Ознакомительная версия.
Блох ответил, что у него и впрямь такое чувство, будто он должен все бросить. Ему ничего не стоит, например, выронить из рук эту пепельницу; он сам удивляется тому, что все еще видит пепельницу у себя в руке. Он встал, держа пепельницу перед собой. Арендаторша смотрела на него. Он некоторое время смотрел на пепельницу, потом поставил ее на место. Словно для того, чтобы предварить повторяющиеся со всех сторон указания, Блох повторил то, что сказал. Он был настолько беспомощен, что опять повторил то же самое еще раз. Он увидел, что арендаторша трясет рукой над мойкой. Она сказала, что ей в рукав попал кусок яблока да так и застрял там. Так и застрял? Блох скопировал ее, стал тоже вытрясать рукав. Ему казалось, что если он станет всему подражать, то окажется как бы с подветренной стороны. Но она сразу это заметила и, передразнивая его, показала, как он ее копирует.
При этом она очутилась рядом с холодильником, на котором стояла коробка с тортом. Блох смотрел, как она, все еще передразнивая его, задела коробку с тортом у себя за спиной. Поскольку он так внимательно на нее смотрел, она еще раз двинула назад локтем. Коробка качнулась и медленно сползла с закругленного края холодильника. Блох еще успел бы ее подхватить, но спокойно смотрел, как она шлепнулась на пол.
Пока арендаторша наклонялась за коробкой, он ходил туда-сюда и, куда бы ни пошел и где бы ни остановился, отталкивал от себя вещи куда-нибудь в угол — стул, зажигалку на плите, рюмку для яйца на кухонном столе.
— Все в порядке? — спросил он.
Он задал этот вопрос, потому что ему хотелось, чтобы такой вопрос задала она. Но, прежде чем она ответила, снаружи постучали в окно, так не мог стучать громоотвод. Блох знал это еще за секунду до стука.
Арендаторша раскрыла окно. Перед окном стоял таможенник, он просил одолжить ему зонт на обратный путь в город. Блох решил пойти с ним и попросил у арендаторши зонт, висевший под рабочими штанами на дверном косяке. Он обещал принести зонт завтра же. Пока он его не вернет, ничего не может случиться.
На улице Блох раскрыл зонт; и тотчас дождь забарабанил так сильно, что он не расслышал, ответила ли она что-нибудь. Таможенник, прижимаясь к стене дома, перебежал под зонт, и они отправились.
Не прошли они и нескольких шагов, как свет в пивной погас и стало совсем темно. Тьма была такая, что Блох рукой прикрыл глаза. За стеной, мимо которой они как раз шли, слышалось тяжелое дыхание коров. Что-то пробежало мимо него. В листве рядом с дорогой зашуршало.
— Ну вот, чуть не наступил на ежа! — воскликнул таможенник.
Блох спросил, как же это он увидел ежа в такой темноте. Таможенник ответил:
— Профессия такая. Увидишь движение или услышишь шорох, и обязан определить объект, который вызвал это движение или шорох. Даже объект, который воспринимаешь самым краем сетчатки, должен быть определен, больше того, надо знать, какого он цвета, хотя цвета, вообще-то, полностью воспринимаются только центром сетчатки.
Тем временем они оставили за собой дома возле границы и шли кратчайшим путем вдоль ручья. Дорога была усыпана песком, становившимся все светлей по мере того, как Блох привыкал к темноте.
— Правда, у нас тут довольно тихо, — сказал таможенник. — С тех пор как граница заминирована, с контрабандой покончено. Но если ты не все время настороже, то расслабляешься, и уже трудно бывает собраться. И когда все-таки в виде исключения что-нибудь случается, даже не реагируешь.
Блох увидел, что на него что-то бежит, и спрятался за спину таможенника. Мимо, слегка его задев, пробежала собака.
— И когда вдруг кто-то тебе попадается, даже не знаешь, как за него взяться. С самого начала стоишь неправильно, а если и правильно стоишь, полагаешься на то, что коллега твой сбоку от тебя его возьмет, ну а коллега надеется, что ты его возьмешь, — и нарушитель ускользает.
Ускользает? Блох услышал, как таможенник под зонтом перевел дух.
За спиной у Блоха заскрипел песок, он обернулся и увидел, что собака возвращается. Они продолжали свой путь, собака бежала позади и обнюхивала ему ноги. Блох остановился, сломал возле ручья ветку лещины и отогнал ее.
— Когда стоишь с нарушителем один на один, — продолжал таможенник, — важно взглянуть ему в глаза. Еще до того, как он побежит, глаза укажут, куда он кинется. Но одновременно надо следить и за ногами. На какой ноге он стоит? Он побежит в сторону опорной ноги. А если он решит тебя обмануть и бежать в другую сторону, ему придется перед тем, как бежать, перенести вес на другую ногу, вот он и упустит время, тут-то его и схватишь.
