Ознакомительная версия.
Нет, Руфина никогда не принимала во всем этом участия. Когда ЭТО начиналось, все в их доме переворачивалось вверх дном. Ограничиться только рамками спальни они – ошалелый Терминатор, сестра Ника, которую Августа активно приобщала к своим плотским забавам, – были просто не способны. Они не понимали, да и не могли понять, не ведали стыда и подчинялись инстинкту, как животные, совокупляясь там, где настигала их похоть. По дому носились голые, распаленные демоны… Настоящие демоны… И это ужасало Руфину, не бывшую от природы ни ханжой, ни заскорузлой девственницей.
В одну такую ночь Терминатор взял и ее. Это случилось в ванной, он высадил дверь. Ему было все равно, с кем это делать, сестер в ту ночь он измочалил и довел до полного изнеможения, в доме нетронутой оставалась только она – старшая сестра. Он был мужчиной, созданным «по образу и подобию», только вот за исключением одной вещи, самой главной – разума. В его объятиях Руфина ощутила себя тряпичной куклой. Казалось, если она будет сопротивляться там, в ванной, отталкивать его, он стиснет ее в своих лапищах так, что хрустнет позвоночник. Но он… этот… урод, которого она прежде воспринимала с жалостью, с испугом и физической брезгливостью, обошелся с ней так, что… Он подарил ей такое наслаждение, зажег такой огонь, что она испугалась всего этого гораздо больше, чем унижения или насилия. Это граничило с полным безумием.
Пусть такую любовь выбирают для себя сестры. Но только не она.
НЕТ.
Мать, великая Саломея, говорила, когда ее спрашивали: за дар надо дорого платить.
Чем?
Если такова их плата за дар, то…
НЕТ.
Пусть платит Августа, пусть платит Ника. Но только не она.
В их доме в этот день было непривычно тихо, они даже отключили телефон. Сестра Августа уединилась в гардеробной.
– Значит, все-таки пойдешь вечером на балет? – спросила Руфина, глядя, как та примеряет наряды, выбирает туфли на шпильке.
– Я хочу посмотреть «Корсар», и билет есть. Вот он.
– Зачем тебе этот бородатый недотепа? Ну скажи, зачем он тебе?!
Руфина чувствовала, как внутри ее вскипает злость.
Около пяти она снова поднялась в комнату Ники со свежей стопкой постельного белья. Ника сидела на кровати, поджав под себя ноги. Она ежилась, обнимала руками свои плечи, сжимаясь в комок.
– У тебя что, температура? – Руфина присела на кровать и пощупала лоб сестры.
Легкий жар явно чувствовался.
– Как ты?
Ника втянула голову в плечи.
– Я принесу тебе горячего бульона, хочешь?
– Не уходи! – Ника неожиданно вцепилась в руку сестры.
– Я здесь, с тобой. Ты помнишь, что было вчера?
– Сеанс… тетка…
– Ну-ка покажи шею, ты вчера не поранила себя? – Руфина приподняла голову сестры за подборок. Так и есть – на шее багровая полоса, след от ремня, которым она едва не задушила себя. – Что на тебя вчера вдруг нашло?
Ника не ответила.
– Я пойду схожу за кремом, тебе надо смазать шею.
– Не уходи. МНЕ СТРАШНО!
Руфина с порога обернулась. Ника смотрела на нее исподлобья.
– Девочка моя…
– Мне страшно… я… я не могу… я боюсь!
– Чего ты боишься?
Ника не отвечала.
– Я спрашиваю, чего ты боишься? Что случилось? Ты… ты видела вчера что-то?
Ника внезапно наклонилась вперед, точно ее дернули или толкнули, движение было резкое, судорожное. Ее волосы – густые и длинные – свесились, полностью закрывая лицо.
– Ты что-то увидела вчера во время сеанса?
Нет ответа. Темные пряди – как занавес. Когда Руфина подошла и попыталась убрать волосы с лица сестры, та оттолкнула ее руку.
Обо всем этом Руфина не успела поговорить с Августой – та уже вызвала такси. В черном платье, в накидке от Шанель, расшитой перьями, на каблуках, сильно накрашенная, она смотрелась дорого, хотя и чересчур вычурно.
Руфина из окна наблюдала, как такси отъезжает. Не так уж и трудно представить себе… нет, не представить, прочесть… увидеть как в зеркале, как там у них все будет с этим бородачом…
Свет мой, зеркальце, скажи… Книжка, помнится, была такая у них в детстве с красивыми картинками… Братец Тимофей рвал ее листы, чертил что-то цветными карандашами… Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду расскажи…
Новая сцена, ступени… Он в хорошем выходном костюме – в толпе у входных дверей, ждет. Вот увидел, подходит…
– Здравствуйте, Августина.
– Здравствуйте, здравствуйте, а я думала, встретимся уже в зале на местах.
– Нет, я решил… я же сказал… Какая вы красивая, элегантная… Я чертовски рад, а если честно – то не надеялся особо.
– Я люблю балет. Захарова танцует?
– Не знаю, я не балетоман. Может, выпьем кофе в буфете перед началом?
