Выйдя из ванной, он увидел, что она сидит за столом и читает «Ивнинг Стандарт». На столе стояла рюмка виски.
— Вы не против домашнего ужина? Сегодня мне не хочется показываться людям, — сказал Рейкс, потрогав пластырь.
— Есть бифштекс и цветная капуста.
— Хорошо. А какое вино прислал нам старик Фантомас? — Рейкс открыл дверцу бара и бросил через плечо: — Кстати, можете передать ему, что все прошло благополучно.
— До понедельника он на Мальте.
— Скажете, когда вернется.
Разглядывая бутылки, он стал тихонечко насвистывать.
Белла лежала в постели. Рейкс спал рядом.
Когда она вошла в ванную с пластырем и увидела его нагим, ощутила на бедрах его руки, она поняла — все безнадежно. Она, помимо своей воли, хотела того же, что и он. (Говоришь себе «нет» — и потом делаешь. Какой в этом смысл, черт возьми?) Если бы причина была только в нем, в его наготе, если бы между ними и их телами не было ничего, кроме секса, она не чувствовала бы ни отчаяния, ни страха. (Белла прекрасно понимала: он обольщал ее, чтобы потом ею воспользоваться, а плясать под чужую дудку ей не хотелось. Служить телом — да, но не помогать в этом новом, приближающемся дне. А впрочем… разве это так? Быть игрушкой Сарлинга ей тоже не улыбалось. Принадлежать Рейксу — это, по меньшей мере, вселяет надежду.) Белла перевернулась на спину, удивляясь, почему борется сама с собой.
Они приятно и красиво провели вечер, и не раз — случайно или намеренно? — он прикасался к ней; она не могла забыть его рук на своих бедрах, и он этим пользовался.
Два часа назад он вошел к ней в темную спальню. Она все поняла еще тогда, когда щелкнул замок его комнаты.
Он лег рядом, не сказав ни слова, снова коснулся ее руками, они скользнули под шелк ночной рубашки, блуждали там, и ей казалось, что по мягким пастбищам ее тела медленно бродят маленькие добрые животные и ласково пощипывают молодые побеги.
Его теплый мягкий рот наполнился страстью и ничего не жалел для нее, и у нее не хватало сил сдерживать собственные язык и губы, одержимые страстью, и слабеющий с каждой секундой крик страха замер где-то далеко-далеко.
Он взял ее властно, вонзил себя в нее, вогнал свою волю, присвоил, овладел, и она встречала его с бессознательной жестокостью — царапала мускулистую спину, поднималась навстречу, раскрывала себя для него. Чувствуя, что он оседлал ее, она уносилась, забываясь, во тьму смерти, иссякая и вновь находя в себе силы, потому что он воскрешал ее, а потом умертвлял, пока силы и само время не кончились, и она упала, опустошенная. Тогда, зная, что у нее не осталось сил сопротивляться, он наполнил ее собой, своей страстью и сознанием того, что она исполнит любое его желание, станет тем, кем захочет ее видеть он. Понимая это, она погружалась в сон только для того, чтобы пробудиться и почувствовать, что его тепло еще рядом, ощутить ладонь, упавшую на ее обнаженную грудь, руки, сомкнутые на ее теле со спокойной, властной твердостью даже во сне, сухой жар его ладони на восставшем соске, требующий того союза, которого она желала и который приветствовала.
Рука, лежавшая у нее на груди, поползла вниз, нащупала мягкий округлый живот, пальцы расправились, двинулись дальше, и Белла поняла — Рейкс пробудился и знает, что она проснулась тоже. Он повернулся, нежно притянул ее к себе, не переставая властно гладить руками; взял за правое колено, закинул ее ногу на себя. Вожделение, с которым он ласкал Беллу, вызвало в ней ответную страсть — и вдруг, как по мановению волшебной палочки, он вновь овладел ею, но теперь нежно, совсем не так, как раньше. Белла почувствовала, как распускается, словно цветок с влажными лепестками, и, надолго уносясь в пучину забвения, ощутила, что он следует за ней, любит ее…
На другой день, в воскресенье, Рейксу надо было возвращаться в Девон, однако он остался с Беллой. Ночь они снова провели вместе, он был то властен, то ласков, но Белла хотела и принимала его всяким — она поняла, что влюбилась в него, сознавала, что ее чувство обречено, и все же была готова стать его рабой, лишь бы время от времени вновь переживать подобные минуты. Обессилевшая и удовлетворенная, она ждала, что Рейкс заговорит, но он молча повернулся к ней лицом, притянул к себе и уснул.
Рейкс взял в поезд утренние газеты. В воскресных номерах о нападении на склад не было ни слова, а сегодня об этом сообщалось уже на последних полосах как о пустяке: «Ничего важного не похищено». Рейксу показалось, что власти решили замять дело. Он листал «Таймс», начисто забыв обо всем, вычеркнув Лондон из памяти Белла Виккерс и прочее остались позади, когда за ним закрылась дверь лондонской квартиры.
