– Каждому свое, – ответил я.
– Этот ножной оператор даже не прикасался к своему члену.
– У меня был подобный случай, – вспомнил Майло. – Только мой не убивал, он просто связывал жертву, а потом все как твой.
– Начал бы и убивать, если бы не посадили.
– Может быть.
– Про этих извращенцев можно много чего рассказать. – Хукс вдруг поник и бросил на Майло быстрый смущенный взгляд, но лицо Майло сохраняло полную невозмутимость. – О'кей, если мы с Маком что-нибудь раскопаем, обязательно дадим тебе знать.
– Спасибо, Уиллис.
– Не стоит.
К нам подошел молодой белый полисмен.
– Простите, детектив, – обратился он к Хуксу. – Водитель машины коронера спрашивает, можно ли увезти труп.
– Тебе он еще зачем-нибудь нужен, Майло?
– Нет.
– Увозите.
Полисмен подал знак, и двое служителей морга направились к качелям с носилками и черным пластиковым мешком. Стоя у северной ограды участка, я наблюдал за тем, как группа учителей – многие со стаканчиком кофе в руке – начала медленно выдвигаться поближе к оранжевой ленте.
– Эх, школьные денечки, – задумчиво проговорил Хукс. – Я родился на Тридцать второй, а когда мне исполнилось три года, родители переехали на Лонг-Бич. И слава Богу – иначе тоже ходил бы сюда.
Санитары уложили тело в мешок и подняли носилки. Молодой полисмен между тем подозвал к себе своего коллегу, с кожей потемнее даже, чем у Макларена.
– Может, это совсем не имеет значения, сэр, но я подумал, что вы захотите взглянуть.
– На что? – Хукс придвинулся ближе.
– Нашли под телом. – На вытянутой ладони чернокожего полисмена лежал клочок бумаги размером не более спичечного коробка.
– Может, это и не важно, сэр, но он был прямо под телом, и там что-то напечатано.
Я увидел буквы. Хукс склонил голову.
– D-V-L-L. Кому-нибудь это что-то говорит?
Полицейские переглянулись.
– Нет, сэр, – ответил белый.
– Может, это «дьявол»? – предположил чернокожий.
– А банда какая-нибудь не использует эту аббревиатуру? Общее недоуменное пожатие плеч.
– Да и с каких это пор шпана стала печатать на машинке, – буркнул Хукс, поворачиваясь к белому полисмену. – Ну-ну, Брэдбери, у тебя орлиный глаз! Окажи услугу, проверь писанину на стенах школы – вдруг найдешь что-то похожее.
– Есть, сэр. – Брэдбери направился к зданию, и толпа учителей расступилась перед ним, с интересом глядя вслед.
– D-V-L-L, – повторил Хукс. – Видел раньше, Майло?
– Нет.
– Я тоже. Но если на землю ее укладывал уборщик, значит, бумажка, скорее всего, валялась тут еще до того, как все случилось. Обрывок школьного объявления, скажем.
В неподвижном воздухе клочок казался прилипшим к ладони.
– То есть экспертов можно не беспокоить? – поинтересовался чернокожий.
– Нет уж. Пусть сунут в пакет и сфотографируют, – распорядился Хукс. – Не хочу, чтобы нас потом обвинил в безграмотности какой-нибудь бойкий адвокатишка.
Майло выехал на улицу и остановился позади моей «севиллы».
– Ну вот, – сказал он, глядя в зеркало заднего вида, – наконец-то игра началась.
За нашими спинами из только что подтянувшегося к воротам школы автофургона местной телестанции выскакивали репортеры со своей аппаратурой. Охранник у ворот перебросился парой слов с Хуксом, и серый фургон, тронувшись с места, обогнул нас и ушел в сторону Вестерн-авеню. Похожий на испанца водитель с такой же седоватой, как у Монтеса, бородкой успел бросить быстрый взгляд на нашу машину.
– Дочка дипломата на Вест-сайде и девчонка-наркоманка здесь, – проговорил Майло. – Есть какие-нибудь соображения?
– Определенное физическое сходство между Айрит и Латвинией, обе с задержкой умственного развития, обе удушены, Айрит не изнасилована, не обнаружены пока следы изнасилования и у Латвинии. Положение трупов. Но Латвиния удушена иначе, и уборщик перемещал тело.
– Уборщик.
– Он не понравился тебе?
– Еще как. Потому что он был там. И потому что он перемещал тело.
– Беспокоясь о собственных внуках, – заметил я.