– Спасибо, не откажусь.
Со стороны они смотрятся, импозантная пара средних лет. Наверное, кто-то даже решит, что они муж и жена, вот пришли в театр, купили билеты на дорогие места в партер. Нет, по его лицу явно видно сейчас… Свет мой, зеркальце, скажи…
Руфина прислонилась лбом к холодному стеклу: зачем, зачем она это делает, ведь это все лишнее.
– Кто вы, собственно, такой, представьтесь, – разговор уже в буфете, вместо кофе в руках бокалы с шампанским. Первый звонок.
– Ну, зовут меня Петр… Петр Дьяков. Чем занимаюсь, чем зарабатываю? Раньше работал… служба, знаете ли, ни шатко ни валко, теперь вот у нас бизнес семейный… ничего особенного – химчистка. Живу в Подмосковье, у нас хороший дом, новый.
– А живете вы с кем?
– С матерью и… Да, с мамой. Я никогда не был женат.
– Почему?
– Вы так улыбаетесь… Ваша улыбка кого-то мне напоминает… Я думал, вы бывшая спортсменка и я вас по телевизору когда-то видел, нет? Я сам спорт люблю и занимался…
– Вы это уже мне говорили.
– Да?
– Там, в ГУМе. Вы ведь не случайно ко мне подошли.
– Нет. Я просто хотел… Вы очень интересная женщина.
Второй звонок. Свет мой, зеркальце, там уже второй звонок. У этого Петра Дьякова от смущения покраснели уши. Неуклюже, хотя и весьма галантно подает руку, ведет в зал. Чинное ухаживание. Так бывает, когда вам уже немного за сорок или около сорока.
Увертюра. Свет хрустальной люстры гаснет. Занавес открывается…
Балет «Корсар». Свет мой, зеркальце, ты любишь балет? Я – нет, вот сейчас – нет, не люблю. Хотя танцует Захарова. И в зале – на одну треть те, кто бывал в этом доме раньше, да и сейчас регулярно приезжает, звонит, присылает секретаря, а то и фельдъегеря за новым астрологическим прогнозом. Какие вопросы? Теперь другие, совсем другие, не те, что когда-то задавали матери, великой Саломее – «божественной ядовитой Саломке эпохи заката развитого социализма». Тогда, в начале восьмидесятых, было особым шиком после спектакля в Большом на машинах ехать в особняк на Малую Бронную. Это называлось «пытать судьбу».
Па-де-де…
Он… этот… кладет свою руку на руку той, что сейчас сидит рядом с ним, – в кольцах эта рука, в браслетах «Шанель».
– Можно вас проводить после спектакля?
– Даже нужно. Просто необходимо.
– Мы еще с вами увидимся?
– А вы этого хотите, Петя?
– Очень хочу.
– Хорошо. Только билетов на балет больше покупать не надо.
– Понял. Я понял.
Занавес. Овация: Захарова, браво!! А кто это там на виду всего зала поднимается на сцену с огромным букетом красных роз? Вручает букет. О… как романтично…
– Смотрите, смотрите, так романтично! Эта Захарова просто прелесть. Всех сводит с ума.
– Августина, я могу вам завтра позвонить?
– Да, послезавтра.
– А завтра нельзя?
– Завтра у нас много работы. Пишите телефон в свой мобильный: восемь, девять ноль три… Записали? Звоните, Петя.
– Хорошо, спасибо. А когда?
– Да прямо сейчас! Какой вы забавный… Петя. У меня ваш номер определится, звоните.
Звонок. Гардероб.
– У меня машина там, на стоянке, тут две минуты пешком.
– Какой вечер, Петя.
– Погоду и завтра обещали хорошую. Вот моя машина, Августина, садитесь, прошу.
Чинное ухаживание, съём среднего возраста. Оба слегка смущены, все еще зажаты, не раскованы, и если бы не пара бокалов шампанского, то… Ключ в замок зажигания. Поворот головы, улыбка…
Свет мой, зеркальце… Меркнет, меркнет зеркальный свет. Что-то не так? В чем дело? ЧТО ВО ВСЕМ ЭТОМ НЕ ТАК? Скажи, ну!
ОН НЕ СПРОСИЛ АДРЕСА – КУДА ВЕЗТИ.
ОН ДАЖЕ НЕ СПРОСИЛ…
Что это значит?
Темно-серый (в доме на Малой Бронной сказали бы «цвета маренго») «Шевроле» медленно ехал по ночным улицам подмосковного Дзержинска. Тот самый «Шевроле», что всего пару часов назад взял старт с автостоянки на Театральной площади. Тот самый, на котором приезжала к сестрам-медиумам крашеная толстая блондинка преклонных лет.
Серая тень на темной дороге…
Человек за рулем…
Огонек его сигареты ничего не освещает… даже лица…
Фонари цвета ананаса, площадь, дохлые домишки притулились по краям, несколько кирпичных девятиэтажек и на первом этаже одной из них неоновая вывеска: химчистка-прачечная «Уют и комфорт».
Ознакомительная версия.
