Старик взял своими скрюченными артритом пальцами редкую книгу, осторожно поднял золотую пряжку и перевернул красивую тисненую кожаную обложку. Он знал эту книгу, как вы знаете своих детей, с любовью провел он рукой по гладкой коже и процитировал: “Где сосет пчела, там я буду сосать. Я буду лежать в бутоне первоцвета...” А дальше... дальше — забыл. Он почувствовал острый укол печали. Невысказанной печали потери, потери памяти, которой он всегда так гордился, и надвигающейся потери жизни, которая наступит удивительно последовательно.
Он доверял только одному врачу, но тот сам одряхлел и был на грани смерти. Поэтому ему пришлось обратиться к молодым медикам, которых не любил и не уважал и от которых не узнавал ничего такого, о чем сам не мог догадаться. А теперь он умирает — месяц, два месяца. Он очень устал. Болезнь замучила его.
Рядом с ним находились только те книги, которые он читал постоянно. Его основная библиотека стала музеем в другом городе. Мейтленд собирал редкие книги. Он дотронулся до фолианта так, как вы дотронулись бы до руки своего старого друга, думая о нем, как подумал бы настоящий торговец раритетами: полное собрание, переплет “ин фолио”, насыщенный малиновый цвет, настоящий сафьян, позолоченная кайма, кожаный ярлык, внутренний орнамент с позолотой. Маленькая, никому не нужная книга, думал он, гладя ее, осторожно водя по корешку своими скрюченными пальцами. Он полистал книгу и прочел: “Cum novo commentario ad mondu”, и его глаза заболели от напряжения. Ничтожная маленькая книга. С большим трудом ему удалось встать с постели. Он скинул свою дорогую пижаму, и она упала на богатый ковер. Прихрамывая, пошел к шкафу и достал черное кашемировое пальто. После нескольких безрезультатных попыток старику удалось втиснуться в рукава, он медленно пересек комнату и вышел в большую гостиную, целая стена которой была отделана стеклом с потолка до пола. Из этого огромного окна открывался захватывающий дух вид на ночной Чикаго.
Убедившись, что дождя или снега нет, Мейтленд проковылял обратно через гостиную и вышел к лифту. Он любил короткие прогулки, любил подышать приятным ему воздухом большого города, насыщенным запахом бензина, который просачивался и в этот фешенебельный район. В лифте он достал запрещенную докторами сигарету, взял ее в рот и вздохнул.
Он попытался вспомнить последние годы, но не смог сразу. Лифт остановился, и двери раскрылись плавно и почти бесшумно. Старик вышел и зашаркал по вестибюлю, кивнув привратнику, и лишь когда его почти догнала женщина, прогуливавшая своего пуделя, понял, что все еще в шлепанцах.
“Какая, к черту, разница?” — подумал он и пошел вниз по улице, опираясь на трость, — богатый умирающий старик, направляющийся в никуда. Он гулял уже минут пять, как вдруг ощутил нечто. Он никогда не игнорировал свои чувства. У него была хорошая интуиция. И теперь он понял, что кто-то или что-то следит за ним, преследует его. У него лишь возникло такое ощущение, ибо больше он ничего не видел и не слышал.
Нельзя сказать, что улица уже обезлюдела, как обычно в такие часы. Вообще-то, он прогуливался почти каждый вечер, поскольку не мог проводить в постели более четырех часов, но сегодня все было иначе. Он чувствовал чье-то присутствие рядом, хотя и не мог определить, чье и где.
Он обладал хищной натурой и прежде слыл опасным человеком. Вокруг него было много других, похожих на него властных хищников, которые до сих пор желали ему смерти. Это было не очень приятно, но он продвинулся в своем социальном положении слишком далеко, чтобы беспокоиться о чем-либо подобном.
И все же, может быть, это последняя капля, переполнившая чашу терпения? Каково представить себя жертвой нападения сзади во время прогулки? Умирать от рака и подвергнуться нападению сзади! Это больше того, что может вынести тело. Он решил вернуться домой, и почти в тот же момент что-то ярко-серебристое врезалось в его голову и фраза “последняя воля и завещание” всплыла в его угасающем сознании, когда он попытался вытащить этот предмет, но захлебнулся кровью, и его мысль померкла. У него вырвали сердце на этой темной безлюдной улице.
Она уже забыла ощущение ожидания телефонного звонка. Как и он забыл такое чувство, как решиться позвонить. Двое совершенно не похожих друг на друга людей не ожидали, что назначат друг другу свидание. Они давно уже вышли из того возраста, когда назначают свидания. Ведь все это чревато женитьбой, детьми. Оба они явно не годились для этого. Просто какое-то безумие, думала она, и все же опять спрашивала себя, когда же он позвонит.
А он был так возбужден, когда решился на эту встречу, что это начало его раздражать, и он даже стал подумывать, не отложить ли свой звонок. Он носился как угорелый, пытаясь одеться как можно наряднее, будто собирался провести вечер с кинозвездой, а не всего-навсего с обыкновенной домохозяйкой и ее дочерью. “Ни пуха, ни пера!” — сказал он себе, в последний раз осмотрев себя в зеркале, ответил: “К черту” — и решительно пошел к машине.
