«Но папа не знал, что такое зависть! — подумала она. — Вот ему и казалось, что если не делать никому зла, то и врагов не будет. А есть еще и такое извечное человеческое чувство: „Хочу, чтоб у соседа корова сдохла!“ Об этом он и понятия не имел, а когда сталкивался с чем-то подобным — не понимал, мучился, удивлялся… Потому и сердце у него так рано перегорело… Да, это был человек. Но как трудно быть таким человеком! Легче жить так, как я, хотя и тут… — Она вздохнула и подумала о Диме. — Он-то будет просто счастлив, когда поймет, что я ушла от мужа насовсем. Закричит: „Давай перебирайся! Навсегда! Немедленно!“ Вот проснется и закричит. А что мне ему сказать? Постой, дорогой, не торопи меня, дай подумать, еще не решилась, я тебя побаиваюсь? Ничего этого он больше слушать не станет, я сама сделала первый шаг к нему. Надо сделать и второй и идти дальше, дальше, уходить от своей прежней жизни…»
Да, Катя чувствовала себя если не как в гостинице или в гостях, то как в поезде, стремительно уносящем ее вдаль. И поэтому снова заснуть она не могла. Ей захотелось побродить по квартире, посмотреть, как живет Дима.
«По-холостяцки живет, — отметила она сразу. — Нет женской руки, это видно». Обстановка в обеих комнатах была довольно помпезная: Дима любил громоздкие кресла, диваны и столы под барокко, благо размеры комнат и высота потолков позволяли такой размах. Дом был старый, недавно капитально отремонтированный и относился к концу XIX века. Катя отметила, однако, что при всем этом шике в обстановке явно не хватало вкуса в сочетании цветов. «Портьеры я бы поменяла, безусловно, — машинально подумала она. — И этот красный ковер тут ни к селу ни к городу. Хотя в другом месте он смотрелся бы шикарно. Люстра слишком громоздкая, зачем вешать над головой целый хрустальный магазин? Но Дима есть Дима… Да, это вкус Димы, квартира Димы, и если ты собралась тут жить, тебе придется переделывать все на свой лад, а хочешь ли ты этого? — спросила она у себя. И ответила сразу: — Нет, не хочу. Пусть тут лежит этот ковер и висит эта люстра. Ни слова не скажу. Ни слова. Я тут не хозяйка и никогда ею не буду… Почему я не чувствую, что могу остаться тут надолго? Ведь я уже почти решила. Но я здесь все равно как в поезде. Как тут ни хорошо, а придется выходить и дальше идти одной. „Необитаемый остров“, — вспомнились ей слова Димы. — Он совершенно прав. Так всегда и было».
Сейчас она стояла в той комнате, что явно выполняла роль кабинета и библиотеки Димы. Ее удивляло расположение письменного стола — не перед окном, как обычно бывает, а посреди комнаты. Катя обошла его кругом, подивилась искусной резьбе по грушевому дереву и присела на стул, выполненный в том же стиле. Она хотела почувствовать, каково сидеть за письменным столом, который поставлен таким необычным образом. «Ничего себе! — подумала она. — Только неприятно то, что все отвлекает: постоянно смотришь по сторонам. Впрочем, Дима и так отвлекается, зачем ему вообще письменный стол? Ему, кажется, нет разницы, где работать — на столе или на подоконнике… Пират, одно слово!»
На столе почти не было бумаг, зато было множество географических карт. Некоторые были чистыми, некоторые — исчерканными вдоль и поперек. Катя вгляделась и поняла, что Дима намечал новые маршруты.
«А, вижу, вижу… — Она водила пальцем по большой карте, густо исчерченной толстым красным карандашом. — Вот Канарские острова, вот Тенерифе, вот Маврикий, вот Малайзия, а это Мальдивы… Сейшелы, а вот таиландский Пукет. Филиппины. Ямайка. Злополучные Фиджи. Надо позвонить Лене, не забыть. Спросить, как она поживает, и рассказать про Иру. Материал для ее журнала, но заинтересуется ли она? Вроде у нее был подобный материал в прошлом году. Индонезия. Карибские острова. Куба».
Ее палец остановился. Куба была чиста от пометок Димы, в то время как остальные маршруты прочерчены все до единого. Катя не поверила своим глазам.
«Отменил свою затею? Да не может быть! Скорее на Москву двинется цунами. Но почему не отметил Кубу? Потому что мы туда еще никого не посылаем? Но мы и на Мальдивы не посылаем, только собираемся, и Индонезию только начинаем разрабатывать, а все отмечено тютелька в тютельку… Вот и пойми его! Носился как курица с яйцом — Куба, Куба!»
— Привет! — раздалось у нее за спиной, и она вскрикнула, обернувшись. Дима улыбался и протирал сонные глаза. — Я что, напугал тебя? — осведомился он, заглядывая через Катино плечо. — А, карту смотрела… Гляди, весь мир у нас в кармане!
