– Прекрасно, – сказал Магнум, усаживаясь обратно, – тогда тебе нечего об этом беспокоиться. Джоэл должен будет написать письмо 5К, даже если он тебе не поверит. Он может придержать письмо только в том случае, если поймает тебя на прямой лжи. Но тебе придется дать ему отчет о твоих финансах.
Он остановился на короткое мгновение.
– И в эту справку тебе придется включить все наличные, какие у тебя только есть. Если вдруг что-то выплывет, – он выпучил глаза, – это будет очень плохо для тебя, очень, очень плохо. Сколько сейчас у тебя налички?
– Немного, – ответил я, – может, миллион или чуть меньше.
– И все?
– Да, все. Может быть, ты забыл, что я вывез наличность в Европу? Как, по-твоему, я здесь оказался? Улицу в неправильном месте перешел?!
– Я понимаю, что ты вывез деньги в Европу, но это не значит, что ты вывез все деньги.
Магнум остановился и покрутил своей длинной мускулистой шеей, а его позвонки при этом уныло потрескивали. Потом он сказал:
– Послушай, я сейчас выступаю в роли адвоката дьявола и пытаюсь предсказать, о чем может подумать Джоэл. Полагаю, он может тебе не поверить.
Я с ужасом покачал головой.
– Давай я тебе кое-что объясню, Грег: последние четыре года я формально не был владельцем брокерской фирмы, а просто контролировал брокеров из-за кулис, понятно?
Он кивнул.
– Так, слушай дальше: так как я не владел никакими брокерскими фирмами, то я получал акции, появлявшиеся на рынке, и я давал владельцам фирм откаты наличностью.
Я остановился, обдумывая, как бы попроще объяснить Магнуму (который не был жуликом), как обстоят дела в мире жуликов.
– Короче говоря, в начале девяностых, когда я владел «Стрэттоном», то получал откаты наличкой. Но после того как меня выкинули из брокеров и я стал действовать подпольно, все перевернулось, и теперь я платил откаты – я платил владельцам брокерских фирм. Понимаешь?
Он снова кивнул.
– Понимаю, – доверительно сказал он, – это кажется мне вполне разумным.
Я тоже кивнул.
– Хорошо, потому что так случилось, что это правда, – я пожал плечами. – Вообще-то, у меня даже миллиона долларов нет. Оставшиеся деньги хранит моя теща.
– А это еще почему? – спросил потрясенный Магнум.
Как он наивен! Магнум был прекрасным адвокатом, но не умел мыслить, как настоящий преступник. Мне придется просветить его.
– Потому что в ту ночь, когда меня арестовали, я думал, что Коулмэн вернется с ордером на обыск. Поэтому я сказал Надин, чтобы та передала наличные деньги своей матери для хранения. Но я могу забрать их в любой момент. Ты считаешь, надо это сделать?
– Да, надо. И если снова поднимется вопрос о наличности, то тебе надо будет самому, не дожидаясь их вопросов, сообщить им эту информацию. Помни, пока ты с ними честен, у тебя не будет проблем.
Он полез в карман своего пиджака и вытащил оттуда желтый, втрое сложенный по длине листок бумаги, на каких обычно пишут официальные бумаги. Потом он улыбнулся, трижды быстро поднял брови и положил листок на стол. Он вытащил очки, развернул драгоценный документ и сказал:
– Вот список людей, на которых, по твоим словам, у тебя есть информация. В нем девяносто семь имен, и некоторые из них представляют очень большой интерес, – он покачал головой. – Неужели ты действительно совершал преступления с участием всех этих людей? – недоверчиво спросил он. – Это же почти невозможно.
Я поджал губы и медленно кивнул. Потом сел рядом с моим адвокатом и с минутку изучал этот достопочтенный список, который был похож на справочник «Кто есть кто среди злодеев с Уолл-стрит». В компании со злодеями с Уолл-стрит оказались также некоторые политики-взяточники, коррумпированные офицеры полиции, пара судей, кучка мафиози и несколько бухгалтеров, адвокатов, исполнительных директоров и финансовых директоров, да плюс около дюжины обычных людей, которые вообще не были брокерами, но действовали как мои представители – так на Уолл-стрит обычно называли подставных.
У меня оборвалось сердце, и я сказал:
– Стыд и позор, – я еще раз просмотрел лист, в отчаянии качая головой. – Как это отвратительно, Грег, как же это отвратительно. Я думал, что некоторые из этих имен ты пропустишь, некоторых моих друзей, вот Липски, например… и Элиота Лавиня… ох… и Энди Грина.
Магнум медленно покачал головой.
