Совещание подошло к концу, не принеся результатов, не сняв напряжения и не смягчив раздражения.
Когда участники встречи готовы были разойтись, Лашом задержал уже в дверях Жоржа Вавра:
— Присядьте на минуту и поговорим как мужчина с мужчиной, — начал он.
Вавр предвидел подобный ход.
— Принимая во внимание показания перебежчика, — продолжал министр, мне не следует возмущаться тем, что контрразведка решила наблюдать за мной, за кем угодно, хоть за самим премьер-министром.
— Баум клянется, что никакого наблюдения нет.
— А я ему не верю, — Лашом слегка наклонился и похлопал собеседника по колену. Во время наступившей паузы он предложил Вавру сигарету и закурил сам, щелкнув золотой зажигалкой.
— Что правда, то правда, — он тонко улыбнулся, — мне случается навещать кое-кого в позднее время в тех местах, что упомянуты в газете. По чисто личным причинам, связанным, как вы понимаете, с моей семьей, я бы хотел сохранить это в тайне. Прихлопнуть бы эту чертову газетенку.
— Полагаю, закрыть её можно только через суд, но, я полагаю, это было бы неразумно. Огласка будет максимальной.
— Но должен же я как-то пресечь эти слухи — успокоить свою семью, коллег. Существует такая штука, как личное достоинство, его следует сохранять даже в политической жизни. — Лашом выглядел совершенно спокойным и рассуждал здраво.
— Боюсь, мы можем только игнорировать происходящее. Любая попытка остановить распространение слухов приведет к тому, что их примутся раздувать все газеты страны.
— Вот прелести государственной службы, — мрачно заметил министр и поднялся из-за стола, — Благодарю, что пришли. — И, когда Жорж Вавр уже ступил на ковер обюссон, направляясь к дверям, добавил с легким смехом, прозвучавшим вполне естественно:
— Я, стало быть, подозреваемый…
— В подобных обстоятельствах все мы под подозрением, — отозвался Вавр, не подтвердив, но и не опровергнув сказанное министром.
— Пусть-ка посомневается в душе, от этого вреда, по-моему, не будет, заметил позже Вавр, пересказывая Бауму, чем завершилась эта странная встреча.
Пока Антуан Лашом и Вавр беседовали наедине, начальница канцелярии министра сопровождала Баума и шефа полиции Бальдини, покидающих здание министерства. Следуя за этой дамой, Баум поймал себя на том, что любуется её красивыми ногами и тем, как вызывающе колышутся туго обтянутые юбкой бедра, вопреки тому, что строгий костюм должен бы придавать своей хозяйке вид деловой и сугубо профессиональный. У выхода на лестницу она повернулась к нему:
— В последнее время вы редко заглядываете к нам, господин Баум. Может быть, из-за того, что ваше управление в прошлом году перебралось на другой берег?
Ее гладкие черные волосы блестели и мерцали, отражая лучи светильников на стене, а в глазах, как впервые заметил Баум, дрожали красноватые огоньки. Едва заметная улыбка играла на губах.
— Бесцельно реку не пересекают, мадам. Но когда меня вызывают, я это делаю.
Они уже стояли у лестницы.
— Мы вам всегда рады.
— Даже по субботам?
Она снова улыбнулась.
"Зубы великолепные, — отметил про себя Баум, — Я всегда находил её красивой. И весьма способной во всех отношениях. Любопытно, за что её выбрал Лашом, — за внешность или за ум?"
— Министр может располагать нами в любое время, — сказала она и протянула тонкую руку, — Всего доброго, господа.
Спускаясь по ступенькам, Бальдини многозначительно усмехнулся:
— Слыхал, будто интерес министра к Лоре Фабьен простирается за стены его кабинета.
— Сплетни, — возразил Баум, — О красивых женщинах вечно распускают подобные слухи. Люди часто отказывают им в профессиональных достоинствах…
Он поймал себя на том, что ухмылка начальника полиции ему неприятна. Он и сам слышал, о чем болтают в министерстве, но не любил разговоров на постельные темы.
Во дворе, где их дожидались машины, он в целях конспирации отвел своего спутника подальше от стоявших возле них водителей.
— Теперь, дорогой Бальдини, нам предстоит установить, откуда газета получила эту информацию.
— Но ведь министр определенно сказал, что этого делать не следует.
— Разумеется. Но мы-то с вами, дружище, лучше знаем, чего не следует делать, а что необходимо.
