— Но он же совсем другой! Другой!
— Вот именно. Андрей другой. Хотя мы с ним и дружим больше тридцати лет, за партой одной вместе сидели, я всегда это знал. Он другой. Он стремится к таким вещам, о которых большинство не задумывается и не помышляет.
— Я иногда не понимаю, чего ему нужно? Что его гложет изнутри?
— Я тоже порой этого не понимаю. Лучше я расскажу тебе о том, как мы тогда впервые приехали в замок Шенонсо и познакомились с отцом Флоранс. Это было поздней осенью, в ноябре. Мы с Андреем приехали из Парижа на машине и шли по аллее. Цветы в садах Медичи, окружающих замок, были уже выкопаны, и клумбы покрыты зеленым дерном. Моросил мелкий дождь, и в мокрой дымке мы увидели… Я так хорошо все это помню: стрельчатые арки, мост-галерея, перекинутая с одного берега реки на другой. Мы вошли, не повстречав никого на входе. Поздней осенью туристы почти не приезжают. Где-то в залах топили камины — мы чувствовали запах дыма и дров. Нас окликнул охранник и повел в белый вестибюль, где отец Флоранс как раз заканчивал свою очередную композицию. Для большой флорентийской вазы из черного мрамора он выбрал очень простую, гениально простую композицию. Зеленые кипарисы, белые лилии, зеленые гиацинты и можжевельник. Никогда прежде, нигде, ни на одной флористической выставке ни в Амстердаме, ни в Челси, ни на Ситэ в Париже, честное слово, Марин, я не видел ничего прекраснее этой его работы. Я понял тогда, какого уровня мастером является главный флорист замка Шенонсо. Андрей же понял это гораздо раньше меня. Он понял и другое, что это цех, понимаешь, замкнутая каста, проникнуть в которую со стороны, стать там своим ему — чужому, иностранцу, русскому — практически невозможно. Есть только один шанс, всего один.
— Ну да, жениться на полоумной дочке главного флориста. Продать себя.
— Если бы у меня был такой же талант, как у него, я бы тоже использовал этот шанс.
— Что — бросил бы жену, троих детей ради…
— Иногда что-то надо приносить в жертву. Жизнь заставляет, Марина. А великие шансы даются нам только раз. Если не используешь, горько потом пожалеешь. Но я не о себе говорю. Я не художник, не мастер, как Андрей. Я просто очень неплохой администратор, деляга. Но я могу понять, что движет творческими людьми. И поверь мне, Андреем двигало тогда чувство, которому он не мог противостоять. Если бы он не использовал этот шанс, он бы… Я не знаю, что бы с ним было.
— А я не знаю, что с ним творится сейчас, — женский голос звенел. — Он стал какой-то совсем другой. Я его порой просто не узнаю. Что ему нужно? Я ведь ни на что не претендую, Сережа. Я не смогу заставить его развестись с ней, я этого и не требую, но… Но он даже не хочет меня как любовницу. Совсем не хочет, даже не смотрит на меня, не замечает. А сейчас Флоранс вернулась, и вообще…
— О Флоранс можешь не беспокоиться. — Мужской голос усмехнулся. — Это я тебе говорю.
— Ах, откуда ты знаешь. Он ночью с ней там дома вдвоем, и они…
— А ты не пробовала одеваться по-другому, Марин?
— Что?
— Слегка посексуальнее. И прическу бы изменила, покрасилась, что ли, в рыжую. Со стилистом посоветовалась бы. Ну не знаю, попыталась бы как-то удивить его собой.
— По-твоему, я совсем некрасивая, да?
— Да господи, нет, конечно, ты вон какая у нас славная, но… Меняться надо. Все меняется, Марин. Жизнь меняется. И мы должны меняться, приспосабливаться. Метаморфозы, Марин, — это приметы времени.
— Но я не хочу меняться. Я хочу, чтобы он полюбил меня такой, какая я есть.
— Ты же знаешь, Андрей любит такими, какие они есть, только…
— Цветы? Да это же просто товар, товар, который мы продаем. А я… я живой человек, неужели он этого не понимает? Живой, живой!
Топот острых каблучков куда-то прочь, наверх. Шаги вниз — энергичные, уверенные, мужские.
По лестнице спустился широкоплечий блондин плотного телосложения в серых брюках и белой сорочке. При галстуке, но без пиджака. Увидел Катю. И Катя сразу его узнала: тот самый вчерашний посетитель — Сергей Тихомиров.
— Добрый день, — поздоровался он. — Ха, вот так неожиданность! Хотя чего уж тут неожиданного, сами с Андреем вчера напросились.
Катя поняла — он тоже сразу ее узнал, а вчера в кабинете, казалось, почти и не смотрел в ее сторону.
— Меня зовут Екатерина Сергеевна, я по поводу…
— А я Сергей. Вы тоже в уголовном розыске работаете, как и тот парень вчерашний, майор?
— Я занимаюсь информационным сопровождением, — уклончиво ответила Катя (скажешь, что ты из пресс-службы, только все испортишь).
— Информация дело полезное, нужное. — Тихомиров откровенно разглядывал Катю. — Без информации сейчас никуда. Чем шире резонанс, тем лучше. Ну и как вам, Екатерина Сергеевна, тут у нас?
— Я не ожидала попасть в цветочный магазин, — честно призналась Катя.
— Да, лавочка у нас еще та. За одну аренду в центре сколько платим — уму непостижимо. — Он извлек из кармана брюк пульт, включил плазменную панель, укрепленную над столом с кассой и компьютером, которую Катя и не заметила. Экран запестрел, как клумба, — калейдоскоп цветов закружился, потом замедлился и обернулся медленно распускающимися бутонами. Лепестки упруго выгибались, набирали силу, расправлялись — и вот уже на экране расцвел хрупкий цветок, названия которого Катя не знала.
— Должен вас огорчить, Андрей здесь практически не бывает, его можно застать только в Воронцове, там наше основное хозяйство. А здесь у нас, как видите, просто лавка, пункт реализации для удобства клиентов и престижа фирмы. — Тихомиров смотрел на Катю с высоты своего роста. — Да и меня вы тут случайно отловили. Здесь у нас обычно только продавщицы, кстати, они сейчас явятся, обедать пошли в кафе. А из нашей топ-команды тут бывает регулярно только наш флорист Марина Петровых. Да вы ее слышали. — Он усмехнулся. — Вы ведь нас подслушивали. Я видел сверху, как вы вошли. Кстати, какое у вас звание?
— Капитан милиции. Я не подслушивала, я впала в ступор от восхищения, — в тон ему ответила Катя. — Засмотрелась на бочку с подсолнухами и на вон тот гобелен.
— А это… это так, баловство, французские сны… Вы на меня не обижайтесь, Екатерина Сергеевна. Я сам обалдел от неожиданности, признаться, так скоро я гостей из милиции не ждал. Когда это с Андреем стряслось и он мне позвонил в панике, мы думали, что дальше предпринять. Андрей решил к вам в органы обратиться. В отделении с нами и говорить бы никто не стал, просто отмахнулись бы, спровадили, как обычно. Хорошо, у него телефон остался одной клиентки, он ей свадьбу дочери декорировал, ну, все там свадебные флористические прибамбасы делал. А муж этой бабы… то есть клиентки… генерал МВД, шишка. Вот он и позвонил напрямую. Они нас к вам направили, так как нападение на Андрея было совершено, как нам сказали, на территории области, и поэтому…
— А на него действительно напали? — спросила Катя.
— То есть как? Конечно. — Тихомиров с недоумением уставился на нее. — Он мне позвонил в пятом часу утра, сам не свой. Подождите, а вы что же…
— Я пришла задать несколько вопросов. — Катя собрала, связала в узелок всю отпущенную ей богом наглость и апломб. (Что скажет Никита, узнав, что она снова сунулась не в свое дело? Ведь нипочем не поверит, что она оказалась здесь, у дверей этого «Царства Флоры», ну совершенно, совершенно случайно!)
— Мне?
— Получается, что вам, раз гражданина Балмашова здесь не бывает. А потом я переговорю с вашей сотрудницей, той, что наверху.
— Марина ничего про это не знает, — сказал Тихомиров. — Здесь никто ничего не знает. Андрей просил не говорить никому.
— То есть скрыть факт нападения?
— Он не хотел огласки. Он и жене ничего не сказал, точнее, соврал, что просто поскользнулся на берегу. Она больна, ей не нужны лишние переживания. А Марина, она и так все принимает чересчур близко к сердцу. Андрей ее просто пожалел. Так о чем ваши вопросы? Вы, пожалуйста, садитесь.
— Куда? — кротко спросила Катя.
Он оглядел зал.
— Да, действительно, куда… Этого мы для клиентов и не предусмотрели… Вот сюда, пожалуйста. — Он снял с дубового табурета тяжелую керамическую вазу, полную нежно-сиреневых цветов совершенно фантастического вида. — Прошу покорно.
— А что это за цветы? — Катя не смогла скрыть своего восхищения.
— Это геликония, только вчера из Голландии самолетом доставили.
— Вы давно знаете Балмашова? — Катя начала задавать вопросы. Назвался груздем, полезай… одним словом, лезь туда, не знаю куда. Собственно, зачем она вмешивается? И в чем вообще дело? Ни в чем. Нет ни заявления, ни возбужденного дела, ни даже материала предварительной проверки. Так, одни слова, лихорадочные эмоции — «меня хотели убить», «страх… ужас смерти».
— Ой, всю жизнь, наверное, мы с ним друзья со школы.
«Как и Серега Мещерский с Драгоценным, — подумала Катя. — Где их сейчас, бедных, носит? По каким таким Карпатам?»
