Ее смутная тревога превратилась в настоящий ужас в тот день, когда она поняла, что не только притворяется живущей в уединении, но и действительно содержится в изоляции. Она признавала, что с ее стороны абсолютно непрофессионально захотеть вдруг выйти из образа, прогулявшись как-нибудь после обеда без сопровождения в Центральном парке, заглянув, может быть, в Метрополитен-музей. Когда ей впервые пришла в голову эта мысль, она тут же отогнала ее. И все же она на короткий миг почувствовала себя свободной, а вслед за этим ощутила разочарование и неудовлетворенность. Я не имею права, подумала она. Я заключила соглашение. Я приняла гонорар — очень крупный гонорар — в обмен на исполнение определенной роли. Я не могу нарушить договор. Но что будет, если?..
Этот вопрос не оставлял ее в покое, делая невыносимой ее жизнь в ограниченном мирке. Если не считать нескольких санкционированных выходов и редких случаев исполнения роли по телефону, она проводила большую часть дня так: тренировалась, читала, смотрела видеофильмы, слушала музыку, ела… Это казалось ей отдыхом — пока но пришлось заниматься этим по принуждению. Дни тянулись для нее все дольше и дольше. Хотя в обществе Али-стера Драммонда и его помощника ей было не по себе, она почти радовалась их визитам. Эти двое пугали ее, но по крайней мере вносили какое-то разнообразие. Поэтому она спрашивала себя: а что, если мне на самом деле выйти из образа? Что, если действительно взять и прогуляться в Центральном парке? Она не собирается так поступать, но интересно, что будет, если?.. В конце коридора за дверью в ее квартиру вдруг возник охранник и не дал ей войти в лифт.
У нее был кое-какой опыт наблюдения за публикой. Поэтому с самого начала — с первого раза, когда ей позволили выйти из дома и проводили до присланного Драммондом лимузина, — она поняла, что за домом наблюдают: цветочница на противоположной стороне улицы, продавец булочек с горячими сосисками на углу, определенно швейцар и наверняка кто-то вроде нищего у заднего выхода из здания. Но она подумала, что эти люди тут поставлены для того, чтобы помешать неожиданному появлению кого-нибудь из прежних знакомых особы, роль которой она играла, не дать им застать ее врасплох. Теперь до нее вдруг дошло, что здание находится под наблюдением отнюдь не только для того, чтобы не дать кому-то войти, но и для того, чтобы не дать ей выйти. Это открытие сделало ее мир еще более тесным, заставило ее еще больше нервничать. Она теперь стала еще больше бояться Драммонда и Реймонда.
«Когда я смогу выбраться отсюда? — спрашивала она себя. — Когда кончится этот спектакль? Кончится ли он вообще когда-нибудь?»
Однажды вечером, надевая бриллиантовое колье (Драммонд сказал, что оно станет ей дополнительным вознаграждением по завершении работы), она импульсивно провела самым крупным камнем по стенке стакана с водой. Камень не оставил никакой царапины. Это означало, что камень — не бриллиант. А это означало, что колье, ее премия, ничего не стоит.
Что же еще было? Она исследовала банковскую ведомость, которую ей присылали ежемесячно. Это был жест искренности со стороны Драммонда: из каждой ведомости явствовало, что Драммонд, как и обещал, переводил ее ежемесячный гонорар на ее счет в банке. Поскольку она живет на всем готовом, ей нет необходимости брать эти деньги, объяснил Драммонд. Зато когда работа будет завершена, она сможет снять сразу всю эту огромную сумму.
В банковской ведомости был указан номер счета. Она знала, что не осмелится воспользоваться имевшимся в квартире телефоном (он наверняка прослушивался), поэтому стала ждать одного из тех редких случаев, когда ей разрешат выйти из дома днем и когда банк будет открыт. Воспользовавшись паузой в выступлениях на официальном политическом завтраке, куда привез ее Драммонд, она с величайшим наслаждением шепнула ему, что ей надо в дамскую комнату. Сидевший с напряженным лицом Драммонд кивком разрешил ей это и махнул морщинистой рукой одному из телохранителей, чтобы тот проводил ее.
Она придвинулась ближе, прижимаясь к нему грудью.
— Нет, мне нужно не ваше разрешение, — зашептала она. — Мне нужны пятьдесят центов. Именно столько стоит сходить здесь в туалет.
— Не говорите «туалет». — Драммонд поджал губы в знак неодобрения такой вульгарности.
— Я буду называть это место вазой для роз, если вам угодно. Но мне все же нужны пятьдесят центов. Плюс два доллара для служительницы, за салфетки. Мне не пришлось бы просить у вас эту мелочь, если бы время от времени вы давали мне немного наличных денег.
— Вам дают все необходимое.
— Разумеется. За исключением тех случаев, когда мне надо пойти в дамскую комнату… простите, в вазу для роз. — Она еще сильнее прижалась грудью к его костлявой руке.
Драммонд повернулся к сидевшему рядом с ним Реймонду.
— Проводи ее. И дай, что она просит.
Они прошли сквозь толпу, не обращая внимания на глазеющих на нее поклонников. Реймонд незаметно передал ей ту небольшую сумму, которую она просила. Войдя в комнату отдыха, представлявшую собой часть дамского туалета, она сразу же бросилась к телефону-автомату, опустила монеты, набрала номер банка, куда Драммонд переводил ее гонорар, и попросила соединить ее с расчетным отделом. Несколько светских дам, сидевших на бархатных стульях перед зеркалами и освежавших свой макияж, узнали ее и завертели головами. Она кивнула с царственным видом, давая понять, что не желает быть объектом чужого любопытства. Привыкшие делать вид, что никто и ничто не может произвести на них впечатление, светские матроны пожали плечами и вновь занялись подкрашиванием своих увядших губ.
— Расчетный отдел, — отозвался мужской голос.
— Прошу вас проверить вот этот номер счета. — Она продиктовала его.
— Минутку… Да, этот счет у меня на экране компьютера.
— Какой там остаток?
Голос сообщил какой. Сумма оказалась верной.
— Есть ли какие-нибудь ограничения?
— Только одно. Для снятия денег со счета требуется вторая подпись.
— Чья?
Как оказалось, подпись Реймонда. Именно тогда она поняла, что Драммонд не намеревался выпустить ее живой после того, как роль будет сыграна.
Ей понадобилось несколько недель на то, чтобы подготовиться, все рассчитать, все высмотреть и дождаться подходящего момента. Никто ничего не заподозрил. В этом она была уверена. Она заставила себя казаться настолько довольной жизнью, что могла гордиться: за всю ее сценическую карьеру это было самое блистательное исполнение роли. Вчера она ушла к себе в спальню в полночь, притворилась спящей, когда горничная заглянула к ней в два часа ночи, и ждала до четырех, чтобы быть уверенной, что горничная спит. Она быстро оделась в серый тренировочный костюм с капюшоном, обулась в кроссовки. Запихнула в сумочку колье, браслеты и серьги, которые Драммонд обещал ей подарить и которые, как она теперь знала, были фальшивыми. Ей все равно пришлось взять их — пускай Драммонд думает, что она считает эти бриллианты и другие камни настоящими и попытается продать их. Пускай его люди зря потратят время, расспрашивая ювелиров, к которым она вероятнее всего могла бы обратиться. У нее было немного денег — то, что ей дали для служительницы в дамской комнате, несколько долларов, которые ей удалось стащить отдельными монетками по десять и двадцать пять центов из кошелька горничной, пока та была занята где-то в другой комнате, и двадцать пять долларов, которые у нее были с собой в первый день, когда она приступила к работе. С такими деньгами далеко не уйдешь. Ей нужно было больше. Намного больше.
Первой ее задачей было выйти из здания. Как только она поняла, что ее держат взаперти, то сразу предположила, что дверь снабжена сигнализацией, которая сработает и предупредит охранников, если она попытается бежать ночью. Именно эта сигнализация была одной из причин того, что ей пришлось ждать несколько недель. Столько времени ей потребовалось, чтобы урывками, пока горничная отвлекалась от слежки за ней, проверить стены за мебелью и под картинами и обнаружить скрытый выключатель сигнализации. Он был спрятан позади шкафчика с напитками, и прошлой ночью она отключила его. Потом бесшумно отперла дверь, открыла ее и осмотрела коридор. Наблюдавшего за лифтом охранника не было видно. Обычно он сидел на стуле сразу за поворотом коридора. В четыре утра он наверняка дремлет, положившись на то, что звук лифта его разбудит.
Но она и не думала воспользоваться лифтом. Она лишь прикрыла свою дверь, не решаясь захлопнуть ее, чтобы избежать шума, и повернула по коридору направо, туда, где была пожарная лестница. Ковер заглушал ее шаги. Эта дверь на ее этаже не охранялась, охранялся лишь выход с лестницы в фойе. С величайшей осторожностью она открыла пожарную дверь, так же осторожно закрыла ее за собой и выдохнула, вытирая вспотевшие ладони. Этот отрезок пути внушал ей наибольшие опасения — она боялась, что звук открывающейся двери всполошит охранника. Дальше на какое-то время ей будет легче.
