Я покачал головой. Подобрал его кусочки? Фу, это ужасно. С любовью всегда так. Она заставляет тебя говорить, как в плохой песне кантри.
Натали написала мне письмо. Или я просто думаю, что это была Натали. Но кто ещё бы мог? Но с другой стороны, даже если она сказала мне держаться подальше, это была связь. Она обращалась ко мне. Обращалась? Конечно. Но она же воспользовалась этим адресом почты: RSbyJA. Она помнила. Это для неё что-то значило, что-то, что до сих пор находит отклик в её сердце, и она дала мне, не знаю, надежду. Надежда жестока. Надежда напоминает о том, что было. Надежда заставляет вернуться физическую боль.
Я вызвал Эйлин Синагра, одну из лучших студенток. Она начала пояснять тонкости документов штата Мэдисон и федеральных документов. Я кивал, подбадривая её продолжать, и тогда я увидел кое-что уголком глаза. Я пододвинулся ближе к окну, чтобы лучше рассмотреть, и замер.
— Профессор Фишер?
На парковке стоял серый фургон Шевроле. Я посмотрел на номера. Я не мог их разглядеть отсюда, но я видел цвет и форму.
Номера Вермонта.
Я не раздумывал долго. Я даже не учёл, что, возможно, это ничего не значит, что серые фургоны Шевроле не редкость, что в восточном Массачусетсе куча машин с вермонтскими номерами. Всё это ничего не меняло.
На полпути к двери я крикнул:
— Я скоро вернусь, оставайтесь на местах.
Я рванул по коридору. Пол только что помыли. Я едва не поскользнулся возле знака «МОКРЫЙ пол» и рывком открыл дверь. Парковка располагалась за отгороженной лужайкой. Так что я просто перепрыгнул через куст и на полной скорости понёсся по траве. Мои студенты, наверное, подумали, что я отправился по нужде. Меня это не волновало.
— Давайте, профессор Фишер! Я подам вам!
Студент, ошибочно решивший, что мой бег связан с желанием поучаствовать в игре, кинул мне тарелку для фрисби. Она упала, а я продолжил бежать.
— Приятель, тебе нужно поработать над приёмом.
Я не обратил внимания на голос. Я был уже близко к Шевроле, когда увидел, что зажглись фары.
Водитель тронулся с места.
Я побежал ещё быстрее. Яркий солнечный свет отсвечивал от лобового стекла, поэтому я не мог увидеть водителя. Я опустил голову и продолжил работать ногами, но машина уже выезжала с парковки. Я был слишком далеко. У меня бы ничего не получилось.
Фургон уезжал.
Я напрягся и попытался рассмотреть водителя. Не получилось. Слишком яркий свет, но, мне показалось, что я увидел…
Бордовую бейсболку?
Я никаким образом не мог в этом убедиться. Однако я запомнил номер, как будто бы это могло помочь, как будто от этого был какой-то толк. Шевроле умчалось, а я просто стоял и тяжело дышал.
Профессор Эбан Трейнор сидел на веранде великолепного особняка второго ампира викторианской эпохи. Я хорошо знал этот дом. Полвека он принадлежал профессору Малкольму Юму, моему наставнику. Много хорошего было в этом доме. Политологическая дегустация вина, вечеринки персонала, ночной коньяк, философские споры, литературные дискуссии. Всё это было моей академией. Но, увы, у Бога интересное чувство юмора. Жена профессора Юма, с которой они состояли в браке сорок девять лет, умерла, и его здоровье пошатнулось. В конечном итоге, он уже не мог сам следить за этим великолепным старым домом. Теперь он живёт в закрытом коттеджном посёлке в Веро Бич, штате Флорида. А профессор Эбан Трейнор, который был для меня ближе всех на кампусе к званию враг, купил этот ненаглядный дом, сделав себя новым владельцем поместья.
Я почувствовал, как зажужжал в кармане телефон. Это была Шанта:
«У Джудит в час»
Анонимный автор, но я понял, что она имеет в виду. Мы должны встретиться в ресторане «У Джудит» на Мейн-Авеню в час. Хорошо. Я убрал телефон и начал подниматься по ступенькам.
Эбан встал и улыбнулся мне снисходительной улыбкой.
— Джейкоб. Так приятно тебя видеть.
Его рукопожатие было липким. Его ногти были наманикюрены. Женщинам бы он показался красивым стареющим плейбоем, с длинными непослушными волосами и большими зелёными глазами. Его кожа была восковой, как будто его лицо ещё не отошло от лечения. Я подозреваю ботокс. Его брюки были слишком обтягивающими, а рубашку можно было застегнуть хотя бы ещё на одну пуговицу. Его одеколон пах так, как будто множество европейских бизнесменов застряли с утра в одном лифте.
— Не возражаешь, если мы посидим на крыльце? — спросил он. — На улице так хорошо.
