– А у тебя есть уязвимые места?
– У кого их нет, но общая педиатрия находится в самом загоне. У нас нет ни фантастической аппаратуры, ни героических подвигов, чтобы о нас писали газеты. Самое большее, что мы делаем, это принимаем приходящих пациентов, поэтому от нас больнице меньше всего прибыли. С тех пор как ликвидировали отделение психологии и психиатрии.
Стефани улыбнулась.
– Но даже фантастическая аппаратура не застрахована от неожиданностей, – заметил я. – Сегодня утром, когда искал лифт, я прошел мимо бывшего отделения лучевой терапии. Теперь там какие-то благотворительные фонды.
– Еще один государственный переворот Пламба. По поводу лучевой терапии не беспокойся – у них все в порядке. Переехали на второй этаж, площадь такая же, только вот пациенты находят их с трудом. Но у некоторых других отделений настоящие проблемы – у нефрологии, ревматологии и у твоих приятелей по онкологии. Их загнали в трейлеры на той стороне улицы.
– В трейлеры?
– Так же как в Уиннебейго.
– Но это же крупные отделения, Стеф. Почему они мирятся с этим?
– У них нет выбора, Алекс. Они сами отказались от своих прав. Предполагалось, что их разместят в старой Лютеранской башне в Голливуде – больница купила ее пару лет назад, после того как лютеране были вынуждены отказаться от нее из-за финансовых затруднений. Администрация обещала отгрохать настоящие хоромы для всех, кто согласится переехать туда. Строительство должно было начаться в прошлом году. Выразившие согласие на переезд отделения были выселены в трейлеры, а их места отдали другим. Затем вдруг обнаружилось – Пламб обнаружил, – что хоть денег на первый взнос за Башню и некоторую перестройку было собрано достаточно, все-таки фондов выделили не так уж много, чтобы сделать все остальное, а главное – содержать ее. Пустяк в тринадцать миллионов долларов. Попробуй собрать такую сумму в нынешних условиях – героев уже не хватает, потому что у нас имидж больницы, живущей за счет благотворительности, и уже никто не желает, чтобы их имена красовались на дверях врачебных кабинетов.
– Трейлеры, – повторил я. – Мелендес-Линч наверняка сходит с ума от радости.
– Мелендес-Линч в прошлом году сказал «адиос».
– Ты что, смеешься? Рауль жил клиникой.
– Больше не живет. Он в Майами. Какая-то больница предложила ему место главврача, и он согласился. Слышала, что получает он в три раза больше, чем здесь, а головной боли вполовину меньше.
– Да, я слишком долго отсутствовал. Но ведь у Рауля были все необходимые для научной работы средства. Как они могли его отпустить?
– Научная работа для этих людей ничего не значит, Алекс. Они не хотят лишних расходов. Теперь все совсем по-другому. – Стефани сняла руку с моей талии, и мы пошли дальше.
– А кто тот парень? – спросил я. – Мистер Серый Костюм?
– А, этот... – она занервничала. – Хененгард. Пресли Хененгард. Начальник службы безопасности.
– Выглядит как головорез. Используется для выколачивания долгов?
– Было бы неплохо, – рассмеялась Стефани. – Больнице не хватает процентов восемьдесят. Кажется, он вообще ничего не делает, только повсюду следует за Пламбом и вынюхивает. Некоторые считают, что он похож на привидение.
– В каком смысле?
Она ответила не сразу:
– Наверное, из-за его манеры поведения.
– У тебя были с ним неприятности?
– У меня? Нет. А что?
– Когда мы говорим о нем, ты нервничаешь.
– Нет. Ничего личного – просто его поведение в отношении всех нас. Неожиданно появляется. Возникает из-за угла. Ты выходишь из палаты пациента, а он тут как тут.
– Интересно.
– Очень. А что же делать бедной девушке? Вызывать службу безопасности?
* * *
Я спустился на цокольный этаж один, нашел службу безопасности, выдержал пятиминутный допрос охранника в форме и в конце концов заслужил право получить карточку-пропуск с цветной фотографией.
Фотография как для полиции. Я прицепил карточку на лацкан и спустился вниз по лестнице в полуподвал, направляясь в больничную библиотеку с намерением изучить список Стефани.
Дверь оказалась заперта. Прикрепленное к ней объявление без даты сообщало новые часы работы – с 15.00 до 17.00 по понедельникам, вторникам и средам.
Я зашел в примыкающий читальный зал. Он был открыт, но совершенно пуст. Словно ступил в другой мир: отполированные панели, мягкие кожаные стулья и кресла в стиле Честерфильд, слегка потертые, но дорогие персидские ковры на исцарапанном дубовом паркете.
