Эдуард Хруцкий - Осень в Сокольниках

Ознакомительная версия.

Он закрыл глаза и увидел прилавок винного отдела.

Это было настолько прекрасно и неисполнимо сейчас, что Силин заплакал.

Шло время, каждая минута для него была мучительно длинна, и он метался по камере, весь отдавшись страшному болезненному ощущению.

Сколько он находился здесь? Час? Три? Сутки?

Они сидели в кабинете вдвоем с Фоминым. За окном в парке Эрмитаж играла музыка, шуршала шинами Петровка. Прохладный вечер сменил душноватый день.

И в красках этого вечера чувствовалась скорая осень.

Вадим снял пиджак, повесил его на спинку стула, распустил узел галстука.

— Снимите пиджак, — предложил Вадим.

— Ничего, Вадим Николаевич, спасибо. Мне не жарко.

Фомин сидел на стуле фундаментально и твердо, словно памятник, облитый синим жарким костюмом.

Казалось, что погода никогда не действует на него. Лицо у него и зимой и летом было одинаково темно-загорелое, как будто навсегда обожженное ветром.

— Как вы думаете, — спросил Вадим, — это Силин?

— Мог, конечно. Пьянь, она и есть пьянь, украл, да за бутылку продал. Им же все равно.

— А вы разве не пьете, Павел Степанович?

— А кто нынче не пьет? Люблю даже. После работы или в гостях когда. К брату в деревню если езжу. Но я норму знаю. Взял пару стаканов и отойди.

— Тонких или толстых?

— Чего?

— Стаканов.

— Так какие на стол ставят, но всегда норму знаю.

— Устрашающая у вас норма.

— Это, Вадим Николаевич, от организма зависит.

— Мне бы такой организм.

— Это от воспитателя зависит.

— Сколько у нас отдыхает гражданин Силин? — Вадим посмотрел на часы. — Пять часов. Сон алкоголика крепок, но краток. Пора с ним познакомиться ближе.

Вадим поднял телефонную трубку.

Сердце проваливалось, и каждый шаг давался ему с трудом. Силин еле волочил ноги, идя впереди конвойного милиционера. Он уже понял, что это не отделение и не вытрезвитель. Понял, что случилось с ним страшное, только вот что? Мысли в голове были, как детские кубики с буквами, из которых он никак не мог сложить слово.

А слово это именовалось — беда. Но не складывалось оно никак. И поэтому все происшедшее Силин воспринимал не целиком, а фрагментарно.

Вот лестница, закрытая металлической сеткой. Зачем она? Сетка-то эта?

Вон милиционер в форме прошел, ведя на поводке овчарку. Здоровую. Равнодушно-презрительную ко всему. Штатских много. Торопятся, куда-то спешат.

— Стой, — скомандовал конвоир и постучал в дверь.

— Заходите, — крикнул веселый голос.

Силин вошел и увидел человека без пиджака, в рубашке с приспущенным галстуком. Он стоял посередине комнаты и улыбался.

Где же он видел-то его? Где? Совсем недавно? Где?!

— Садитесь, Силин, располагайтесь удобнее, мы с вами сейчас поговорим о делах наших невеселых.

Силин увидел второго, тяжелого и мрачного, сидевшего у окна на стуле.

— Эк как вас скрутило-то, — сказал высокий и покачал головой.

Силина трясло, он ухватился за край стула, и тот пополз по паркету.

Фомин встал, подошел ближе, посмотрел внимательно и с сожалением.

— От него толку не будет сегодня, Вадим Николаевич.

— Время, Павел Степанович, время. Ну надо же так нажраться до безумия.

— Время, оно, конечно, — Фомин достал сигарету, разломил, всунул в мундштук. — Время. Конечно…

— Что? — перебил его Орлов.

— Конечно, метод есть, его в порядок привести…

— Врача вызвать? — насмешливо спросил Вадим. — Врача похметолога. Я что-то такого направления в медицине не знаю.

— Зачем, — Фомин затянулся, — проще все сделать можно. Если вы, конечно, не возражаете.

— Дорогой Павел Степанович, как я могу возражать.

— Как?

— Ну тогда не сердитесь. Это наш старый метод. Мы им в пятьдесят первом Витю Утюга в порядок приводили.

Фомин вышел, а Вадим посмотрел на Силина.

На стуле сидел трясущийся, небритый человек в грязной рубашке, мятом костюме.

И Вадим подумал о том, что сколько сил и средств затрачено было для того, чтобы это подобие человека оказалось в его кабинете. Странно как-то, он, подполковник милиции, здоровый мужик, вместо того чтобы работать где-нибудь на стройке или в геологии, должен из-за таких, как Силин, растрачивать свою энергию и душевные силы. А сколько таких офицеров в милиции, во всей стране? Обидно тратить себя на всякую сволочь, когда можно было бы так много сделать прекрасного.

Вошел Фомин, неся нечто, прикрытое газетой.

— Что это? — спросил Вадим.

— Лекарство.

Фомин подошел к Силину, подтянул стул и сел рядом.

