще час на меня глядеть будешь? — крикнул он, судя по всему, притаившемуся у глазка Цезарю.
Щелкнувшие замки оповестили нас о том, что дверь открылась… Я даже моргнуть не успел, как Петр с удивительной для его комплекции скоростью в два прыжка перелетел через лестничные пролеты. Квартира располагалась прямо напротив ступенек, и он, не останавливаясь, сметая все на своем пути, влетел внутрь. К несчастью для Цезаря и врезавшегося в него, оторопевшего от изумления Мамонта, на их пути повстречалась стена… Кому из них — припечатанному спиной к стене Цезарю или влипшему в него другу — было больнее, сказать сложно. Я, следовавший сразу за Петром, услышал прежде громкий хруст, затем исполненный дуэтом стон. В первые мгновения из-за мощной спины Петра я не мог ничего разглядеть, но, когда он сделал шаг в сторону, я невольно содрогнулся: моим глазам явилась бесформенная масса, состоявшая из переплетенных тел, с торчавшими в разные стороны руками, ногами и головами с перекошенными лицами. Какой-то миг после того, как Петр отошел, масса не двигалась, потом стала медленно оседать на пол.
— Вы, блин, как сиамские близнецы, — изрек я, глядя на будущих инвалидов, и хотел добавить еще чего-нибудь, как вдруг из комнаты, находившейся слева от нас, донесся крик:
— Рылом в пол! Ну-у! Застрелю, сука!
Что это был крик озверевшего Дучи, я не сомневался ни секунды и пулей кинулся к нему на помощь, которая, как оказалось, уже была не нужна. На полу, уткнувшись мордой в пыльный ковер, заложив руки за голову, лежал очередной крепыш в красной рубашке. При моем появлении он приподнял голову и посмотрел на меня.
— Узнаешь? — спросил у меня Дуча.
— Естественно, — кивнул я головой, — он и в кабаке мордой в пол воткнулся. Это из мальчиков, входящих в общество «Любые услуги у унитаза».
— Ыммы-ы, — прозвучало сзади меня. Я обернулся. Дядя Толя сидел на полу со связанными руками и ногами, рот же его был заклеен скотчем. Он был босой — тапочки, наверное, где-то потерялись, так как дома я их не видел — и в старой спортивной форме, которую он носил только в квартире.
Пока я занимался освобождением старика от пут, Петр при помощи Стаса втащил в комнату «сиамцев» — оба почему-то до сих пор не шевелились. Мало того, Мамонт лежал, вытянувшись по струнке, с широко открытыми, полными ужаса глазами, словно увидел что-то такое, чего живым видеть не дозволено, губы же его, наоборот, были сжаты так плотно, что даже побелели.