Казалось, что Голливуд находится где-то на другой планете.
Когда-то эта комната представляла собой кабинет помещичьего дома в Котсволде, затем была подарена больнице – еще до того, как я прибыл сюда интерном, – перевезена через Атлантику и восстановлена при финансовой поддержке патрона-англофила, который полагал, что медикам следует отдыхать, как положено в высшем свете. Этот человек никогда и в глаза не видел врачей из Западной педиатрической больницы.
Я пересек комнату и попробовал открыть дверь в библиотеку. Не заперта.
В комнате без окон было совершенно темно. Я включил свет. Большинство полок пустовало, на некоторых лежали тощие стопки разрозненных журналов. На полу – небрежно сложенные груды книг. Задняя стена оказалась голой.
Компьютера, при помощи которого я раньше искал нужные мне для работы материалы, не видно. Отсутствовали и дубовые каталожные ящики, с выполненными от руки на пергаментной бумаге указателями. Единственным предметом мебели оказался серый металлический стол. К столу липкой лентой прикреплен лист бумаги: вкутрибольничное объявление, написанное три месяца тому назад.
ДЛЯ СВЕДЕНИЯ СЛУЖЕБНОГО ПЕРСОНАЛА от Дж. Г. Пламба, главного управляющего.
По вопросу реорганизации библиотеки.
В соответствии с многочисленными просьбами персонала и последующим положительным решением научного совета, общего собрания совета директоров и финансового подкомитета исполнительного совета каталог медицинской библиотеки будет полностью компьютеризирован с применением стандартных поисковых программ типа «Орион» и «Мельвиль». Контракт на переоборудование был выставлен на конкурс и после тщательного изучения и расчета затрат предоставлен "БИО-ДАТ инкорпорейтед, Питсбург, штат Пенсильвания, – концерну, специализирующемуся на медицинских и научных информационных системах и интеграции учреждений здравоохранения. Представители «БИО-ДАТ» информировали нас, что весь процесс займет приблизительно три недели с момента получения ими всех необходимых данных.
В соответствии с этим существующий в данный момент библиотечный каталог будет отправлен 6 центр «БИО-ДАТ» в Питсбурге на весь срок переоборудования и по завершении работ возвращен в Лос-Анджелес на хранение в архив.
Убедительно призываем вас к сотрудничеству и терпению.
Три недели растянулись на три месяца.
Я провел пальцем по металлическому столу. Палец почернел от пыли.
Выключив свет, я вышел из комнаты.
* * *
Бульвар Сансет являл собой мешанину из буйного разгула страстей и убогой нищеты, надежд иммигрантов на лучшую жизнь и погони за преступной наживой.
Я проехал мимо злачных заведений, притонов новой музыки, гигантских рекламных щитов шоу-бизнеса и магазинчиков на Стрип, где продавалась одежда, рассчитанная на пресыщенные вкусы, пересек Дохени-драйв и скользнул в святилище доллара – Беверли-Хиллз. Миновав поворот на Беверли-Глен, я направился туда, где всегда можно заняться серьезной научной работой. Туда, куда приезжал трудиться и Чип Джонс.
Биолого-медицинская библиотека была заполнена жаждущими знаний и теми, кто был вынужден заниматься там. У одного из дисплеев сидела знакомая мне особа.
Задорное личико, внимательный взгляд, свисающие сережки, два прокола в правом ухе. Стриженные рыжевато-каштановые волосы отросли до плеч. В вырезе темно-синей кофточки белый воротничок.
Когда я видел ее в последний раз? Года три назад. Значит, теперь ей двадцать.
Интересно, получила ли она уже свою степень доктора философии?
Она быстро стучала по клавишам, выводя данные на экран. Подойдя ближе, я увидел, что текст на немецком. Время от времени мелькало слово neuropeptide.
– Привет, Дженнифер.
Она быстро повернулась.
– Алекс!
Широкая улыбка. Поцеловав меня в щеку, Дженнифер слезла со стула.
– Уже разговариваю с доктором Ливитт? – спросил я.
– В июне этого года. Добиваю диссертацию.
– Поздравляю. Нейроанатомия?
– Нейрохимия – больше пользы, так ведь?
– Все еще намерена идти на медицинский факультет?
– Осенью. Стэнфорд.
– Психиатрия?
– Не уверена, – ответила она. – Может быть, что-то... более конкретное. Не обижайтесь. Хочу присмотреться и выбрать то, что мне больше подходит.
– Ну что ж, спешить некуда. Сколько тебе – двенадцать?
– Двадцать! В следующем месяце будет двадцать один.