— Ну, Петя, давай. Прими. А то совсем Богу душу отдашь.

Фомин снял газету, и Вадим увидел у него в руке тонкий стакан, наполненный до половины.

Силин дернулся и даже трястись перестал.

— На, Петя, пей.

Силин трясущимися руками взял стакан. И со стоном в два глотка выпил его.

Вадим впервые так близко видел настоящего алкоголика. Силин был даже не алкоголик, он уже переступил эту грань. На стуле сидел человек, больной какой-то страшной болезнью. Она разрушала не только здоровье, но и уничтожала его как личность. Человека не было. Было нечто, имеющее привычный человеческий облик. И вот это нечто откашлялось и посмотрело на Вадима вполне осмысленными глазами.

— Гражданин Силин, вы понимаете, где находитесь?

— Нет, — выдавил, выдохнул Силин хрипло и придушенно. Он помолчал, огляделся. — В милиции вроде.

— Вы находитесь в Управлении Московского уголовного розыска.

— На Петровке, что ль?

— Именно, гражданин Силин, именно на Петровке.

— Значит, не за драку? — Голос Силина позвучнел, обрел некоторую твердость.

— Позвольте, Вадим Николаевич? — Фомин подвинул стул, сел рядом с Силиным.

— Не за драку, Петя. Здесь МУР, мы хулиганами не занимаемся. Усек?

Силин молчал.

— Я тебе, Петя Силин, вот что скажу, — Фомин достал сигарету, переломил, вставил в мундштук. — Я тебе, Петя Силин, помочь хочу, так как жизнь свою ты — и до этого нашего разговора — на бормотуху променял. А теперь ты, Петя Силин, до самого края дошел. Ты видишь, мы никаких протоколов не ведем, просто беседуем с тобой.

Силин молчал, перебирая пальцами петли на пиджаке.

— Мы, — Фомин погасил сигарету, — по закону тебя в таком состоянии допрашивать не можем. Но ты же видишь что мы к тебе по-людски относимся. Так что и ты, Петя Силин, так же к нам отнесись. А разговор наш короткий будет. В Зачатьевском что взял, Петя Силин?

Силин молчал, кадык на горле его дернулся, пальцы перестали перебирать петли пиджака. Он весь напрягся, а глаза смотрели уже осмысленно и затравленно,

— Так что, Силин, — Вадим встал из-за стола, — мы можем предъявить вам доказательства…

— Не надо, — прохрипел Силин, — не надо. Товарищ начальник. Сам все скажу.

— Вот и хорошо, Петя, — Фомин выбил сигарету из мундштука, — так оно легче будет. Чистосердечно.

— Чистосердечное признание облегчает душу, но удлиняет срок, — Силин усмехнулся.

— Ты не глупи, Петя, не твои это слова. Ты же не урка ушлая. Ты человек оступившийся.

— Я сам хотел прийти, да загулял, — в голосе Силина послышалась тоска. — Получу-то сколько?

— Мы ж с тобой мужики. Врать я тебе не буду. Вот, — Фомин хлопнул по лежащему на столе УК РСФСР, — здесь все написано.

Фомин взял кодекс, полистал.

— Читай вот, статья 89. Лишение свободы на срок до трех лет или исправительные работы до года. Вот и думай, Петя Силин, что тебе выгоднее, на нарах припухать или из зарплаты отчислять государству.

— Я что, — Силин привстал, — я разве чего… Начальник… Со всей душой я… Попутало меня.

— Силин, — твердо сказал Вадим, — вы сами понимаете, что для вас лучше. Так вот, рассказывайте все по порядку.

— Как рассказывать? — Силин заерзал.

— А как было, Петя, все, как в тот вечер произошло. Откуда вы с Киреевым, покойным…

— Это как?! — Силин вскочил. — Как это?! А?.. Покойным… Погоди… Что говоришь, начальник… Витька Киреев живой был, когда я ушел… Вы что…

Силин вскочил, что-то бормоча невнятное, выкрикивая какие-то слова, но Вадим видел, как постепенно, буквально на глазах он начал трезветь.

Страх, поселившийся в нем после слов Фомина о смерти Киреева, выгнал из него алкогольный туман. Стал своеобразным допингом, заставившим работать мозг. Силин менялся на глазах.

— Хватит, Силин! — Вадим стукнул ладонью по столу. — Хватит. Здесь дело не о пьянке и воровстве, мы говорим сейчас о мертвом Кирееве. Вы последний, кто его видел живым.

Силин с ужасом смотрел на высокого человека, так несовместимого с его представлениями о милиционерах. Он разглядывал Вадима, и эта несовместимость пугала его еще больше. Силин знал, как разговаривать с участковыми, с дежурными отделений милиции и вытрезвителей, но не мог найти нужных слов для этого холодно-вежливого человека. И страх, заполнивший его всего, страх перед чем-то страшным, неведомым ему, становился материальным, обретал облик. В этом человеке Силин видел неотвратимость расплаты за все сразу: за пропитую жизнь, за слезы жены, за кражу. Он собрался, вдохнул глубоко воздух, задержал его.

Ознакомительная версия.