Неважно, сколько раз Джек твердил себе, что выглядит комично, — он не мог унять возбуждения, и теплота разливалась по его телу при мысли, что он опять увидит эту необычную женщину. Слово “необычная” так и вертелось у него в голове. И он пригласил эту женщину на обед сегодня вечером. Эйхорд поймал себя на том, что настраивает радиоприемник и рванул с недозволенной скоростью вперед.
Ему показалось, что он добрался туда очень быстро. Сердце учащенно забилось, когда он остановил машину перед ее домом. Эдди и Ли Анна услышали, как стукнула дверца автомобиля, и малышка заверещала:
— Кто-то пришел.
Ее мама подошла к двери, улыбнулась, увидев, как он подходит, и сказала:
— Привет.
— Привет. — У него перехватило дыхание. — Голодные?
— Как всегда. — Она была почти загипнотизирована его взглядом, а он чуть не поскользнулся перед ней. Они не могли произнести больше ни слова, только смущенно замерли у двери. Маленькое личико показалось из-за маминой юбки и тоже сказало: “Привет”.
— Привет, Ли Анна. Есть хочешь?
— Конечно!
— Мы готовы, — сказала Эдди, — но если хочешь, зайди к нам выпить чего-нибудь.
— Нет, спасибо. Я этого не стал бы делать, даже если бы вы были парнями. — И они направились к машине.
— Куда мы поедем?
— Куда скажешь. Ли Анна. Где тебе больше всего нравится?
— В “Шоу Битз”.
— Что это?
— Там дают пиццу. И там, как это, там еще есть механические звери...
— Может быть, Джек не любит пиццу? Может быть, он хочет пойти в другое место?
— Нет, лучше в “Шоу Битз”! — Девочка была в восторге от такой перспективы.
В машине Ли Анна и он долго разговаривали. Эйхорд пытался быть общительным. Но поскольку он давно не был в компании ребенка, ему пришлось выполнять знакомую ему работу полицейского, и некоторое время малышка вежливо отвечала на его мини-допрос.
— Так. Ты говоришь, что была очень занята после того, как я видел вас последний раз. Что же ты делала, кроме того, что ходила в школу?
— Что делала?
— Ну, куда ты ходишь вечером, после школы? У тебя есть друзья? Ты занимаешься еще где-нибудь?
— Да.
— Ли, — вступила в разговор Эдди. — Скажи Джеку, что ты делала в понедельник вечером?
— В понедельник вечером я играла на пианино, а в среду была в КД.
— КД?
— Это кружок для девочек. Знаешь, в церкви.
— У-гу. Хорошо. И что еще? — спросил он рассеянно.
— В четверг я была у Браунов. И хватит меня спрашивать. Все, достаточно!
Эдди вжалась в кресло, но Эйхорд только рассмеялся.
— Да, ты права. Достаточно, — произнес он мягко, и они заговорили о чем-то другом.
Как только они приступили к пицце. Ли Анне вдруг захотелось навестить свою подругу, дочку приятельницы Эдди. И Эйхорд ее не отговаривал. Джек подумал, что она, должно быть, очень дружелюбная и умная девочка, и у них обоих создалось очень хорошее впечатление друг о друге. А Эдди подумала, что с детьми всегда так происходит: они либо сразу принимают своих новых знакомых, либо не принимают вообще. Джек понравился Ли Анне сразу. Когда они направились к машине, девочка взяла мужчину за руку, и было совершенно естественно, что тот взял за руку Эдди.
Первое ее прикосновение обожгло Джека. Они тянулись друг к другу, но не следовало торопить события. Они знали, что это неизбежно, и были уверены, что им будет хорошо вместе, — нужно только выбрать подходящий момент. И, сами о том не догадываясь, делали все, чтобы его приблизить.
Потоки электричества пробегали по их рукам, и это было так прекрасно! Эйхорду хотелось просто идти и идти вот так, втроем, держа за руку эту женщину, которую он едва знает и к которой его неудержимо влечет, и ее маленькую дочурку. Он вдруг почувствовал, что ему очень хорошо, и не смог сдержать улыбки. Он посмотрел на Эдди. Она тоже улыбнулась тому, что они идут, держась за руки. Этот стремительный натиск энергии подогревал их обоих. Хорошо, что девочка теперь села на заднее сиденье, подумал Эйхорд. Эта мысль его немного успокоила. А Эдди увидела, как он встряхнул головой, садясь в машину. Она старалась успокоиться и думать о чем-то постороннем. О чем она обычно думает? В этот момент Эдди почувствовала, что кто-то проникает в ее мысли. Она не привыкла к этому, и ей стало слегка не по себе. Это продолжалось еще минут пятнадцать, до тех пор, пока они не завезли Ли к Сэнди и Майку.
