* * *
Понаблюдав за тем, как она стонет и содрогается, Джереми понял, что это уловка. Представление. О, безусловно искушающее, крышесносное и в три ошеломительных раза жарче любой его фантазии, но целиком и полностью постановочное: под слоем ее фальшивой чувственности скрывалось безумие. Он легонько провел рукой по ее горлу, по тонкой коже до чувствительного сплетения сухожилий, где билась жизнь. Как бы сильно ему ни нравилась ее зардевшаяся плоть, ее прекрасные груди, ее страстные стоны, но увидеть, что таится за занавесом этого представления ему хотелось еще сильнее. Он хотел знать, с чем имеет дело. И сведя вместе ладони, он обхватил ее шею и крепко сжал.
Они сели на крыльцо. Энни плюхнулась на грязный бетон, не обращая внимания на покрывающий ступеньку слой красной пыли, и сразу потянулась к завернутому в ярко-желтое подарку, а дядя Фрэнк рассмеялся и поднял его над головой. Тогда она вскарабкалась к нему на колени, встала и, добравшись ручонками до его вытянутых рук, прижала подарок к груди. Спустившись вниз, она откинула волосы и с восторгом уставилась на немудреную упаковку, перевязанную одной розовой ленточкой.
– Ну давай, открывай, – подбодрил ее дядя, легонько подтолкнув локтем.
Она взглянула на него, расплывшись в широкой улыбке предвкушения. Маленькие пальцы рванули упаковку, бумага разорвалась, и под ней оказался набор принцессы: розовое боа из перьев, пластмассовая корона и шелковые перчатки. Корона сверкала на солнце большими розовыми камнями, ветер трепал боа, и Энни, смахнув упаковку с колен, восторженно помахала набором. Дядя встал и пошел вслед за желтыми обрывками, полетевшими по траве. Догнав их, он скомкал бумагу в тугой шар, сжал его в кулаке и вернулся к Энни, которая дергала за корону, пытаясь оторвать ее от картонной подложки. С каждым рывком пластмасса все сильнее гнулась. Присев рядом, дядя мягко забрал у Энни картонку. Перевернул и, пока расплетал пластиковые проводки, она придвинулась к нему ближе, дыша теплом ему в шею. Наконец корона отделилась от картонки, и он водрузил ее Энни на голову, осторожно задвинув пластиковые зубчики в ее белокурые волосы.
– Ну что, дядя Фрэнк, как я выгляжу? – спросила она, подхватив конец боа и обматывая им свою стройную шейку.
– Замечательно, сладкая. Как истинная красавица. – Его хриплый голос звучал тихо, но Энни расслышала и, обвив руками его шею, нежно чмокнула в щеку.
– Спасибочки, дядя Фрэнк, – прошептала она.
– Энни! – Она подняла голову и наткнулась на выразительный взгляд матери. – Энни, иди в дом. Пришли дядя Майкл и тетя Бекки.
Энни встала, отряхнула платье и, схватив дядю за руку, потянула его за собой.
– Идем! Пошли в дом!
– Я останусь здесь ненадолго, Энни, – сказал ее дядя. В его глазах промелькнул мрак, но потом он улыбнулся ей, и все опять стало хорошо. – На одну минутку, сладкая. А ты иди, как велела мама.
Она просияла и поправила корону, затем развернулась и розовым вихрем упорхнула за дверь.
Джереми стиснул мне горло, перекрыв доступ кислорода, и меня заполнила паника. Я перестала елозить и открыла глаза, вперившись взглядом в глубины его зеленых глаз. И ничего, кроме непоколебимой силы, там не увидела. Инстинкт заставил меня закричать, и я, срывая связки, зашлась в долгом, немом и сердитом хрипе. Он немного ослабил хватку. Я задышала, судорожно и отчаянно глотая воздух. Потом оскалилась, зашипела на него. Ненависть сочилась изо всех моих пор. Из последних сил я забилась под ним, руками и ногами пытаясь лишить его равновесия и сбросить с себя его доводящую до бешенства тяжесть. Бесполезно. Я только окончательно выдохлась, пока боролась против его стальных мышц. Этот тип оказался на удивление крепко сбитым, и в конце концов, исчерпав все силы, я сдалась. Обмякла под ним и уставилась в потолок, чувствуя, как в уголках глаз собираются слезы разочарования. Мне выпала такая возможность, а я к полной своей неожиданности облажалась.
– Тебе что, больше не надо разносить посылки? – огрызнулась я, упрямо отказываясь смотреть в зависшее надо мной лицо, такое прекрасное, что раздражало своим совершенством.
Он издал смешок, отчего его торс прижался ко мне теснее, а карманы рубашки царапнули мою грудь. Ощущение трения на сосках вызвало во мне странную реакцию, и я, стараясь восстановить дистанцию между нами, зашевелилась. И внезапно отчетливо ощутила возле своего лица его руки. Почувствовала его запах. От него пахло мужчиной, потом и кожей. За три года я впервые оказалась так близко рядом с живым человеком. Ну, а со взрослым мужчиной – впервые за всю свою жизнь.
* * *
– Может, все-таки отпустишь меня? – отвернувшись, проговорила она тихим, сдержанным тоном школьной учительницы.
– Зачем? – Он слегка сместился, отодвинувшись от нее, чтобы можно было сконцентрироваться на ее лице, на правильных, утонченных чертах, с которыми контрастировал припухший розовый рот. Чуть вздернутый носик придавал ей совсем юный, ранимый вид.
Она обратила лицо на него, и ее глаза, разрушая невинный образ, сердито вспыхнули. И он, сцепившись взглядом с этими ее проникающими в самую душу глазами – карими, оттенка темного молочного шоколада, – забыл, как дышать.
– Зачем? – процедила она. Ее белые зубки выглядели не такими опасными, когда не скалились на него. – Ты вломился ко мне в квартиру и еще спрашиваешь, зачем должен слезть с меня и дать мне одеться? Совсем тупой, что ли? Да тебя в тюрьму посадить надо!
Он рассмеялся, отчего она, кажется, взбесилась еще сильнее.
– Я отпущу тебя, как только пойму, что происходит.
Она остыла так же внезапно, как вспыхнула. Отвернулась и прикрыла веки, отказываясь продолжать разговор.
Джереми хотел сидеть на ней вечно, сидеть и исследовать эту странную, прекрасную девушку, о которой он столько времени фантазировал, но он устоял. Протянул руку к ее лицу и повернул к себе, но вопреки его желанию она не открыла глаза. Ее лицо осталось застывшим. Кончиками пальцев он провел по ее губам. Очертил ее подбородок, шею, ключицы. Ее тело вздрогнуло под ним – едва уловимо, но он все же почувствовал и улыбнулся. Расправил пальцы на ее плоти, ощущая, как оживает ее тело, как напрягаются ее соски. И вдруг ее глаза распахнулись.
– Хватит.
– Что «хватит»?
– Лапать меня, извращенец хренов.
Он попытался скрыть свою реакцию, которая прошила его в ответ на ее слова, но заключенная в них правда ударила его болезненным осознанием. Своим телом он в каком-то смысле удерживал ее в заложниках, трогал ее против ее воли. Он отдернул руку, но так и остался с ощущением, что запятнал ее кожу.
– Прости.
– Вот-вот. А теперь быстро слез с меня нахер.
Сквозь ее стиснутые зубы сочился яд, и Джереми тревожно поежился. Он понятия не имел, что делать. Нерешительность его убивала.
– Если я встану, что ты тогда сделаешь?
Она помолчала, покусывая нижнюю губу, потом пожала плечами. Ее груди колыхнулись под ним. Он невольно прикрыл веки и проговорил:
– Чего конкретно ты добивалась?
– О чем ты?
– Обо всех этих тарзаньих прыжках и воплях. На кой черт тебе понадобился мой резак?
Она негромко засмеялась, ее чертовы груди опять толкнулись в него, ее живот под его животом напрягся.
– О-очень печально, что ты не врубаешься.
– Ты хотела убить меня, – рискнул предположить он, все еще сомневаясь в обоснованности этого заявления.
Она посмотрела на него своими яркими, умными глазами и медленно кивнула.
– Молодец. Угадал.
Проигнорировав ее насмешливый тон, он схватил ее за запястья – тонкие косточки ожили, сопротивляясь – и пригвоздил их к полу рядом с ее висками, отчего ее груди взмыли вверх, точно предлагая себя ему. Он отвернулся, проклиная себя за нехватку чертова самоконтроля.
– Но зачем? Зачем убивать меня? – Он зафиксировал взгляд на ее губах, потом на волосах и наконец на распахнутых бесстыжих глазах, стараясь смотреть куда угодно, только не на ее тело. Его дыхание стало затрудненным, член по-прежнему бугрился в штанах, требуя выпустить его на свободу.
Косо взглянув на него, она скривила свои розовые губы.
– Почему бы и нет?
– Почему бы и нет? Это не причина, это бред сумасшедшего… – Он осекся на последнем слове, жалея о том, что нечаянно озвучил свою недавнюю мысль, но она успела его услышать. Ее подбородок дернулся вверх, глаза засверкали.
– Да мне насрать, что ты об этом думаешь. Но я буду очень тебе признательна, если ты уберешь свои проклятые руки и отвалишь куда подальше.
В попытке вырваться она толкнула его бедрами, и давление на член оборвало последнюю ниточку, на которой держалось его самообладание. Выпустив ее запястья, он сжал ладонями ее голову, обрушился вниз, на ее губы, и жадно прижался к ним ртом. Обороняясь, она уперлась рукой в его твердую грудь. Открыла рот, чтобы запротестовать, и он, воспользовавшись моментом, окунулся в ее рот языком. И его рецепторы мигом определили вкус – коричная жвачка.