Я с готовностью согласился. Я не хотел заходить вовнутрь и смотреть, что он сделал с этим местом. Я знал, что работа была масштабной. Уверен, исчезло тёмное дерево, запах коньяка и сигар, на смену пришли светлое дерево и диваны цвета «яичной скорлупы» и «взбитого масла», и сборища, где подают только белое вино и спрайт, потому что они не окрашивают обивку.
Словно по сигналу, он предложил мне белое вино. Я вежливо отказался. Он уже держал в руке бокал. А ведь был ещё даже не полдень. Мы сели в плетёные кресла с большими подушками.
— Так чем могу быть полезен, Джейкоб? — спросил он.
Я ходил к нему на занятия по драматургии середины двадцатого столетия на втором курсе. Он не был плохим преподавателем. Он был одновременно и впечатляющим и неестественным, такого рода преподавателем, который ничего в жизни не любил больше, чем звук своего голоса, и хотя он редко бывал скучным, губительный фактор в любой группе студентов, все лекции были слегка зацикленными на преподавателе. Он мог целую неделю читать в полный голос «Служанки» Жене, примеряя на себя каждую роль, упиваясь собственным исполнением, не говоря уже о садомазохистских сценах. Исполнение было хорошим, спору нет, но, увы, в этом он был весь.
— Я хотел спросить тебя об одном студенте.
Эбан поднял брови, как будто мои слова были одновременно и интригующими и удивительными.
— Да?
— О Тодде Сандерсоне.
— Да?
Я заметил, что он напрягся. Но не хотел, чтобы я это увидел. Но я увидел. Он отвернулся и погладил подбородок.
— Ты помнишь его, — сказал я.
Эбан Трейнор потёр ещё раз подбородок.
— Имя кажется знакомым, но…
Эбан ещё раз потёр подбородок, а потом пожал плечами.
— Извини. Столько лет, столько студентов.
И почему я ему не верил?
— Он не был в твоём классе.
— Да?
Опять это «Да?»
— Он был на дисциплинарном совете, который ты возглавлял. Это было около двадцати лет назад.
— Ты думаешь, что я помню?
— Ты помог ему остаться на кампусе после драки. Давай-ка, я тебе покажу.
Я вытащил ноутбук, открыл скан рукописного заключения и протянул ноутбук Эбану. Он замялся, как будто в нём могла быть взрывчатка, потом взял очки для чтения и принялся изучать документ.
— Погоди, откуда у тебя это?
— Это важно, Эбан?
— Это из личного дела студента.
Улыбочка промелькнула на его губах.
— Разве чтение этого дела не нарушает правила, Джейкоб? Ты же не хочешь сказать, что пресёк границы дозволенного?
Вот как. Шесть лет назад, всего лишь за пару недель до того, как я отправился в Вермонт, профессор Эбан Трейнор устраивал вечеринку по случаю выпуска в тогдашнем своём доме. Трейнор частенько закатывал вечеринки у себя дома. На самом деле, он был любителем, как собирать их, так и посещать. Когда я был второкурсником, в колледже Джонс произошёл довольно примечательный инцидент, колледж находятся по соседству с женским институтом, в котором в три часа ночи включилась пожарная сигнализация, из-за чего все студентки выбежали на улицу, и среди них оказался наполовину одетый профессор Трейнор. Правда, что студентка, с которой он был в ту ночь, была совершеннолетней, и не являлась его студенткой. Но это так типично для Трейнора. Он похотливый любить выпить, и мне он не нравился.
На вечеринке по поводу выпуска шесть лет назад были в основном студенты, многие из которых были с младших курсов, следовательно, несовершеннолетними. Был алкоголь. Много алкоголя. Вызвали полицию кампуса. Два студента были доставлены в больницу в связи с алкогольным отравлением. В последнее время такое случается всё чаще и чаще. Или, может быть, я говорю себе так, потому что мне нравится думать, что в «моё время» всё было не так плохо.
Профессор Трейнор был осуждён администрацией за свои действия. Были даже призывы к увольнению по собственному желанию. Он отказался. Он заявил, что, да, он предлагал алкоголь своим посетителям, но только старшекурсники, которым исполнилось двадцать один, были приглашены. Если студенты младших курсов пробрались на вечеринку, он не может нести за это ответственность. Так же он высказывал предположение, что много алкоголя было употреблено ещё до его приёма в соседнем братстве на пивной вечеринке.
Преподаватели управлялись сами. Мы редко делали больше, чем хлопали друг друга по рукам. С преподавателями поступали так же, как со студентами на дисциплинарном совете. Как назло, я был в комитете, когда произошло это событие. Трейнора не могли уволить, потому что у него была должность без ограничения срока полномочий,[5] но я был твёрдо убеждён, что к нему должны быть применены какие-нибудь дисциплинарные меры. Мы проголосовали, чтобы снять Трейнора с позиции председателя отделения английского языка. Я голосовал за наказание. В его прошлом было слишком много подобных эпизодов. Интересно, что мой любимый наставник, Малкольм Юм, не согласился со мной.