Блох посмотрел на ручей внизу, он был невидим, но слышно было, как он шумит. Из кустов вылетела какая-то большая птица. Слышно было, как за стенкой деревянного сарайчика возятся куры и стучат клювами о дощатую перегородку.
— Собственно, нет никаких правил, — сказал таможенник. — Всегда находишься в худшем положении, потому что тот, другой, так же за тобой наблюдает и видит, как ты на него отреагируешь. Всегда можно только реагировать. И когда он побежит, то после первого же шага изменит направление, и окажется, что ты-то не туда побежал.
Тем временем они опять вышли на асфальтированное шоссе и уже подходили к городку. То и дело они ступали по размокшим опилкам, которые перед дождем ветер принес на шоссе. Блох спрашивал себя, не потому ли таможенник так подробно говорит о том, что можно было бы сказать одной фразой, что подразумевает нечто совсем другое. «Он говорил наизусть !» — подумал Блох. Тогда он сам начал на пробу долго и обстоятельно рассуждать о чем-то, что можно было бы легко выразить одной фразой, но таможенник, казалось, ничего странного тут не заметил, потому что в конце концов спросил, куда он клонит. Значит, сам таможенник говорил без всяких задних мыслей. Уже в центре городка им встретились учащиеся танцкласса. «Танцкласс»?.. На что опять намекает это слово? Одна из девушек, проходя мимо, стала искать что-то в своей «сумочке», а другая была в сапожках с высокими «голенищами». Может, это тоже сокращения для чего-то другого? Он услышал за собой, как захлопнули сумочку; в ответ он чуть было не сложил зонт.
Он с зонтом проводил таможенника до коммунальных домов на окраине.
— Я всегда квартиру снимал, но теперь коплю на собственную, — сказал таможенник уже на лестничной площадке.
Блох тоже вошел в подъезд. Может, он пропустит с ним рюмочку? Блох отказался, но не уходил. Пока таможенник поднимался, свет опять погас. Блох прислонился к почтовым ящикам внизу. Было слышно, как в небе довольно высоко, пролетел самолет.
— Почтовый! — крикнул вниз, в темноту, таможенник и нажал на кнопку электрического освещения.
В лестничной клетке что-то гулко отозвалось. Блох поспешил выйти. В гостинице он узнал, что прибыла большая группа туристов, ее разместили на походных кроватях в кегельбане; потому там сегодня тихо. Блох спросил горничную, которая это сообщила, не поднимется ли она к нему. Она серьезно ответила, что сегодня это невозможно. Позднее он услышал, как она проходила по коридору, а мимо его двери пробежала. В номере из-за дождя было так холодно, что ему показалось, будто всюду насыпали сырых опилок. Он положил зонт концом вниз в умывальник и лег одетый на кровать.
Блоха стало клонить в сон. Он сделал несколько усталых движений, чтобы прогнать сонливость, но именно из-за этого его еще сильнее стало клонить в сон. Кое-что из того, что он днем говорил, опять пришло ему на ум; выдыхая, он попытался от этого избавиться. Потом почувствовал, что засыпает; как перед концом абзаца, подумал он. Фазаны летели сквозь пламя, и загонщики шли вдоль кукурузного поля, и коридорный стоял в каморке и писал мелом на его портфеле номер комнаты, и облетевший куст терновника был весь в ласточках и улитках.
Он стал просыпаться и услышал, что кто-то в соседней комнате громко дышит, и заметил, что из ритма этого дыхания у него в полусне складываются фразы; выдох слышался Блоху как растянутое «и», а продолжительный звук вдоха обращался у него во фразы, которые всякий раз после тире — соответствующего паузе между выдохом и вдохом — присоединялись к этому «и». Солдаты в остроносых выходных ботинках стояли перед кино, и коробку спичек положили на коробку сигарет, и на телевизоре стояла ваза с цветами, и грузовик с песком пропылил мимо автобуса, и путешествующий автостопом держал в другой руке кисть винограда, и перед дверью кто-то сказал: «Отоприте, пожалуйста!»
«Отоприте, пожалуйста!» Эти два последних слова никак не совпадали с дыханием рядом, которое теперь становилось все явственнее, тогда как фразы постепенно замирали. Блох окончательно проснулся. Опять кто-то постучал в дверь и сказал:
— Отоприте, пожалуйста!
Он, видимо, проснулся оттого, что дождь перестал.
Блох быстро поднялся, пружина в кровати подскочила, перед дверью стояла горничная, держа поднос с завтраком. Он завтрака не заказывал, поспешно сказал Блох, но она уже извинилась и постучала в дверь напротив.
Ознакомительная версия.
