Но и жилище не казалось мне достаточно надёжным убежищем.
* * *
Когда прибыла пара полицейских из команды «К-9», Лиз, по счастью спала. Копы должны были взять грязную одежду Кевина и Шона и простыни с их постелей. Пока полицейские складывали вещи в два пластиковых мешка, Герцогиня в кожаной шлейке весьма сложной конструкции, прерывисто дыша и высунув язык, сидела на коленях женщины-кинолога.
— Почему вы так делаете? — спросил Джек, показывая на мешки. — Ведь в одном мешке должны быть вещи Кевина, а в другом — Шона, не так ли? А вы их смешиваете.
— Не совсем так… — ответила женщина.
— Я слушаю… — сурово произнёс Джек, ожидая продолжения.
— Есть ещё один пёс, — смутилась женщина-проводник, поглаживая Герцогиню. — По кличке Горький. С ним работает другой человек.
— Не понял! — возмутился Джек. — Не могли бы вы, юная леди, говорить громче?
Женщина посмотрела на своего партнёра, и тот вступил в разговор.
— Дело в том, — пояснил он, — что Герцогиня — ищейка в чистом виде. Идёт по запаху. Полагаю, вам доводилось видеть собак породы бладхаунд? Хотя бы в кино.
Джек утвердительно кивнул.
— Есть и другой тип собачек, сэр, которых используют в особенных случаях… они специально натасканы на поиск… как бы это выразиться?.. Они специализируются, сэр, на поиске трупов. Эти собачки способны обнаружить человеческие останки в озёрах и речках… Одним словом, под водой. Просто поразительно.
Джек непроизвольно зажмурился, и мне на мгновение показалось, что он вот-вот рухнет в обморок. Но тесть сумел совладать с собой. Глядя мне в глаза, он произнёс:
— Бог мой. Только Лиз об этом ни слова.
— Трупные псы, — прошептала женщина-полицейский. Так их называют.
В конце концов мы сумели пережить этот день, насыщенный разного рода излияниями чувств, прерывавшихся, как мне казалось, сотнями телефонных звонков. Я по меньшей мере шесть раз говорил с Шоффлером, но не узнал ничего нового, если не считать того, что наши планы претерпели изменения. Вместо слов «в течение дня я к вам заеду» он стал говорить «вечером я к вам заскочу».
По совету друзей я позвонил в частное сыскное агентство и поговорил с парнем, у которого когда-то брал интервью о делах русской мафии на Брайтон-Бич.
Я едва успел сказать ему о причине звонка, как он воскликнул:
— Боже! Пропавшие близнецы! Господи, так это вы… Мне и в голову не пришло…
Он порекомендовал мне лучшего детектива, специализирующегося по розыску пропавших людей. Этот детектив оказался женщиной по имени Мэри Макгафферти, и мы договорились встретиться на следующий день. Мэри продиктовала перечень сведений, которые хотела бы от меня получить.
— Мы дадим вам скидку, — сказала она. — Пятьдесят процентов от обычной ставки.
Но, несмотря на эту щедрость, услуги фирмы выливались в изрядную сумму. Семьдесят пять долларов в час — вместо ста пятидесяти — плюс текущие расходы.
Несколько раз я звонил на студию и разговаривал с Кристой. Та, задыхаясь от волнения, сказала, что фирма обещала десять тысяч в качестве вознаграждения за информацию. Фотографии мальчиков, сообщение о вознаграждении и телефон горячей линии будут появляться на экране в начале каждого часа.
Я поговорил с женщиной из Центра розыска пропавших детей. Центр, оказывается, привёл в действие свой, как она сказала, «e-mail локатор». При помощи сложной и разветвлённой сети электронных адресных книг, к которым прилагалась необходимая информация, фотографии мальчиков и номер телефона горячей линии, можно было вступить в контакт с более чем тремя миллионами человек.
Друзья и знакомые звонили десятками.
В пять часов я вдруг осознал, что с момента исчезновения сыновей прошли сутки. Однако делиться своим открытием ни с кем не стал. В шесть тридцать какой-то застенчивый парнишка латиноамериканского обличья доставил из тайского ресторана заказанную Лиз еду. Мой отец подозрительно изучал пищу, а Джек принялся уплетать её с большим аппетитом, призывая дочь последовать своему примеру.
— Тебе надо набираться сил, дорогая.
Моя мама прожевала кусочек и сказала отцу:
— Послушай, Боб, да ведь это же всего-навсего бобы.
Семь часов вечера. Восемь. Девять.