– Я не мог этого сделать, – сурово сказал он, – это бы только ухудшило твое положение. Если бы я вычеркнул из списка хотя бы одного из твоих друзей, то это бы еще больше подогрело интерес властей к нему.
Я покорно кивнул, понимая, что Магнум прав. Еще вчера, когда мы составляли этот список, он казался не очень важным. Мы даже немножко над ним посмеялись, заметив, как смешно, что людей из самых разных сфер жизни можно было подкупить обещанием быстрых денег с Уолл-стрит. Казалось, что жадность при возможности мгновенного обогащения охватывала каждого. Она пересекала все этнические границы, заражала все возрастные группы. В списке были чернокожие, белые, азиаты, испаноязычные, индийцы, индейцы, молодые, старые, здоровые, больные, мужчины, женщины, гомосексуалы, бисексуалы, кто угодно. Казалось, никто не мог устоять перед соблазном получить безо всякого риска сотни тысяч долларов. «Какой печальный итог – этот ваш капитализм XX века», – подумал я.
Через пять минут список все еще лежал на столе, хотя теперь в комнате было уже больше людей. Ублюдок, Ведьма, Псих и Мормон вернулись, плюхнулись в свои кресла и уставились на список, как будто это был Святой Грааль.
– Весьма обширный список, – восхитился Ублюдок. Затем он поднял глаза и улыбнулся мне относительно дружелюбной улыбкой, а потом сказал: – Если это заявка на будущее, Джордан, то тогда у вас все будет хорошо.
Он снова посмотрел на список и забормотал:
– Очень хорошо, да уж, отлично…
Я услужливо улыбался и старался не слушать. И пока Ублюдок продолжал восхищаться моим списком, я задумался о том, что бы он сейчас сказал, если бы я поместил в этом списке всех шлюх. Ведь этих-то набралась бы тысяча или по крайней мере пять сотен. Что бы об этом подумала Ведьма? Попыталась наслать на меня чары импотенции? Она, безусловно, слыхала о том, что мы, стрэттонцы, классифицировали шлюх, как акции: самые лучшие назывались Голубыми фишками, а самые мерзкие – Розовыми листочками (на розовых листах составлялся список внебиржевых акций с маленькой стоимостью или вообще ничего не стоивших). Где-то в сумрачной середине располагались «насдаки», которые или уже выпали из состава Голубых фишек, или никогда не были достаточно горяченькими, чтобы мы присвоили им высший статус.
– …Вот с этого и начнем, – громко сказал Ублюдок, закончив, наконец, свое бормотанье. Он взял дешевую ручку «Бик» и невероятно серьезным голосом спросил: – В какую среднюю школу вы ходили?
– Пи-Эс 169, – ответил я.
Он кивнул и записал мой ответ в свой желтый официальный блокнотик.
– В Бэйсайде?
– Да, в Бэйсайде, в Квинсе.
Он и это записал, а затем уставился на меня, как будто ждал, что я еще что-то скажу. Но я ничего не сказал. Я молча сидел и ждал, когда он задаст следующий вопрос.
– Не стесняйтесь отвечать подробно, – сказал Ублюдок, – в нашем случае меньше не значит лучше.
И он натянуто улыбнулся.
Я понимающе кивнул.
– Конечно, – ответил я и снова замолчал.
Я даже не пытался достать Ублюдка, просто за долгие годы я привык давать краткие ответы на официальные вопросы. Вообще-то, меня в общем и целом уже допрашивали не менее пятидесяти раз – в основном Национальная ассоциация биржевых дилеров, но случалось мне отвечать и на вопросы Комиссии по ценным бумагам и биржам, и на вопросы комитета Сената по этике, который проводил расследование о получении взяток одним из их наименее уважаемых сенаторов.
Меня всегда инструктировали отвечать только «да» или «нет» – и не сообщать дополнительной информации, исходя из того, что, как мне казалось, хотел услышать тот, кто меня допрашивал. Я понимал, что правила теперь изменились, но старые привычки были сильны.
Мы помолчали еще немного, а затем Ублюдок все-таки спросил:
– Вы были отличником в школе?
– Да, – с гордостью ответил я, – у меня всегда были одни пятерки.
– Были ли у вас проблемы с дисциплиной?
– Ничего серьезного, хотя однажды я действительно был наказан за то, что стащил шапку с головы у девочки, когда та шла домой из школы.
Я пожал плечами.
– Это было в третьем классе, так что в моем личном деле этого не осталось, – я минутку подумал, – вы знаете, как это ни смешно, но я могу вспомнить все проблемы, которые были у меня в жизни из-за женщин.
«А точнее, – подумал я, – из-за моего желания переспать с ними».
Наступило молчание, которое несколько затянулось. Наконец я глубоко вздохнул и сказал:
