Боже, теперь придется быть особенно внимательным.
Отложив газету, я помыл посуду, спустился в кабинет, затем снова поднялся наверх, поискал какую-то бесполезную ерунду в машине и вернулся в дом.
Даже немного запарился.
Около десяти я снова заглянул к Келли. Она все еще спала, уронив Хоппи на пол. Вернувшись в кабинет и усевшись в кресло, я взял трубку.
— К чертям, — пробормотал я.
Никто не посмеет запирать мою дочь в комнате безнаказанно! Я набрал номер. После трех звонков кто-то снял трубку: «Алло». Голос был женский.
— Алло. Энн?
— Нет, это не Энн.
Она, наверное, дурачила меня. Голос был очень похожим.
— Я могу поговорить с ней?
— Ее нет… Кто звонит?
— Это Глен Гарбер, отец Келли.
— Сейчас неподходящий момент.
— А с кем я говорю?
— С Дженис. Сестра Энн. Извините, не могли бы вы перезвонить позже?
— Вы не знаете, где Энн?
— Простите, нам сейчас нужно готовиться… у нас много дел.
— Готовиться? К чему?
— К похоронам. Энн… умерла этой ночью.
Она повесила трубку прежде, чем я успел о чем-то спросить.
Мать Шейлы, Фиона Кингстон, всегда недолюбливала меня. После смерти Шейлы она еще больше укрепилась в своем нелестном мнении на мой счет.
С самого начала она считала, что ее дочь могла бы устроиться в жизни и лучше. Намного лучше. Фиона никогда не говорила это напрямую, по крайней мере мне, но всегда давала понять, что ее дочь должна была выйти за человека вроде ее супруга — первого мужа, покойного Рональда Альберта Галлана. Заслуженного и успешного юриста. Уважаемого члена общества. Отца Шейлы.
Рон умер, когда Шейле было одиннадцать, но даже после смерти он оказывал влияние на жизнь дочери, служил тем золотым стандартом, по которому Фиона оценивала всех молодых людей своей Шейлы. Даже в юности, пока ей еще не исполнилось двадцати и парни, с которыми она встречалась, вряд ли могли претендовать на роль спутников жизни, Фиона подвергала Шейлу регулярным допросам. Кто их родители? Членами каких клубов они являются? Насколько хорошо учатся? Какие у них оценки? Какие планы на жизнь?
Шейла прожила с отцом только одиннадцать лет. Но одно она осознавала хорошо — у нее осталось очень мало воспоминаний о нем. Он мало проводил с ней времени. Посвящал всю свою жизнь работе, а не семье, и даже когда бывал дома, казался ей далеким и отстраненным.
Шейла не знала, какого мужчину она хотела бы видеть рядом с собой. Она любила отца и переживала его утрату в столь раннем возрасте. Но нельзя сказать, что с его смертью в ее жизни образовалась какая-то пустота.
Когда муж Фионы умер в сорок лет от сердечного приступа, вся ее материнская нежность, которой, стоит сказать, с самого начала было не много, оказалась вытесненной суровой необходимостью в одиночку вести все дела. Рональд Альберт Галлан оставил жене и дочери приличное состояние, но Фиона никогда не распоряжалась семейным бюджетом, поэтому ей понадобилось время, чтобы разобраться в этом с помощью разнообразных юристов, бухгалтеров и банковских служащих. Но как только Фиона освоилась, она с головой погрузилась в решение деловых вопросов и стала довольно разумно инвестировать средства, внимательно изучая ежеквартальные финансовые отчеты.
Однако у нее хватало времени и на то, чтобы руководить жизнью дочери.
Фионе не понравилось, когда ее маленькая девочка, которую она отправила учиться в Йельский университет, чтобы та стала юристом или бизнес-воротилой, и которая при удачном стечении обстоятельств должна была влюбиться в высокопоставленного чиновника, занимавшегося там повышением квалификации, неожиданно встретила мужчину своей мечты не на занятиях по юриспруденции, за обсуждением нюансов сводов законов о гражданских правонарушениях, а в коридоре увитого плющом здания, где он, работавший в компании своего отца, устанавливал окна. Возможно, если бы Шейла не познакомилась со мной, она закончила бы обучение. Хотя я в этом не уверен. Шейла любила путешествовать, чем-то заниматься, а не сидеть в классе, слушая, как преподаватель с важным видом читает лекцию на абсолютно неинтересную ей тему.