— Но премьер-министр…
Баум не дал ему договорить. Подумав про себя, что Бальдини был бы на месте разве что в дорожной полиции, из него получился бы отличный сержант, вслух он произнес совсем другое:
— Дорогой коллега, политикам приходится говорить подобные вещи. Откуда им знать — а если и знают, то вынуждены это скрывать — о всяких хитростях и уловках, к которым вы прибегаете каждый день?
— Вот именно.
— У вас же есть досье на "Пти галуа" и их информаторов?
— Есть.
— Разрешите мне познакомиться с ним. Всю ответственность беру на себя.
— Конечно, дорогой коллега, буду счастлив. Однако…
— Отлично, Бальдини, отлично. Чтобы не засветить лично вас, попрошу в вашем архиве сведения о нескольких наиболее скандальных газетах — в том числе "Пти галуа". Сотрудник архива обратится к вам за разрешением, а вы с самым небрежным видом ответите: почему бы и нет? Ну, в этом роде. Это нетрудно, да?
Бальдини только плечами пожал. Отказа не последовало.
— Вижу, что псы из "Пти галуа" возвращаются к своей блевотине, заметил Баум три дня спустя, прочитав заголовок в самом низу газетной страницы: "Жорж Вавр вызван на ковер к министру!" Заметка строилась на фактах и домыслах.
"Министр внутренних дел Антуан Лашом пришел в ярость, когда узнал что за ним следят его собственные подчиненные, и на прошлой неделе вызвал к себе начальника контрразведки Жоржа Вавра. По слухам, встреча была бурной. Наш репортер не получил комментариев ни в ДСТ, ни в министерстве.
Что же это происходит? За министром внутренних дел, в чьем подчинении находится служба контрразведки, во время его ночных похождений шпионят люди из ДСТ. Связано это с разведывательной деятельностью или со скандально известной частной жизнью премьера? Что интересует его в районе площади Бланш? И чем вызван интерес ДСТ к этому же месту?
"Пти галуа", всегда стоящая на страже безопасности страны и готовая защищать общественную мораль, будет продолжать эту тему. Учитывая предстоящие выборы, мы считаем, что наши читатели должны узнать ответы на все эти весьма серьезные вопросы."
Перебежчик Котов на сей раз не упоминался.
Прочитав заметку как раз перед тем, как идти на Кэ д'Орсэ, в полицейский архив, Баум покачал головой. Мадемуазель Пино в надвинутой на глаза шляпке наблюдала за ним, примостившись, как птичка, на краешке стула и держа наготове карандаш.
— Я в полицию, — сообщил он, — И вряд ли сегодня вернусь. Надо как следует покопаться в архиве.
— Хорошо.
— Если у вас окажется свободная минута, я бы хотел, чтобы вы поискали данные о некоем Гюставе Шабане. Это журналист, который время от времени оказывает нам кое-какие услуги, но где он сейчас работает, понятия не имею. Поспрашивайте у сотрудников, может, кто знает, где его найти. Мне нужен его телефон.
— Постараюсь, господин Баум.
Мадемуазель Пино вскочила со стула и удалилась. В её манерах все ещё сквозил намек на обиду: она не простила шефу того, что он пренебрегает своим здоровьем, его желудочные проблемы она считала вполне разрешимыми, если бы он прислушивался к её советам.
В архиве Баум взял картотеки сразу трех газет: крайне левой, крайне правой и "Пти галуа", не имевшей никаких тенденций, кроме желания сеять смуту. Две первые он отодвинул в сторону и принялся изучать все, что полиции было известно или по крайней мере считалось известным относительно "Пти галуа" — о её владельцах, сотрудниках и связях. Данных оказалось не так уж много. В течение часа он выписывал имена и штудировал вырезки, которые полиция сочла нужным поместить в картотеку. Потом, проформы ради, посмотрел остальные картотеки и, сдав все три сотруднику архива, перешел по мосту Сену и направился на вокзал Монпарнас, а оттуда домой. Толку от полицейского архива оказалось немного, но, если мадемуазель Пино разыщет Гюстава Шабана, это может принести пользу.
Так оно и случилось. На следующее утро номер Шабана, записанный четким почерком мадемуазель Пино, поджидал его на столе, а ещё два часа спустя журналист и Баум пили кофе в соседнем баре.
— Вы должны помочь, — сказал Баум напрямую, — У меня проблема и я на вас рассчитываю.
— Только не пытайтесь превратить меня в агента, — возразил Шабан, — У меня другая профессия.
— Понимаю. Но то, что я собираюсь попросить, находясь в сложном положении, — это помощь не агента, а патриота. Разница ощутимая, и вы должны мне доверять. Смею думать, мы всегда доверяли друг другу в прошлом.
