Ему было дурно от осознания того, какие темные инстинкты, оказывается, таились в его душе, чего он раньше не знал, не говоря уже о том, чтобы ощущать их в жизни.
И с того дня он старался убедить себя в том, что это Сара соблазнила его, что она совратила его, а он сделал только то, что миллионы людей делают каждый день, считая, что это вполне нормально. Это был обычный неуклюжий «квики», быстрый секс, как он пытался для себя это сформулировать, ничего особенного – не стоять же ему было в сторонке, как закомплексованному идиоту. И больше он не собирался ломать голову над этим.
Но вот это ему как раз и не удавалось. Он был идиотом и чувствовал себя, как идиот. Несколько недель он не мог смотреть жене в глаза, и нечистая совесть причиняла ему почти телесные страдания. С того дня он стал ходить пригнувшись, чтобы хоть чуть-чуть уменьшить колющую боль в груди, которую он стал ощущать почти ежедневно после ночи в доме Сары.
Однажды теплым, солнечным июньским утром около девяти часов тридцати минут он поехал в Сиену к клиенту. Дорога была узкой, изобиловала поворотами и частично очень сильными уклонами. Кроме того жаркое, яркое, почти белое солнце слепило Марчелло, хотя на нем были темные очки. Машина еле ползла, потому что из-за яркого света он не мог сразу уловить поворот дороги. Возможно, это обстоятельство и спасло ему жизнь. Марчелло был в дороге приблизительно пятнадцать минут, когда ему вдруг показалось, что колеса потеряли контакт с дорогой и машина едет словно по вате. У него начало мелькать в глазах, он был не в состоянии различать повороты. Он потерял всякое чувство скорости: она никак не могла быть высокой, а ему казалось, что машина буквально летит. Колющая боль в груди вернулась и стала намного сильнее – такой, что у него перехватило дыхание. Сердце словно сдавило в тисках. Марчелло охватила паника. Он попытался затормозить, но не смог шевельнуть ногами – такой резкой была боль в груди. Страх смерти был самым сильным чувством, которое он когда-либо испытывал, но продолжалось это всего лишь миг, затем все стало черным.
Когда он потерял сознание, машина вместо поворота направо поехала прямо, съехала по склону и ударилась об кедр, который и остановил ее.
Марчелло повезло. Водитель машины, ехавшей вслед за ним, все видел и тут же вызвал «скорую помощь». Марчелло вернули к жизни прямо на месте происшествия и отвезли в больницу в Сиену, где ему наложили два байпаса на сердце.
Через три недели после того, как Марчелло выписали из больницы, в его бюро в Монтеварки появилась Сара.
– Buona sera, синьор Ванноцци, comme va? [17] – дружески приветствовала она его.
– Bene. Grazie [18].
– Я слышала, вы были больны?
– Да, но сейчас мне уже лучше.
– О, я так рада. Как дела у вашей жены и дочерей?
– Очень хорошо. Спасибо. А как ваши дела, синьора? Вы уже освоились в своем доме?
– Да, конечно. С каждым днем я чувствую себя все лучше и лучше. Теперь мне для полного счастья не хватает только страхового полиса. Он готов?
– Конечно.
Она по-деловому прочла полис пункт за пунктом, при этом не посмотрев ему в глаза ни разу, но и не избегая его взгляда. Она была нормальной, какой вообще может быть нормальный человек. Он нервничал, наблюдая за ней, и ожидал хотя бы малейшего раздражения, но ничего подобного не было.
И с этого дня он старательно приучал себя к мысли, что все это случилось только в его воображении, что это был всего лишь сон. После инфаркта ему была подарена новая жизнь, и пришла пора стряхнуть с себя призраки прошлого. Через пару недель ему это удалось. Воспоминания, которые он больше не допускал к себе, бледнели все сильнее и сильнее. В конце концов, он был человеком – служителем права, который до сих пор не сделал ничего плохого, и никто ни в чем не мог упрекнуть его. С каждым днем ему становилось все легче и легче. Наконец он смог снова смотреть жене в глаза, а она была с ним нежной, исполненной любви, как никогда прежде. Дело в том, что все эти недели она спрашивала себя, что случилось с Марчелло. Пару раз она даже высказывала свои подозрения, но никогда не получала ответа. Поскольку она была убеждена, что состоит в браке с самым верным мужем, который только может быть под солнцем, то списала его изменившееся поведение на больное сердце. Кроме того, она утешала себя мыслью, что у мужчин тоже бывает переходный возраст и тогда они не могут держать свои чувства под контролем.
Теперь он стал таким, как прежде, и она пыталась начать все сначала, ничего не говоря об этом мужу.
А синьора, когда случайно встречала Марчелло в супермаркете, и дальше вела себя совершенно обычно. Они пережили сдержанно-дружеский роман, и Марчелло вздохнул с облегчением. Так что не было ничего необычного в том, что он разговаривал с ней о грибах или собирал грибы вокруг ее дома, где их было очень много.
Но когда он увидел ее труп, лежавший там, где произошло все то, что он так успешно вытеснил из головы, воспоминания нахлынули снова. И у него возникло ощущение, что все, что случилось тогда, станет явным, если он признается, что нашел ее тело. Полиция начнет копаться в его прошлом, все раскроет, и его жизнь закончится.
Постепенно до него стало доходить, что прошлое выплывет наружу именно потому, что он снова солгал, промолчал, что-то утаил. Страх, как колющая боль, пронзил его. Марчелло закрыл глаза и подумал, что лучше бы в то июньское утро два с половиной года назад врач «скорой помощи» не заставил его сердце биться снова.
На следующий день дом Симонетти в Монтефиере превратился в настоящий сумасшедший дом. Телефон и дверной звонок звонили наперебой – друзья, родственники, знакомые приходили, чтобы высказать хозяевам свои соболезнования. Романо видел у себя людей, с которыми даже не здоровался при встрече. Энцо закрылся в своей комнате и не хотел никого видеть. Тереза при каждом выражении сочувствия снова и снова разражалась слезами и неутомимо подавала на стол кростини, сыр, оливки, холодную воду и легкое домашнее вино. Комиссар Донато Нери воспользовался подвернувшейся возможностью и поговорил о Саре почти с каждым из присутствующих.
Романо был взбешен. Он считал, что этим репутацию его жены просто попирают ногами. Из-за того что Нери упорно расспрашивал всех о связях Сары и ее прошлом, у каждого человека, с виду печального, возникало подозрение, что с синьорой связана какая-то мрачная тайна. Никто ничего толком не знал, но у людей могло сложиться впечатление, что она сама виновата в том, что ее убили.
Романо ничего не хотелось больше, чем выгнать всех из своего дома и остаться одному, но этого ему в деревне никто бы не простил. Уже из-за одного только поведения его стали бы считать убийцей, и это понятно. Никого в деревне не интересовала правда. Речь шла лишь о том, чтобы поддерживать слухи, которые могли дать пищу для обсуждения в следующие недели. И то, насколько все это соответствовало действительности, имело уже второстепенное значение.
– Когда похороны? – спросила Эльза Романо, когда они сидели вечером перед большим камином в гостиной.
Эльза давно уже потягивала из бокала с красным вином, Романо пил вторую бутылку. Посетители разошлись, Донато Нери тоже ушел. На входной двери траттории висела табличка «Закрыто на неопределенное время по причине траура».
– Наверное, дня через три-четыре. В зависимости от того, когда будут известны результаты вскрытия и найдут ли они что-нибудь.
– А что там еще искать? – спросила Эльза. – Она же однозначно была зарезана ножом, а не отравлена или еще что-нибудь.
– Не спрашивай меня, я тоже ничего не знаю.
– Я не могу так долго не ходить в университет! – Эльза вела себя очень нервно. – Мы на следующей неделе пишем важную контрольную работу. Я не могу пропустить ее, иначе не получу свидетельство, а оно мне нужно для экзаменов в феврале.
– Не усложняй дело, оно и без того сложное. – Романо потребовалось взять себя в руки, чтобы голос не звучал слишком раздраженно. – Переговори с деканом. Эта ситуация хуже самой плохой. Он наверняка отнесется с пониманием, и контрольную ты напишешь позже. Если это самая большая проблема, то это еще ничего.
Разговор с комиссаром Нери тяжким грузом лежал у него на душе. Романо считал Нери неприятным типом, который докапывается до всего, недоверчив, бестактен и подозревает самое плохое. Он изначально считал каждого виноватым, а не наоборот.
– Зачем мать обеспечивает вам такое тупое и примитивное алиби? – спросил Нери напрямую и без всякого предупреждения. – Что среди ночи она якобы хотела взять у вас таблетки от головной боли. Синьор Симонетти, при всем моем уважении… Если вы пытаетесь сделать из меня дурака, то могу сказать, что ожидал чего-то более оригинального.
Романо словно окатили ледяной водой. Значит, мать все-таки имела глупость рассказать комиссару эту сказку. Ее никто не просил об этом, скорее всего, никто даже и не спрашивал. Она сделала это только потому, что думала, что так будет более убедительно. Хотя и знала, что он этого не хотел. Она даже не поняла, что этим поставила сына в трудное положение.