* * *
Все стали готовиться ко сну. Я не спал так давно, что временами мутился рассудок. Однако даже не представлял, как смогу заснуть. Лиз суетилась, превращая кабинетную софу в спальное место для своего папочки и меняя простыни в предназначенной для моих родителей большой хозяйской спальне. Я тупо бродил за ней следом с одеялами, простынями и полотенцами в руках. Сама она решила спать в комнате мальчиков, но, подойдя к дверям, замерла и прошептала:
— Нет, не могу… Я не могу здесь спать. О Боже, Алекс… — и снова разразилась рыданиями. Я попытался обнять её за плечи. Она сразу выскользнула из-под моей руки и, немного успокоившись, сказала: — Я устроюсь на раскладушке в общей комнате, а ты ляжешь на кушетке в гостиной.
С этими словами жена пошла в ванную, а я поплёлся следом со стопкой полотенец в руках. Лиз остановилась перед туалетным столиком, посмотрела в зеркало, а потом на раковину. Я видел отражение её неподвижного, похожего на маску лица в зеркале, но, когда она вдруг резко повернулась ко мне, на нём было написано изумление.
— Как сюда попали эти монеты?
Умывальник был сделан из искусственного мрамора со встроенной в него раковиной. И вот на краю раковины, между кранами я увидел десятицентовые монеты с изображением головы статуи Свободы. Монет было семь, и они образовывали абсолютно прямую линию.
— Понятия не имею, — удивился я.
— Может быть, их разложили мальчики? Увлеклись коллекционированием?
— Не думаю.
Ответ был, конечно, неопределённым, но я ни на йоту не сомневался, что раньше этих монет не видел. Я бы не мог их не заметить. Я всегда стоял рядом с Кевином и Шоном, когда те чистили зубы. Мне надо было убедиться, что процедура продлится более двух секунд, а по её завершении парни хорошенько умоются. Делал я это вовсе не потому, что зациклился на гигиене зубной полости своих детей. За моей бдительностью маячила Лиз. Я знал, что мне придётся отвечать за все, даже малейшие пробелы в воспитании. Поэтому просто не мог не заметить монет на умывальнике. Их появление меня испугало. Показалось каким-то безумным сигналом.
— Кто-то их сюда положил, — сказал я.
— Кто? Зачем?
— Похититель.
— Боже мой, Алекс…
— Пойдём, я хочу тебе кое-что показать. — Я провёл её в комнату мальчиков, указал на маленького кролика-оригами и спросил: — Скажи, эта штука принадлежит кому-то из них? Я её раньше никогда не видел…
— Нет, — ответила Лиз, — я её тоже не видела. — Она бросила на меня испуганный взгляд и прошептала: — Что это такое, Алекс? Кролик. Монеты. Что это должно означать?
— Не знаю.
На её глазах выступили слёзы, но, когда я попытался её утешить, Лиз стряхнула мою руку. Я прошёл следом за ней в ванную комнату; она высморкалась, ополоснула лицо холодной водой и уткнулась в полотенце.
* * *
Когда раздался громкий стук в дверь, я сидел на четвереньках в общей комнате, безуспешно пытаясь привести в рабочее состояние нашу рахитичную раскладушку. У дверей по очереди дежурили Джек и мой отец. Папа что-то хрипло спросил, а посетитель ему ответил. Я узнал голос Шоффлера. Вскоре они появились в дверях, а я всё ещё пытался выбраться из-под раскладушки.
— Как дела? — спросил Шоффлер.
Я изобразил нечто похожее на пожатие плечами. Сам детектив выглядел отвратительно. На нём был страшно помятый льняной пиджак со свободно болтающейся одинокой пуговицей. С бёдер свисали видавшие виды штаны цвета хаки. С законного места этот предмет туалета вытеснило внушительное брюхо копа. По глазам было заметно, что их владелец срочно нуждается в отдыхе. Волосы на правой стороне головы полицейского стояли торчком, значит, по пути к моему дому Шоффлеру удалось вздремнуть в машине.
— Боюсь, что вас зверски донимает пресса, — посочувствовал он. — Если хотите, я попрошу полицию округа выставить у ваших дверей охрану.
— Если станет невмоготу, я скажу, — пожал я плечами.
— Вы ведь тоже этим занимаетесь? — спросил Шоффлер, кивая в сторону входной двери.
— Да, — ответил я. — И эти ребята просто делают своё дело.
— Ведь вы — Боб… я не ошибся? — Коп посмотрел на моего отца и, засунув палец под ремень, попытался подтянуть повыше штаны.
— Нет, не ошиблись. Роберт Джей Каллахан, с вашего позволения, — хохотнул на высокой нотке отец, и для тех, кто его хорошо знал, это говорило о том, что мой старик очень нервничает.
— Вы не могли бы пригласить сюда всех, кто сейчас находится в доме?
Я окаменел от ужаса.
— У вас есть что сообщить? Имеются… новости?
Шоффлер отрицательно покачал головой и, наклонившись, надавил на раму, удерживающую непокорные ножки раскладушки. Кровать с грохотом развернулась.
