Яуберт затушил окурок. Он не докурил сигарету и до половины.
— Отец всегда говорил, что его детям в полиции не место. А мне после слов Кумбса захотелось стать детективом. Я мечтал, чтобы мой отец был таким, как Кумбс.
Надо намекнуть умной докторше, что она не там ищет. Идет по ложному следу, который ведет в тупик. Его сломил вовсе не отец. А смерть. Смерть Лары Яуберт.
— Вам нравится ваша работа?
Ага, доктор, уже теплее.
— Работа как работа. Иногда нравится, иногда нет.
— Когда она вам нравится?
Когда мертвые выглядят достойно, доктор. Или когда люди не погибают.
— Успех всегда радует.
— А когда ваша работа вам не нравится?
Бабах! Поздравляю, доктор, вы только что попали в яблочко. Но сегодня она приза не получит.
— Когда преступникам удается скрыться.
Она поняла, что он уклоняется от ответа? Скрывает самое главное, так испуган, что боится открыть ворота шлюза, потому что он уже забыл, сколько воды скопилось за ними?
— Как вы расслабляетесь, отдыхаете?
— Читаю.
Доктор терпеливо ждала продолжения.
— Главным образом научную фантастику.
— И все?
— Да.
— Вы живете один?
— Да.
— Я здесь недолго, — сказала она.
Яуберт обратил внимание на ее нос — длинный, со слегка вздернутым кончиком. На первый взгляд черты лица Ханны Нортир казались странными, но тем не менее составляли единое целое. Интересное лицо… Очень привлекательное. А может, ему нравится ее хрупкость? На нее было приятно смотреть. Радостно сознавать, что она такая славная. А еще радостнее ему было оттого, что она ни о чем не догадывалась. Хоть в чем-то он имеет перед ней преимущество.
— Мне предстоит наладить работу. Но первый шаг уже сделан. Я создала группу общения. Несколько моих пациентов…
— Нет, спасибо, доктор.
— Почему?
Наверное, защитить докторскую диссертацию по психологии совсем нетрудно. Нужно лишь уметь преобразовывать все слова пациента в вопросы. Особенно в такие вопросы, которые начинаются со слова «почему?».
— Общения с другими психами мне хватает и на работе. Среди полицейских их предостаточно.
— Они не… — Доктор усмехнулась. — Они не психи, и вовсе не все мужчины, и вовсе не все служат в полиции.
Яуберт промолчал. Он видел выражение ее лица перед тем, как она улыбнулась. Вы, доктор, тоже обычный человек, как и все мы.
— Я расскажу вам, чем мы занимаемся. А уж вы сами решите, присоединяться к нам или нет. Придете на наши занятия, только если сами захотите.
Спросить ее, входит ли она сама в «группу общения». Он мельком удивился своему интересу. Больше двух лет плотские желания он испытывал только во сне. Сны были странными, мучительными. В них он занимался любовью с незнакомыми безликими партнершами. А настоящие, живые женщины, с которыми ему приходилось сталкиваться, были всего лишь источниками информации. Он беседовал с ними, узнавал то, что ему было нужно, а потом шел домой и утешался чтением.
И вдруг в нем… проснулся интерес к доктору Ханне. Так-так-так, Матт Яуберт! Маленькая, хрупкая, болезненно красивая женщина пробудила в тебе мужчину! Ему захотелось защищать ее и обладать ею.
— Я подумаю.
По пути домой он заехал в городской бассейн и навел справки у чернокожего смотрителя.
— Можете приходить по утрам, сэр. Вместе с членами бизнес-клуба. Летом мы открываемся в половине шестого.
— Что за члены бизнес-клуба?
— Бизнесмены. В прошлом году они попросили у городского совета разрешения тренироваться рано утром, до работы. Потому что в другое время им некогда. Тогда-то мы и прозвали ранних пташек «бизнес-клубом». Им разрешили приходить начиная с половины шестого по будням, с половины седьмого по субботам. Воскресенье — выходной. Девяносто рандов за сезон, с сентября по май. Можете заплатить на кассе, сэр. За шкафчик в раздевалке нужно доплатить еще двадцать рандов.
Яуберт сходил к машине за чековой книжкой, купил абонемент. Зашел внутрь. Полюбовался на голубую воду, не обращая внимания на вопящих, брызгающих водой ребятишек. Знакомый запах хлорки! Запахи лучше всего прочего пробуждают воспоминания. На пороге он остановился, подумал, достал из кармана красную пачку «Уинстона» и выкинул ее в мусорное ведро.
Владелец кафе, куда он всегда заезжал за сигаретами, не спрашивая снял с полки «Уинстон».
— Нет. — Яуберт покачал головой. — Мне «Бенсон и Хэджис». «Суперлегкие».
