Ознакомительная версия.
— Это трусость! — втолковывал Маркус, после того, как осторожно улучил момент сказать мне, как сожалеет о Кэт. — Абсолютная трусость! О, конечно, они санкционируют ордер, вот только если арест женщины означает стычку с Пыльниками, им это неинтересно!
— Я пытался напомнить брату, — сообщил Люциус, наливая себе кофе, — о том, что случилось при последнем крупномасштабном столкновении Управления полиции с Гудзонскими Пыльниками. В больницу угодило просто какое-то неловкое количество офицеров. Детвора в Вест-Сайде до сих пор дразнит патрульных, распевая об этом песенки.
— И не будем забывать, кого обычно можно встретить у Пыльников, — добавила мисс Говард. — Множество людей с серьезными связями в этом городе любят заскочить туда за кокаином и с пиететом относятся к жизни бандитов. Придурки.
— Трусости это не извиняет, — настаивал Маркус, подойдя за порцией варева Сайруса. — Да будь оно все проклято, мы же говорим об одной женщине, которая убила массу людей, боже милосердный! А Управление не хочет вмешиваться, потому что они боятся потерять лицо!
— Управление не хочет вмешиваться, — сказал доктор, — потому что не убит пока никто из тех, кого они считают сколько-нибудь важным. Вы не хуже меня знаете, что в этом городе подобное всегда считалось за правило, Маркус, — при Рузвельте мы получили краткую передышку, но ни одна из реформ толком не прижилась.
— И каков же тогда наш ответ? — вопросил Люциус, оглядывая комнату.
Я знал, что думаю сам, и знал, что мистер Мур с Маркусом считают примерно так же: если никто не собирается браться за эту работу, только нам и остается пойти туда, вломиться в этот чертов дом на Бетьюн-стрит и сделать то, что должно. Но никто из нашей троицы не собирался подавать голос в пользу сего вывода, пока в комнате находится доктор, поскольку мы знали, как важно для него заполучить Либби Хатч живой.
И потому следующая реплика оказалась просто сюрпризом.
— Военно-морские силы, — тихо произнес доктор, и черные глаза его вспыхнули.
— Какие силы? — ошарашенно отозвался мистер Мур.
— Военно-морские, — повторил доктор и обратился к Маркусу. — Детектив-сержант, мы знаем, что Гудзонским Пыльникам конфликт с Полицейским управлением Нью-Йорка только в радость. Каково, по-вашему, им будет, когда они встретятся с Военно-морскими силами Соединенных Штатов?
— Крайцлер, — пробормотал мистер Мур, — у вас определенно в голове что-то сместилось…
Игнорируя мистера Мура, Маркус закивал:
— Осмелюсь сразу предположить, что они отступят — моряки, как вам известно, славятся своей драчливостью. К тому же облечены властью федерального правительства, а не городского — политическим связям и местной борьбе тут делать нечего.
Доктор принялся постукивать костяшками правой руки по губам.
— Да, — сказал он тихо. Потом его, похоже, осенила еще одна мысль. — Пирс линии «Белая звезда» ведь, насколько я помню, всего в нескольких кварталах, за углом от дома Либби Хатч на Бетьюн-стрит, так?
— Да, верно, — озадаченно произнесла мисс Говард. — На 10-й улице. Но к чему это, доктор?
Заметив торчащий у Маркуса из кармана пиджака утренний номер «Таймс», доктор поднялся и выхватил его. Быстро пролистнув, он нашел на вид маленький, но важный кусочек информации.
— В порту сейчас никаких судов «Белой звезды», — наконец кивнул он. — Значит, он сможет причалить там, а мы сможем пробраться к дому с тыла — и вместе захватим банду врасплох.
— Кто сможет? — едва не заорал мистер Мур. — Ласло, что за черт… — И тут вдруг у него отвисла челюсть — до него дошло. — О нет. О нет, Крайцлер, это безумие, вы не можете… только не Рузвельт!
— Да, — ответил доктор, с улыбкой поднимая взгляд от газеты. — Рузвельт.
Мистер Мур вскочил:
— Втягивать в это дело Теодора? Как только он поймет, что происходит, начнет свою проклятую войну с Испанией прямо в этом городе!
— А, собственно, зачем, — ответствовал доктор, — ему нужно знать обо всех подробностях? Имя и родословная Аны Линарес его касаться не обязаны. Того, что мы пытаемся распутать цепочку убийств и похищение ребенка, не получая при этом никакого исполнения обязательств от полиции Нью-Йорка, будет более чем достаточно, чтобы заинтересовать Теодора.
— Но, — заметила мисс Говард, которая, как и мистер Мур с доктором, знала мистера Рузвельта большую часть своей жизни, — что тут сможет сделать даже сам Теодор? Он, конечно, заместитель военно-морского министра, но…
— И прямо сейчас он командует целым флотом, как своим собственным, — ответил доктор, поднимая конверт. — Письмо от него пришло в наше отсутствие. Похоже, министр Лонг[59] весь август месяц в отпуске, а Теодор совершает смелые шаги. В Вашингтоне он становится известен как «министр на теплую погоду», коим фактом чрезмерно — и вполне типично — гордится. Не сомневаюсь, на военно-морской верфи в Бруклине сейчас имеется один или два пригодных корабля с командой в придачу — а может, даже и где поближе. Для наших целей людей более чем достаточно. Все, что потребуется, — один приказ Рузвельта.
Мистер Мур осторожно похлопывал себя по щекам, пытаясь совладать с этой идеей.
— Дайте-ка разобраться: вы предполагаете, что Рузвельт прикажет Военно-морским силам Соединенных Штатов вторгнуться в Гринвич-Виллидж и вступить в бой с Гудзонскими Пыльниками?
Рот доктора снова скривился в легкой ухмылке:
— По сути, да.
Немедля вмешался Маркус:
— Может, звучит и абсурдно, Джон, — воскликнул он, воодушевленный идеей. — Но в отчетах все окажется вовсе не так. Приключись какое-нибудь насилие, его попросту воспримут как обычную стычку моряков с бандитами. А пока она будет продолжаться, мы сможем сделать все, что должны.
Доктор сунул письмо от Рузвельта в карман сюртука и кинулся к лестнице:
— Немедля позвоню ему в Вашингтон, — объявил он, направляясь на кухню. — Нельзя терять время — эта женщина уже сейчас должна планировать свой побег из города!
В доме внезапно появилось новое ощущение жизни, рожденное, как я понимал, одной только возможностью пусть даже непрямого вмешательства в дело мистера Рузвельта. Так уж он влиял на людей, этот бывший полицейский уполномоченный: среди всех близких друзей доктора не было никого с более чистой любовью к жизни, к действию — и, что самое главное, к хорошей схватке, будь то бокс, политика или война. Но он к тому же был добрым человеком, мистер Рузвельт, добрее всех, кто побывал в доме доктора, пока я в нем жил; и я сообразил, что даже я, при всем моем опечаленном состоянии, немало приободрился от мысли о том, что он может помочь нам отдать Либби Хатч в руки правосудия. О, идея, конечно, сумасшедшая, тут мистер Мур был прав; но практически любое предприятие, в котором принимал участие мистер Рузвельт, казалось поначалу сумасшедшим, — однако большая их часть увенчивалась не просто важными, но счастливыми результатами. И потому, ожидая возвращения доктора из буфетной, мы принялись обсуждать подробности плана с интересом, граничащим с энтузиазмом — энтузиазмом тем более удивительным, памятуя о том, через что мы все прошли.
Когда доктор вернулся наверх, он казался если и не совершенно взволнованным, то уж, по крайней мере, чрезвычайно удовлетворенным.
— Он это сделает. Он хочет, чтобы мы подождали здесь — кто-то с верфи позвонит нам и сообщит, какой корабль будет в нашем распоряжении и когда. Но он обещает все действо сегодня вечером.
Мистер Мур издал еще один стон недоверия, но к этому моменту улыбался даже он:
— И да поможет нам бог…
Так потянулись долгие часы ожидания. В первые два наше тихое предвкушение, подпитываемое кофе Сайруса, переросло в какое-то странное нетерпение; но с исходом дня это чувство начало ослабевать, по большей части — из-за исключительного молчания телефона и дверного звонка. Мистер Рузвельт был не из тех, кто тратит время зря; и тот факт, что мы пока не получили известий ни от кого из его людей, ни из Бруклина, ни откуда-то еще, как будто сбивал с толку. Дождь не прекращался, и в конце концов его размеренный ритм помог изнеможению овладеть каждым из нас: сколь бы мы ни рвались в бой, это не отменяло того, что никто из нас не проспал больше какого-то часа с самого субботнего вечера. Один за другим члены нашего отряда начали расползаться по спальням прикорнуть, и все, включая меня, приходили в себя от этих прерывистых дремотных приступов, чтобы узнать неутешительную новость: никаких новостей ни из Вашингтона, ни из Бруклина до сих пор не поступило.
Наконец, когда было уже почти пять вечера, доктор спустился вниз и снова позвонил мистеру Рузвельту — но на сей раз он вернулся в совершенно ином настроении. У него не вышло связаться с другом, но зато из разговора с секретарем мистера Рузвельта удалось вынести отчетливое ощущение того, что этот человек у себя и специально уклоняется от разговора с доктором. Никто не мог вообще ничего понять: мистер Рузвельт никогда не избегал ни с кем прямых разговоров с глазу на глаз, в особенности с теми, кого любил и уважал. Если бы выяснилось, что он не может выполнить ранее данное доктору обещание, он бы, конечно, подошел к телефону и так бы и сказал. Но чем же тогда все это объяснялось? Неужели он каким-то образом обнаружил в деле Либби Хатч связь с Испанией и решил следовать своим собственным курсом?
Ознакомительная версия.
