В один из дней, почтительно склонившись, он положил на стол лист дорогой бумаги с фамильным вензелем шейха.
– Это вам, из Афганистана. Пришло с нарочным.
Шейх взял лист в руки. Чуть отставил от глаз и начал читать.
«Сардар-э азам командан-э омуми Шейх сейид Джамал ибн Масрак…» Арабские буквы, выведенные на бумаге опытным каллиграфом, складывались в слова донесения.
"Премьер министру, Верховному главнокомандующему шейху сейиду Джамалу ибн Масраку.
Во имя Аллаха милостивого и милосердного, творца всего сущего, отца благородных сыновей и великих пророков.
Доношу вашему превосходительству известие, которое при внимательном рассмотрении может представить интерес для дела священного джихада.
По сведениям нашего московского источника, широко известный русский генерал Сафед сделал публичное сообщение о наличии у России портативных ядерных зарядов, размещаемых в небольших чемоданчиках…" Ибн Масрак запнулся, оторвал глаза от записки и снял очки. Несколько мгновений сидел, старательно размышляя.
Ибн Масрак знал русский язык. Он защитил диссертацию в Москве в Институте дружбы народов и, вернувшись на родину, внимательно следил за тем, что происходило в России. Всех крупных политиков и военачальников, чьи имена встречались в прессе, он помнил достаточно хорошо. А вот «широко известного генерала Сафеда» вспомнить никак не мог.
Ибн Масрак еще раз перечитал текст. Нет, ошибки не было.
– Тьфу! Прости Аллах и помилуй! – Ибн Масрак прихлопнул ладонью донесение и захохотал. На языке дари слово «сафед» означало слово «белый».
Джасус – агент разведки «Пламени Джихада», работавший в Афганистане, почему-то счел нужным перевести эту фамилию на свой язык.
Отсмеявшись, ибн Масрак подумал, что надо дать переводчикам распоряжение оставлять неприкосновенными иностранные фамилии и названия чужих городов.
Вы очень старательны, майор. Я хочу это отметить особо.
Бен Омар приложил руку к сердцу и благодарно склонил голову, коснувшись подбородком груди.
– Записка очень точно схватила весьма существенный для нас факт. И он нас заинтересовал. Единственное, чего вам не стоит делать в будущем, это переводить фамилии неверных на наш язык. Как по-русски звучит фамилия Сафед? Вы знаете?
– Да, ваше превосходительство. Бялый.
– Похоже, – ибн Масрак спрятал улыбку в густые усы. – Очень похоже. Но превращать ее в Сафеда не стоит. Это может привести к взаимному непониманию. Представьте, что кто-то переведет на английский вашу фамилию бен Омар как бен Лобстер. Вы меня поняли?
– Прикажете исправить записку?
– Теперь не надо. Материал, хотя и не представляет для нас особого интереса, должен оставаться секретным. Пусть Сафед станет псевдонимом генерала.
Ибн Масрак бросил взгляд на часы.
– Мне кажется, что мадам Женевьева уже задерживается.
– Нет, ваше превосходительство, – возразил бен Омар, – у нее по меньшей мере есть еще час.
Над швейцарскими Альпами дул теплый западный ветер. Он ласковыми дуновениями врывался в открытое окно «Опеля», за рулем которого сидела молодая красивая женщина – очередная любовница ибн Масрака – Женевьева Дюран.
На горной дороге, где полотно обтекало скальный массив, который круто нависал над рекой, бурлившей глубоко в лощине, поперек пути стоял серый «Мерседес».
Женевьева издали заметила препятствие и стала притормаживать. Она остановилась, не доехав до чужой машины двух метров. И почти сразу на таком же расстоянии от нее остановился второй «Мерседес», долго следовавший позади.
Женевьева не успела выйти из машины, как ее окружили трое мужчин в элегантных костюмах. Один вышел из «Мерседеса», который перегородил дорогу, двое – из того, что подъехал сзади.
Тот, что был впереди, подошел к «Опелю» со стороны водителя. Вынул из кармана полицейский жетон и небрежно махнул им перед глазами Женевьевы.
– Полиция, – сказал он сурово. – Мадемуазель, прошу выйти.
– В чем дело? – У Женевьевы не было желания оставлять свою машину. – Может быть, объясните мне так?
– Об этом мы поговорим в моей машине. Прошу выйти.
Женевьева вынуждена была подчиниться. Она прошла с полицейским к его машине. В «Опель» на ее место сел человек из второго «Мерседеса». Все три машины тронулись и, проехав не более полукилометра, оказались на просторной площадке для стоянки и отдыха автомобилистов.
Полицейский заглушил двигатель:
– Ваши документы, мадемуазель.
Женевьева открыла сумочку и вынула пластиковую карточку автомобильных прав.
Полицейский осторожно взял ее за два ребра, чтобы не оставлять своих отпечатков, сличил фотографию с оригиналом.
– В жизни вы красивей, госпожа Дюран.
Стоило бы сказать спасибо за комплимент, но Женевьева решила промолчать.
Полицейский положил карточку на приборную панель.
– Госпожа Дюран, пусть вам не покажется смешным, но меня и моих коллег серьезно беспокоит ваша судьба.
– С какой стати полиции заботится обо мне? – Женевьева постаралась произнести это как можно язвительней.
Полицейский на ее слова не обратил ровным счетом никакого внимания. Он вынул из кармана пиджака фотографию:
– Вам знаком этот человек?
Со снимка на Женевьеву смотрел шейх Джамал ибн Масрак, одетый в традиционную ослепительно белую джалабу, с головой, покрытой клетчатой красно-белой шемагой.
– Да, знаю. Что дальше?
– Дальше? Это тоже он?
На втором снимке шейх был совершенно голым. Он стоял на открытой веранде, подставив тело лучам восходящего солнца. На фото хорошо просматривался рельеф мышц груди и живота. Неприкрытые первичные признаки мужского пола ютились в куще густых черных волос. Довершали образ волосатые слегка согнутые в коленях ноги.
– Он, – не задумываясь, ответила Женевьева.
– Судя по всему, – сказал полицейский, – шейх одинаково хорошо знаком вам в одежде и без нее. Разве не так?
– Вы дерзите, – изобразив на лице крайнюю степень неудовольствия, сказала Женевьева. – Я буду вынуждена обратиться к прокурору.
– Госпожа Дюран! – Полицейский широко улыбнулся. – О какой дерзости вы говорите? Была только констатация факта. Вас даже не удивила и не шокировала фотография голого шейха. – И вдруг, перестав улыбаться, с лицом, вмиг посуровевшим, добавил: – Кстати, я даже не знаю, доберетесь ли вы когда-нибудь до прокурора.
Ледяной тон и серьезность, с которой были произнесены последние слова, не на шутку испугали Женевьеву. Она уже поняла, что слишком необычной оказалась ее встреча с полицией, и угадать, чем она закончится, крайне трудно.
– Что вы имеете в виду? – спросила Женевьева, и голос ее дрогнул.
– Горную дорогу, моя госпожа. Только дорогу. Впереди есть очень опасный скальный участок. Там ровно два дня назад в пропасть сорвался «Порше». Великолепный жеребчик, серебристый металлик. Погибли двое – он и она. Их тела подняли из пропасти, а машина все еще в ней. У вас нет желания взглянуть на нее? Тут совсем недалеко.
– Я вожу машину аккуратно, – сказала Женевьева, сдерживая испуг. В словах полицейского она угадала страшный намек, облеченный в форму рассказа о дорожном происшествии.
– Она тоже ездила аккуратно, – полицейский как фокусник извлек из кармана третью фотографию. – Взгляните.
Цветной снимок запечатлел лицо красивой женщины. Закрытые глаза и правая щека, залитая кровью, свидетельствовали, что на снимке мертвое тело.
– Уберите, – требовательно попросила Женевьева и хотела отшвырнуть фотографию. Полицейский успел перехватить ее руку.
– Вглядитесь повнимательней. Вам она знакома?
– Нет!
– Верно, мадам Дюран. Но я вам скажу, кто она. Это ваша предшественница в постели шейха Масрака.
– Как вы смеете?! – Женевьева была близка к истерике. – Кто вам позволил лезть в мою частную жизнь?!
– Прекрасно, моя госпожа, прекрасно! Вы спросили, кто мне позволил лезть в вашу жизнь. Я отвечу – закон. Тот, который гарантирует нашим гражданам безопасность их жизни, здоровья, собственности.
– Разве мне грозит опасность? – Женевьева изменила тон. Она поняла, что с полицейским лучше говорить спокойно. – Я этого не замечаю.
– Зато заметили мы и пытаемся вас уберечь от неприятностей.
– Что вы имеете в виду, господин э…?
– Инспектор Анри Бальфур, к вашим услугам, моя госпожа. А имею в виду не только я, но и те джентльмены, которые сидят в другой машине, что вы оказались в зоне чрезвычайной опасности.
– В какой именно?
– Мы не будем затрагивать причин, по которым вы оказались в постели шейха Масрака…
– Это мое личное дело, в чьей постели и когда находиться.
Женевьева вспылила, но с достаточной умеренностью. Она уже чувствовала, что инспектор Бальфур подавляет ее своей уверенностью и волей.
– Верно, госпожа Дюран. Поэтому я и сказал, что мы не будем затрагивать причин, по которым вы влезли под чужое одеяло…