Ирония заключалась в том, что из нас двоих только у меня было высшее образование. Родители отправили меня на север, в колледж Бейтс в Льюистоне, штат Мэн, где я получил диплом специалиста по английскому языку, хотя и сам не знал, ради чего. Это оказалось совсем не то образование, которое потенциальные работодатели жаждут увидеть в твоем резюме. Закончив учебу, я не имел ни малейшего представления, что мне делать с дипломом. Учителем становиться я не хотел. И хотя мне нравилось сочинять, я не обладал достаточным талантом, чтобы создать по-настоящему великий американский роман. Я даже не был уверен, что в последние годы читал нечто подобное. Пусть уж эта слава останется за Фолкнером, Хемингуэем и Мелвиллом.
Да, никудышный из меня вышел писатель. Я даже не закончил тот свой роман.
Но несмотря на диплом, я принадлежал к людям, которых Фиона предпочитала игнорировать. Я был муравьем, рабочей пчелкой, одним из миллионов, на ком держится мир, но с кем, слава Богу, не приходится много общаться. Возможно, в какой-то степени Фиона была довольна тем, что существуют люди, строящие и ремонтирующие дома, как была рада, что есть те, кто каждый день выносит мусор. Она ставила меня в один ряд с людьми, которые чистили ее водосточные трубы и подстригали лужайку, когда она еще жила в большом доме, тюнинговали ее «кадиллак» и чинили протекающий унитаз. Ее совершенно не волновали наличие у меня собственной фирмы, перешедшей к тому же ко мне от отца, или мои способности руководить бригадой из нескольких человек. А кроме того, сам я обладал репутацией хорошего строителя и мог не только обеспечить жене и дочери крышу над головой, но и соорудить ее своими руками. Среди людей, работавших тоже руками, на Фиону могли произвести впечатление лишь какие-нибудь модные художники, эдакие Джексоны Поллоки двадцать первого века, чьи перепачканные краской брюки служили доказательством таланта и эксцентричности, а не просто попыткой заработать себе на жизнь.
За все эти годы у меня было немало клиентов вроде Фионы. Эти люди даже старались не пожимать тебе руку, опасаясь, как бы твои мозоли не повредили их нежные ладони.
С тех пор как я познакомился с Фионой, у меня с трудом укладывалось в голове, что Шейла действительно ее дочь. Если не брать в расчет внешнее сходство, эти женщины были абсолютно не похожи друг на друга. Фиона всеми силами старалась поддерживать статус-кво. Это выражалось в том, что она выступала за сохранение налоговых льгот для богатых, была ярой противницей легализации однополых браков и ратовала за двойное пожизненное заключение за мелкие кражи.
Страх Фионы, что Шейла выйдет за меня замуж, можно было сопоставить лишь с ее возмущением по поводу работы дочери волонтером по оказанию бесплатной юридической помощи неимущим, а также труда на добровольных началах в штабе сенатора-демократа Криса Додда.
— Тебе это действительно необходимо? Или ты просто хочешь позлить свою мать? — спросил я однажды Шейлу.
— Мне это необходимо, — ответила она. — А то, что мама злится, служит мне дополнительным бонусом.
Однажды в первый год после нашей свадьбы Шейла сказала мне:
— Моя мать — очень грубая женщина. За все эти годы я поняла: нужно давать ей отпор, иначе не выживешь. Ты даже не представляешь, что она мне наговорила, когда я сообщила о намерении выйти за тебя замуж. Но ты должен знать: самое обидное было сказано не о тебе, Глен. Это касалось меня. И выбора, который я сделала. Так вот, я горжусь своим выбором. И твоим тоже.
Мой выбор заключался в том, что я строил дома. Веранды, гаражи, пристройки, целые коттеджи. После окончания колледжа я попытался устроиться в фирму отца, где подрабатывал каждое лето с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать.
— Мне понадобятся рекомендации, — сказал я, войдя в его кабинет сразу же по возвращении из колледжа. Тогда мне было двадцать два.
Мне нравилось то, чем я занимался. Я сочувствовал друзьям, которые целыми днями сидели в заточении в своих похожих на конуру офисах, а после восьми часов работы возвращаясь домой, не могли толком назвать ни одного дела, которым они были заняты. Я же строил дома. Их можно было увидеть своими глазами, стоило лишь выйти на улицу. Занимаясь строительством вместе с отцом, я каждый день учился у него. Через пару лет совместной работы с ним я встретил Шейлу. Некоторое время спустя мы сошлись, и моим родителям это нравилось не больше, чем Фионе. Но через два года мы перестали жить в грехе, как любила говорить моя мать. Мы изменили себе отчасти потому, что мама умирала от рака, и осознание того, что мы официально оформили отношения, позволило ей отойти в мир иной со спокойным сердцем.