Конверта под дверью не оказалось. Яуберт пожарил себе яичницу из трех яиц. Желток растекся и затвердел. Он подчистил сковородку хлебом. Потом взял книжку Уильяма Гибсона, сел в любимое кресло. Дочитал книгу до конца.
Перед сном он достал из шкафа плавки. Завернул их в полотенце и положил на кресло у двери.
В последние два года он возненавидел выходные.
Субботы были еще ничего, потому что по субботам к нему приходила чернокожая уборщица, миссис Эмили Нофомела. По субботам мертвую тишину его дома нарушали гудение стиральной машины, звон посуды и жужжание пылесоса.
Неплохо было и на дежурствах: работа помогала справиться с тоской. В выходные же он бесцельно слонялся по дому.
Когда в четверть седьмого зазвенел будильник, он быстро вскочил с постели, не поняв, что преодолел очередную веху.
Он оказался единственной ранней пташкой — видимо, по субботам бизнесмены предпочитали отсыпаться. Все шкафчики в раздевалке оказались свободны; снаружи, в бассейне, мерно гудели насосы. Яуберт натянул плавки, надел шапочку. Плавки стали ему тесноваты. Надо будет купить новые. Он постоял в ножной ванночке, вышел на бортик. Запахи и звуки снова напомнили ему юность. Хорошо, что он вернулся!
Его манила водная гладь. Он нырнул в воду и поплыл кролем. Через тридцать метров он совершенно выдохся.
Более старый, более опытный полицейский спровадил бы Геркюлеса Янчеса из участка, причем, скорее всего, еще и наподдал бы ему как следует.
По утрам в субботу, после пятничного загула, бродяги часто являлись в полицию, жалуясь на своих собутыльников. Если вы достаточно давно работаете в участке на Ньюландз, вы в конце концов приходите к выводу, что лучше всего поскорее избавиться от жуткой вони и потоков брани, лишенной всякого смысла.
Но белый молодой констебль только начал служить в полиции. Его пыл подогревался лекциями, которые он совсем недавно слушал в колледже. Преподаватели внушали курсантам, что полицейский в новой Южной Африке служит всему народу.
Молодой констебль посмотрел на Геркюлеса Янчеса, от которого разило перегаром и немытым телом. Маленькие карие глазки посетителя постоянно бегали. Иссиня-багровое лицо бродяги покрывала сеть мелких морщинок, появившихся не от хорошей жизни. Рот беззубый, подбородок покрыт многодневной щетиной. Полицейский постарался не выказать отвращения.
— Чем я могу вам помочь?
Геркюлес Янчес извлек руку из-под старой выцветшей куртки. В кулаке он сжимал обрывок газеты. Он положил обрывок на стол и разгладил грязными пальцами. Констебль увидел, что перед ним — первая полоса «Кейп таймс», газеты, вышедшей несколько дней назад. Заголовок, набранный крупным шрифтом, гласил: «Мафиозные разборки?»
Геркюлес Янчес ткнул в обрывок ногтем:
— Ваша честь, я вот насчет чего.
— И что? — не понял констебль.
— Хочу дать показания, ваша честь.
— Показания?
— Ну да; я ведь все видел.
— Вы видели, как это случилось?
— Вот именно, ваша честь, вот именно. Я, так сказать, свидетель. Требую, чтобы полиция взяла меня под свою защиту.
Яуберт отдыхал у бортика. Он совсем выбился из сил; у него кололо в боку. Страшная усталость сковала руки и ноги, сердце бешено колотилось в груди. Он с трудом проплыл две дорожки. Вдруг его окликнули, и он поднял голову, хватая ртом воздух.
— Сэр, у вас там пейджер пищит! — сказал смотритель с озабоченным видом.
— Иду. — Яуберт положил ладони на край бассейна, собираясь выпрыгнуть на бортик. Подтянулся, но руки ослабли, и он плюхнулся обратно в воду.
— Вы хорошо себя чувствуете? — озабоченно спросил смотритель.
— Не знаю, — сказал Яуберт, удивляясь самому себе. Надо же, как сильно он сдал! — Честно говоря, не знаю.
Геркюлес Янчес расположился в кабинете Ради Доналдсона, начальника участка Ньюландз. Его допрашивали три офицера полиции. Доналдсон и Яуберт сидели у стены, на старых деревянных стульях, Бенни Гриссел стоял. Янчес развалился напротив.
Доналдсон был человеком старой школы; он считал, что со всеми нарушителями закона и бродягами нужно обращаться жестко, независимо от их расы, цвета кожи и политических взглядов. Вот почему он погрозил пальцем Геркюлесу Янчесу и сказал:
— Если ты врешь, ты покойник! — И потом, с подозрением: — Ну как, соврал?