За первой рюмкой перед обедом позвонила Белла. Сказала, Сарлинг вернулся, она его уже видела и сообщила об удаче. Сарлинг ответил, что Рейкс не понадобится ему недели две, но она, Белла, должна оставаться в квартире. Рейкс чувствовал, она хочет сказать что-то еще, дабы сохранить, насколько возможно, ту тонкую ниточку, что протянулась между ними. Надеясь на ее сообразительность, Рейкс сказал, что у него гости и ему некогда больше разговаривать. Он вернулся к виски. Какую бы роль он не играл в отношениях с Беллой в Лондоне, здесь Белле не место. Но когда он пытался отвлечься от мыслей о ней, ему тут же вспоминалось ее лицо в постели, закрытые глаза, чуть разомкнутые губы; она едва дышала, жизнь в ней была хрупка и слаба, как у спящего ребенка; рядом с ним было незнакомое лицо, умытое свежей росой невинности, чистое, без морщин, без страданий. Секунд пять его одолевало странное чувство — властность исчезла, вместо нее пробуждалось желание защитить и обезопасить Беллу. И он решил при случае заглянуть в глаза Мери. Может, сверхъестественная роса омывает всех женщин, когда они придаются теплой бездумной неге? Боже мой, сверхъестественная роса — это что-то новенькое. Ведь он хотел от Беллы одного: переманить ее от Сарлинга. И знал, что теперь добьется этого. Она разорвется на части, лишь бы помочь ему.
На другое утро, позвонив Мери, он поехал в Альвертон переговорить со старым владельцем поместья. Приехав, долго не хотел выходить из машины, смотрел на серый камень, остроконечную крышу, сводчатые окна. Рейкс помнил здесь каждую трещинку, каждый выступ, каждую черепицу на крыше. В детстве он туда лазил, знал щели в кладке, где гнездились галки, точно помнил тот изгиб ствола дикого винограда, где стрижи раз в год высиживали двух птенцов. Он помнил дом изнутри и снаружи, знал его как свои пять пальцев. Последний хозяин (скотина!) пристроил к одному крылу низкую террасу с модной стеклянной крышей. Первое, что Рейкс сделает, вступив во владение поместьем, — снесет ее, ведь она стоит на месте цветника матери. Цветник вернется, но уже к Мери. Целый час Рейкс ходил по дому, прикидывая, где какую мебель поставить, и не мог не думать о вещах, что раньше принадлежали отцу и ушли с аукциона. У Рейкса в нынешнем доме уже было кое-что из той обстановки, а недостающее искал и покупал для него агент в Эксетере.
Отправившись под вечер к Мери, он прихватил в портфеле капсулу из ящика. Он собирался пригласить Мери на ужин в ресторан, потом съездить к другу, а переночевать у нее. Рейкс сделал большой крюк, хотя точно знал, куда ехать; времени у него было хоть отбавляй.
По шоссе, ведущему в Порлок, он подъехал с южной стороны к сигнальной башне в Данкери. Через торфяник тянулась узенькая проселочная дорога, вела с вершины холма в глубокую долину с дамбой и котлованами. Он съехал на этот проселок. Низкие тучи плотно затянули небо, гонимый ветром туман оставлял на кустах дрока, вереска и брусники капли свинцовой росы. Мир просматривался ярдов на пятьдесят, а дальше все исчезало во мгле.
Сидя в машине, Рейкс достал капсулу и повертел ее в руках. Она хорошо прилегала к ладони, не так, как граната, а словно бы делалась по форме куска мягкой глины, который слегка сжали в кулаке и получили удобные волнистые очертания. Корпус капсулы делился канавками на ромбики, как у гранаты «лимонка», чтобы при взрыве получались осколки. На основании была маленькая впадина. На краю, заподлицо с основанием, крепилась тонкая полоска из легкого металла, узенький язычок, кончик которого загибался вниз в виде перемычки. В ушки по краям язычка была продета стальная игла, которая прижимала перемычку к основанию. Придерживая язычок пальцами, Рейкс попытался вытащить иглу. Ничего не получалось, пока он не заметил, что один ее конец расплющен в диск с насечкой по краям. Рейкс крутанул диск, игла повернулась и немного продвинулась вперед. Он завинтил ее обратно и вылез из машины.
Он прошел ярдов пятьдесят к овечьей тропке, что вилась между холмами. Ветер дул ему в спину. Откуда-то спереди и справа послышались грубое, будто простуженное блеяние и кашель овец. Рейкс сошел с тропы и двинулся на их голоса, пробираясь в высоком, до колена, вереске. С подветренной стороны у гранитной скалы паслись пара овец и три уже не маленьких ягненка. Один поднял мордочку, поглядел на Рейкса и вернулся к своей траве. Рейкс, послюнив палец, проверил, откуда дует ветер, прошел пару ярдов в гору, повернулся к ней спиной. Потом, крепко придерживая язычок, стал выкручивать иглу. Овцы паслись футах в сорока. Рейкс освободил иглу и бросил капсулу футов на двадцать вперед, услышал, как щелкнул, распрямившись, язычок. Капсула упала на кочку, покатилась вниз и остановилась у зарослей папоротника.
