Фергюс отрезал от тунца ломтик, обмакнул его в подливку, но есть не спешил. Вместо этого он проворчал что-то нечленораздельное, что можно было воспринять и как осуждение, и как одобрение. Его лицо посуровело, но голос был по-прежнему тихим и спокойным.
– Ты могла передумать. – Он поднял брови. – Ты говорила мне, что это Джон не хочет иметь детей, потому что его собственное детство было очень тяжелым. Конечно, я знал, что ты приняла его условия, но надеялся, что ты передумала.
– Нет, – неловко сказала она. Он действительно задел ее за живое. – Переезд… в этом отношении он ничего не меняет.
– Я рад, что вы с Джоном так хорошо понимаете друг друга.
Сьюзан с трудом расслышала его фразу на фоне ресторанного шума.
– Да, – сказала она почти так же тихо, как он.
Фергюс знал множество людей. Она подумала, не рассказать ли ему о затруднениях Джона, но решила, что, несмотря на их дружбу, это было бы непрофессионально. Этот обед был затеян ради книги Фергюса – не надо об этом забывать.
– Многие супружеские пары заводят детей из-за того, что им уже нечего друг другу сказать, – сказал Фергюс.
Она улыбнулась:
– Может быть.
– Хорошо, что вам с мужем еще есть что друг другу сказать. Если уж вы не надоели друг другу за семь лет, то, скорее всего, будете вместе до самой смерти.
– Вам с женой нечего было друг другу сказать? – спросила она.
Фергюс отправил кусок рыбы в рот и медленно прожевал его. Он весь внутренне осел – Сьюзан задела его старую рану.
– Было еще много других причин, – сказал он и замолчал.
Сьюзан отпила вина и решила не развивать тему.
– Я тебя никогда об этом не спрашивал, – сказал Фергюс. – Как ты справляешься с биологически обусловленным желанием стать матерью? Или у тебя нет такого желания?
Сьюзан оглядела зал ресторана, обращая особое внимание на ближние столики. Она не хотела, чтобы кто-нибудь из ее коллег хотя бы краем уха уловил какие-либо подробности ее личной жизни. За соседним столиком сидел директор по рекламе и с ним трое незнакомых ей мужчин. Они что-то живо обсуждали.
– Конечно, оно у меня есть, но я не позволяю ему диктовать мне, как жить.
Фергюс отпил вина, поставил бокал, что-то снова проворчал, затем сказал:
– Звезды властвуют над человеком, однако мудрый человек властвует над звездами.
– Хорошо сказано. Кто это?
– Фрэнсис Баррет. Это из книги под названием «Маг».
– Не знала, что увлекаешься магией.
Он наклонил голову:
– Насколько хорошо ты меня знаешь?
– Я? Не очень хорошо. Мы знакомы уже давно, но я не знаю тебя.
Он отстраненно улыбнулся:
– Насколько хорошо можно узнать хоть кого-нибудь?
– Что ты имеешь в виду?
– Насколько хорошо ты знаешь своего мужа? Знаешь ли ты его вообще? Знаешь ли ты себя? Знаешь ли ты себя по-настоящему?
Сьюзан развела руками:
– Думаю, что да, но не уверена.
– Никто из нас не знает, на что он способен, пока обстоятельства не подвигнут его на конкретные действия. – Целясь в тунца на тарелке, Фергюс выжал из ломтика лайма последние капли сока.
– Я думала, ты ученый, – сказала она. – Магия описывает сверхъестественные явления. Как ты смог примирить в себе магию и науку?
– Артур Кларк как-то сказал, что магией можно назвать любую в достаточной степени развитую технологию. Мы называем сверхъестественным то, для чего пока не нашли объяснения.
– Ты и в самом деле в это веришь?
– Да, – сказал он.
– Ты полагаешь, что мы постепенно найдем объяснения для всего?
– Да. Только не знаю – когда.
– И какими они будут?
Он пожал плечами:
– Кларенс Ирвинг Льюис[6] сказал: «Нет никаких оснований полагать, что, когда мы отыщем правду, она покажется нам интересной».
Сьюзан улыбнулась:
– Надеюсь, он не прав.
Фергюс посмотрел на нее странным взглядом:
– Думаю, это очень возможно. Что он не прав.
Сьюзан поднесла бокал ко рту.
– Ты полагаешь, что очень немногие из нас выполнят свое предназначение, так как понятия не имеют, в чем оно заключается?
Возникла долгая пауза, затем Фергюс произнес:
– Ты выполнишь. Ты выполнишь свое предназначение.
Он сказал это так серьезно, что ей захотелось рассмеяться, но она сдержалась – уж слишком серьезно он это сказал. А затем ей стало неуютно. Он больше не смотрел на нее, он смотрел внутрь ее, в какой-то скрытый от всех уголок ее души. И казалось, его поразило то, что он там увидел. Почти испугало.