— Да, был такой детектив. Его герои плохо кончили. — Катя вздохнула, немного оправившись от испуга. — Ты меня чуть не прикончил. Я после вчерашнего сама не своя, а ты подошел так тихо…
— Ну да, ну да… — Дима чем-то очень заинтересовался и стал шарить по столу. — Карандаш не видела?
— Да вот! — Катя поймала покатившийся в ее сторону толстый красный карандаш, тот самый, которым Дима делал пометки, и протянула его. — Что, мало показалось? Еще парочку маршрутов?
— Один. — Дима старательно вывел красную черту, соединяющую Кубу и Россию. — Забыл нарисовать. Вот теперь — все. Ты что так рано встала?
— Так, не спалось, — коротко ответила Катя. — Но уже совсем не рано. Пора бы нам собираться и ехать на работу.
— Ну да, ну да… — кивал он. Глаза были совершенно сонные. — Слушай, я пойду побреюсь, а ты можешь поставить чайник и сделать чего-нибудь поесть.
— Хорошо.
Катя проводила его взглядом. Он побрел в ванную, пошатываясь и громко зевая. «У меня дома он сам предпочел поставить чайник, а тут попросил меня. Резонно. Надо привыкать». И она пошла на кухню.
И только когда они пили кофе, закусывая бутербродами с ветчиной и зеленью, Дима задал тот вопрос, который все время висел в воздухе. Он прожевал кусок, запил его кофе и сказал:
— Ну, Катя, давай что-нибудь решать.
— Понимаю, — откликнулась она. Ей подумалось, что стоит поговорить с ним начистоту, она устала от дипломатии. — Ты насчет нас с тобой?
— Ну да. Я, по-моему, ждал уже достаточно. Ты что-то решила? Что-то определенное, конечно. То, что ты мне говорила раньше, я не засчитываю.
«Ишь ты, уже лицевой счет мне открыл!» — про себя отметила Катя, а вслух сказала:
— Дима, я в общем-то решила, но вот когда приводить все это в исполнение…
— Проблемы? — Он снова стал жевать, не сводя с нее глаз. — Ты скажи, мы все решим вместе.
— Нет, не надо! — Катя покачала головой. — Пойми, тут нужно осторожно, чтобы он…
— А, ну конечно! Мало ты с ним нянчилась! — Дима, как всегда, взорвался неожиданно, так что она даже отшатнулась. — Мало ты с ним сидела, когда могла быть здесь, мало ты себе отказывала в свободных вечерах!
— Мало! — тоже повысила голос она. — Мало, очень мало, ничего я для него не сделала, ничуть я с ним не нянчилась! И перестань кричать! Мне лучше знать, чего он заслуживает! Во всяком случае, не свинского обращения! И я сама все решу, это мои проблемы!
— Ясненько… — отчеканил он, встал и быстро вышел из кухни.
— Твоя ревность под занавес просто смешна! — крикнула она ему вслед, а потом заплакала, неожиданно для себя. Дима, услышав это, сразу вернулся. Она почувствовала его руку на своем плече.
— Прости, я псих! — искренне сказал он. — Сам понимаю, что ревновать не стоит, а все же ревную. Мне кажется, ты к нему слишком хорошо относишься.
— Если бы ты нас видел наедине, ты бы так не думал. — Катя вытерла слезы салфеткой и уставилась перед собой. — Живем плохо, собачимся по мелочам… Вот, я тебе все честно сказала, я вовсе не ангел, и не думай, что жизнь со мной — это рай.
— Глупенькая, я тебя знаю дольше, чем твой Игорь, — ласково сказал он. — Я тебя знаю с пятого класса. И ты решила мне про себя рассказать? Наконец-то!
— Да что это я… — пробормотала она и притихла. А Дима, все еще поглаживая ее плечо, продолжал:
— Я все обдумал. Я принял такое решение — дай себе испытательный срок. Поживи у него еще с неделю…
— Что?! — Донельзя удивленная, она подняла голову и встретила его теплый, немного грустный взгляд. — Послушай, это ты мне говоришь? Мне надо вернуться туда? Теперь? Я так поняла?
— Не так… — с нажимом произнес он и присел перед ней на корточки. Теперь его глаза оказались совсем рядом. — Я тебя хорошо знаю, хотя ты об этом часто забываешь. Я знаю, как трудно тебе принимать решения. Особенно такие. Но принимать их надо. Я думаю, надо сделать так: ты живешь там еще неделю, уясняешь себе все ваши отношения, вы говорите на все темы, какие еще остались, решаете все вопросы. И если в конце этой недели ты не захочешь уйти ко мне — значит, не захочешь никогда. А если поймешь, что там тебе точно делать нечего, — тогда мы всегда будем вместе. Но я настаиваю — слышишь? — на этом сроке.
Катя, не ожидавшая от него такой рассудительности, смотрела на него не отрываясь. На миг его речи чем-то напомнили ей речи отца — такие же размеренные, внушительные, и так же, как и тогда, все в этих словах казалось ей истиной. «Откуда это в нем взялось? — подумала она, глядя на Диму. — Или это всегда было, но я не замечала? Да, он знает меня с пятого класса, а вот я его совсем не знаю, так мне теперь начинает казаться…» И она кивнула:
