— Понятно. Ты с ней общался в течение этих шести лет?
— Нет.
— Ни разу?
Теперь я понял, насколько Шанта была хороша в этом деле. Сначала я собирался молчать, а теперь разговорился, не заткнуть.
— Правильно, ни разу.
— А ты уверен, что её зовут Натали Эйвери?
— В таких вещах сложно ошибиться. Хватит вопросов. Что ты нашла, Шанта?
— Ничего.
— Ничего?
Вернулась официантка с широкой улыбкой и холодным чаем.
— Свежая сдоба Джуди.
Её голос был наполнен радостью молодости. Сдобный аромат поднял меня из-за стола и вернул во времена моего последнего визита сюда, ага, шесть лет назад.
— У вас есть вопросы по меню? — спросила весёлая официантка.
Я не мог ответить.
— Джейк? — сказала Шанта.
Я сглотнул.
— Нет.
Шанта заказала сандвич с шампиньонами гриль. Я взял индейку с салатом, беконом, помидорами и ржаным хлебом. Когда официантка ушла, я перегнулся через стол.
— Что это значит, ты ничего не нашла?
— Какая часть «ничего» смущает тебя, Джейк? Я не нашла ничего по твоему вопросу, абсолютно ничего, фиг с маслом. Ни адреса, ни налоговых деклараций, ни счёта в банке, ни выписок по кредитной карте. Полный ноль, ничегошеньки. Вообще, нет свидетельств, что твоя Натали Эйвери существует. Тебе нужно попытаться принять это.
Шанта положила руки на стол.
— Ты хоть представляешь, насколько сложно жить, не оставляя след?
— Честно, нет.
— В наше время компьютерных технологий? Это почти невозможно.
— Может быть, этому есть какое-то разумное объяснение.
— Например?
— Может быть, она переехала заграницу.
— Но нет записей, что она уехала. Не был выдан паспорт. Нет отметок о въезде или выезде. Как я уже говорила…
— Ничего, — закончил я за неё.
Шанта кивнула.
— Она человек, Шанта. И она существует.
— Ну, она существовала. Шесть лет назад. К этому времени относятся последние данные о её адресе. У неё есть сестра, которую зовут Джули Поттам. Её мать, Сильвия Эйвери, в доме престарелых. Ты знаешь об этом?
— Да.
— За кого она вышла замуж?
Отвечать ли мне на этот вопрос? Я не увидел ничего в этом страшного.
— Тодда Сандерсона.
Она записала имя.
— И почему ты теперь хочешь её увидеть?
Ты обещал.
— Это не важно. Мне следовало просто забыть об этом.
— Ты серьёзно?
— Серьёзно. Это был каприз. В смысле, был шесть лет назад. Она вышла замуж за другого мужчину и взяла с меня обещание оставить её в покое. Так, на что я надеялся?
— Но это-то мне и интересно, Джейк.
— Что?
— Ты сдерживал обещание шесть лет. Почему неожиданно ты его нарушил?
Я не хотел отвечать, но что-то начало беспокоить меня.
— Почему тебе это так интересно?
Она не ответила.
— Я попросил тебя найти человека. Ты бы просто могла сказать, что ничего не нашла. Так, зачем ты задаёшь мне столько вопросов о ней?
Казалось, что я застал Шанту врасплох.
— Я просто пытаюсь помочь.
— Ты не говоришь мне ничего.
— Так же, как и ты. Почему сейчас, Джейк? Почему ты начал искать свою старую любовь именно сейчас?
Я смотрел на сдобу и думал о том дне в этом ресторане шесть лет назад, о том, как Натали отрывала маленькие кусочки от сдобы, о том, как она сосредоточено намазывала их маслом, и о том, как она наслаждалась всем этим процессом. Когда мы были вместе, любая мелочь имела значение. Каждое прикосновение доставляло удовольствие.
Ты обещал.
Даже теперь, после всего, что случилось, я не мог предать её. Глупо? Да. Наивно? О, вроде того. Но я не мог этого сделать.
— Поговори со мной, Джейк.
Я покачал головой.
— Нет.
— Почему, чёрт возьми, нет?
— Кто заказывал индейку с салатом, беконом и помидорами?
Это была другая официантка, на этот раз менее весёлая и более измотанная. Я поднял руку.
— И сандвич с шампиньонами гриль?
— Заверните с собой, — сказала Шанта, поднимаясь. — Я потеряла аппетит.
Первый раз, когда я встретил Натали, мы были в помещении, и на ней были солнечные очки. Что ещё больше усугубляло ситуацию, это была ночь.
Я закатил глаза, предположив, что она надела их, чтобы произвести эффект. Я подумал, что она воображала себя художницей с большой буквы. Жители усадьбы писателей и усадьбы художников собирались вместе и делились друг с другом своими работами. Я присутствовал на этом мероприятии впервые, но вскоре узнал, что такие собрания проводились еженедельно. Картины были расставлены в задней части сарая Дарли Уонатика, и установлены стулья для чтения.
Женщина в солнечных очках, её я ещё ни разу не видел, сидела в последнем ряду, сложив руки. Человек с бородой и тёмными кучерявыми волосами сидел рядом с ней. Мне стало интересно, они вместе или нет. Помните хвастуна по имени Ларс, который писал от лица собаки Гитлера? Он начал читать. Он читал очень долго. Я уже начал ёрзать. Женщина же в солнечных очках сидела по-прежнему неподвижно.
Когда я уже не мог больше слушать, грубо это или нет, я побрёл к задней части сарая, и принялся рассматривать произведения искусства, выставленные там. Большую часть из них, мягко говоря, я бы не хотел бы иметь у себя. Там была инсталляция, которая называлась «Завтрак в Америке», и представляла она собой коробки сухого завтрака и их содержимое, высыпанное на кухонный стол. Именно так. Там были коробки Cap'n Crunch, Cap'n Crunch с арахисовым маслом (один человек даже пробормотал: «Заметьте, здесь нет Cap'n Crunch с хрустящими ягодами. Почему? Что этим хотел сказать автор?»), Lucky Charms, Cocoa Puffs, Sugar Smacks, и даже мои давно любимые Quisp. Я посмотрел на засыпанные хлопьями стол. И хотя они мне не нравились, мой желудок слегка заурчал. Когда кто-кто спросил:
— Что вы думаете об этой инсталляции?
Мне очень хотелось сказать, что туда нужно добавить немного молока.
Я шёл дальше, и только одна работа заставила меня призадуматься. Я остановился у изображения маленького домика на вершине холма. С одной стороны он был освещён мягким утренним свечением с розовым оттенком, который появляется с первыми лучами солнца. Не знаю, почему она меня зацепила. Может быть, дело в тёмных окнах, как будто домик был некогда согрет человеческим теплом, а ныне покинут. Не знаю. Но я стоял перед картиной потерянный и тронутый. Я медленно переходил от одной картины к другой. Они все были своего рода глоток свежего воздуха. Некоторые вгоняли меня в печаль. Некоторые настраивали на ностальгический лад, от других я прибывал в странном расположении духа, третьи делали меня вспыльчивым. Но ни одна не оставила равнодушным.
Избавлю вас от «большого разоблачения», эти картины были нарисованы Натали. Женщина улыбнулась, увидев мою реакцию.
— Нравится?
— Очень. Вы художник?
— Боже упаси, нет. Я управляю пекарней и кафе в городе, — она подала руку. — Обычно меня называют Куки-печенька.
Я пожал её руку.
— Стойте. Печенька управляет пекарней?
— Ага, знаю. Чересчур, да?
— Может быть, немного.
— Художницу зовут Натали Эйвери. Она сидит вон там.
Куки показала на женщину в солнечных очках.
— О, — сказал я.
— Что «о»?
Учитывая солнечные очки в помещении, я считал её создателем «Завтрака в Америке». Ларс только что закончил читать. Публика отреагировала дежурными хлопками, но Ларс, выпятив вперёд аскотский галстук,[6] поклонился, словно это было громом оваций.
Все, кроме Натали, быстро поднялись. Мужчина с бородой и кучерявыми волосами прошептал ей что-то, когда поднялся, но она по-прежнему не двигалась. Она так и сидела, скрестив руки, казалось, потерявшаяся в сущности собаки Гитлера.
Я подошёл к ней. Она смотрела сквозь меня.
— Домик на вашей картине, где он находится?
— А? — спросила она испугано. — Нигде. Что за картина?
Я нахмурился.
— Вы Натали Эйвери?
— Я? — казалось, вопрос озадачил её. — Ага, а что?
— Картина с домиком. Мне она по-настоящему понравилась. Она… Не знаю. Она трогает меня.
— Домик? — она села ровнее, сняла очки и потёрла глаза. — Ааа, точно, домик.
Я снова нахмурился. Не знаю, какой я ожидал реакции, но явно не такой сдержанной, как эта. Я посмотрел на неё. Иногда до меня туго доходит, но когда она снова потёрла глаза, понимание настигло меня.
— Вы спали! — сказал я.
— Что? Нет, — сказала она и снова потёрла глаза.
— Чёрт возьми! Так вот, почему вы надели солнечные очки. Чтобы никто не понял.
— Шшш.
— Вы спали всё это время.
— Не говорите никому.
Наконец, она посмотрела на меня, и я понял, что у неё милое личико, и она красива. Вскоре я осознал, что Натали обладает тем, что я называю «медленной» красотой. Это красота такого типа, что сначала и не заметишь, а потом она начинает поглощать, затягивать. И с каждым разом, как ты её видишь, она нравится тебе всё больше. И в конечном итоге, наступает такой момент, когда ты начинаешь думать, что она никак не меньше, чем ошеломляющая. Всякий раз, когда я видел её, всё моё тело реагировало на неё, как будто это было в первый раз.