По телу Сьюзан словно прошла ледяная волна.
– Что? На что ты смотришь? – спросила она.
Но он уже взял себя в руки, натянул на лицо улыбку и сменил тему разговора.
Джон не заметил ребенка на велосипеде.
Не обратив внимания на ограничение скорости в тридцать миль в час, он разогнался до пятидесяти и продолжал давить на акселератор. Ему приходилось петлять – он выбрал маршрут, который обычно позволял ему избегать пробок по пути с работы домой. Этот маршрут проходил жилыми кварталами, и ему нужно было внимательно следить за дорогой, но этому мешала скорость движения машины.
Он выпил столько спиртного, что ему вообще не следовало садиться за руль. Он возвращался с ленча, прошедшего в компании с Арчи. Ленч задумывался просто как быстрый перекус сандвичами, но это не помешало ему в какой-то момент вдруг превратиться в настоящий обед с устрицами и шампанским вперемешку с портером. У Арчи были для Джона неутешительные известия: он не нашел ни одного инвестора для задуманного Джоном консорциума.
Пока единственным, кто дал твердое согласие на участие в нем, был Харви Эддисон, который обещал двадцать пять тысяч фунтов – в случае, если Джон найдет остальную сумму.
Чертов судебный иск. Проблема заключалась в Заке Данцигере. За ленчем Арчи в который раз сказал, что Джону необходимо как-нибудь уладить судебную тяжбу. Как будто Джон не бился над этим две последние недели. Он даже договорился о встрече с Данцигером в конторе его адвоката и во время этой встречи едва удержался от того, чтобы дать в морду высокомерному коротышке композитору. Данцигер опоздал на час, а когда появился – проволочные, зализанные назад волосы, прихотливо подстриженная борода, пиджак с пуговицами из стразов, – то, не теряя времени, назвал Джона по очереди дерьмом, вором и капиталистическим отродьем.
Джон сказал Арчи, что, по мнению его собственного юрисконсульта, позиции Данцигера, которые на первый взгляд кажутся незыблемыми, на самом деле не так уж прочны. Есть шанс, что Данцигер со временем поймет это, и дело можно будет уладить вне стен суда, заплатив несколько сотен тысяч фунтов. Эти издержки, в отличие от тех, которые возникнут в случае полноценного судебного процесса, вполне покрываются страховкой. В ответ Арчи резонно спросил, что Джон должен будет делать, если Данцигер не согласится на мировую.
Когда Джон вернулся к себе в офис, к нему в кабинет пришел Гарет. Он плохо выглядел: его трясло от нервного напряжения, он явно находился на грани очередного приступа истерики, о которых в «Диджитраке» ходили легенды. Он сказал Джону, что серьезно обеспокоен тем, как Джон в последнее время ведет дела.
Неустойчивое поведение Гарета доставляло Джону много треволнений, особенно если Гарету в силу каких-либо причин приходилось самому иметь дело с каким-нибудь крупным клиентом. Однако сегодня Джон внимательно выслушал его, сознавая, что Гарет прав. Очевидно, отдел продаж жужжит о том, что он пустил все на самотек. Он не перезванивал в ответ на телефонные звонки клиентов, не отвечал на письма – одним словом, не делал ничего.
«И ведь правда, пустил все на самотек», – виновато подумал Джон. В последние две недели он занимался исключительно тем, что писал письма-предложения банкам и инвестиционным компаниям, непрерывно звонил всем, кого хоть немного знал и кто, как он думал, мог бы посоветовать ему, к кому обратиться за помощью, ездил со встречи на встречу, где ему говорили одно и то же: «Отличная компания, отличная продукция, развяжитесь с иском и приходите».
Он так и не открылся Гарету, поскольку знал, что Гарет не только тут же ударится в панику, но и разнесет новость по всему «Диджитраку» – он никогда не мог держать что-либо в секрете. Всегда, когда дело касалось бизнеса, Гарет демонстрировал, что в этом отношении его интеллектуальный и эмоциональный потенциал нисколько не больше, чем у семилетнего ребенка. У каждого гения есть свои недостатки.
Джон боялся, что, если новость узнают сотрудники фирмы, они начнут подыскивать себе новую работу, и конкурирующие компании набросятся на них, как ястребы. Конечно, скоро он сам все им расскажет – он нес моральные обязательства перед ними и чувствовал себя обязанным дать им возможность подготовиться к потере работы, если эта потеря станет неизбежной, но не мог заставить себя сделать это, пока еще оставалась надежда. А надежда еще оставалась – как же иначе? И сейчас, за рулем автомобиля, подогретый двумя или даже тремя пинтами эля, выпитыми с Гаретом, Джон почувствовал, как в нем зарождается новый заряд оптимизма.