– Есть что-то еще, Алекс. Он обрезает веревку, аккуратно укладывает тело, но не пытается запихнуть назад выпавший язык. Хукс спросил его об этом, и Монтес ответил, будто, сообразив, что она мертва, не захотел нарушать картину преступления. Тебе это кажется логичным?
– Человек обычный, увидев висящее в петле тело, побежал бы к телефону. Но если Монтес – личность, ориентированная на действие, к тому же у него семья, он привязан к школе, – в его поведении нет ничего странного. Однако возможен и другой вариант: Монтес договаривается о встрече с Латвинией – он признал, что был знаком с ней, – они проходят за школу, потому что там он чувствует себя хозяином. Он убивает ее, вешает, потом сознает, что вот-вот начнут подходить ученики, а времени спрятать тело нет. И становится героем дня. Или у него быловремя избавиться от трупа, но он намеренно оставил его там, потому что был уверен, что вывернется, если задерет перед нами нос. Или станет героем – ведь он считает себя умником. Знаешь, как пожарный, который сует спичку в промасленную ветошь, а потом мужественно направляет на нее брандспойт. Плюс ко всему, – я уже не мог остановиться, – Монтес одет в униформу. В серый комбинезон, а рабочий, которого я заметил в парке с газонокосилкой, был в хаки. Кто-то другой мог бы и не обратить внимания.
– Айрит. – Глаза Майло сузились.
– Для нее униформа могла ассоциироваться с лицом официальным. С кем-то, кто работает в данном месте и кому можно доверять. Униформу большинство людей так и воспринимает.
– Монтес, – произнес он. – Ну, если за ним что-нибудь числится, то Хукс выяснит это.
– Не забудь про клочок бумаги, – напомнил я. – DVLL.
– Тебе о чем-то говорят эти буквы?
– Нет. Но я уверен: то, что сказал Хукс про обрывок школьного объявления, – чушь.
– Как? – Майло развернулся ко мне.
– Слишком уж примитивно. Сдвигают тело – и вот вам, пожалуйста. У Айрит ничего подобного не нашли. Если верить документам.
– Это важно?
– Иногда, – заметал я, – мелочи ускользают.
– Ты считаешь, – он нахмурился, – что это Монтес, или кто там у нас убийца, оставил послание?
– Может, бумажка была в кармане Латвинии и выпала – либо когда девочку вешали, либо когда уборщик укладывал ее на землю.
Майло поскреб щеку.
– Съезжу в морг и сам просмотрю все мешки с одеждой Айрит, если ее, конечно, не вернули семье. Кстати, сегодня утром позвонил Кармели, сообщил, что сделал копии писем с угрозами, и я могу подъехать забрать их. Займусь этим после пяти, нужно посипеть на телефоне, уточнить, не было ли еще где-нибудь интересующих нас жертв – с глухотой или малость тронутых. Если я вечером подвезу тебе письма, ты согласишься их посмотреть?
– Почту за честь. А Кармели быстро обернулся с угрозами. Конструктивная попытка улучшить отношения?
– На него произвело впечатление то, что я притащил с собой психоаналитика.
– Конечно. Плюс твой галстук.
Домой я вернулся в половине третьего. Робин не было, видимо, пошла прогуляться с псом. Я выпил пива, просмотрел почту, сходил оплатить кое-какие счета. Часа за полтора до этого звонила Хелена Дал, оставила на автоответчике номер своего рабочего телефона. Был также звонок от доктора Руна Леманна.
В кардиологическом отделении мне ответили, что Хелена на операции и подойти к телефону не может. Я попросил оставить ей записку и набрал номер Леманна.
На этот раз вместо секретарши мне ответил записанный на пленку довольно официальный и все же какой-то мягкий мужской голос, а когда я назвал себя, тот же, но уже принадлежащий живому человеку голос произнес:
– Доктор Леманн слушает.
– Спасибо за звонок, коллега.
– Не стоит благодарности. Мне звонила сестра Нолана Дала, но я решил переговорить сначала с вами. Чего, собственно, она хочет?
– Понять, почему ее брат покончил с собой.
– Соболезную ей, но разве вообще можно такое понять?
– Согласен с вами, но не оставил ли Нолан хотя бы какого-то ключа к пониманию происшедшего?
– Был ли это упадок духа или глубокая депрессия? Явно сyицидaльнoe поведение или, может быть, он взывал о помощи? Ни того ни другого во время его визитов я не заметил, доктор Делавэр, но... не вешайте трубку...
Секунд через тридцать я вновь услышал его ставший торопливым голос.
– Извините. Срочное дело, к сожалению, я вынужден закончить разговор. Видите ли, хотя мой пациент мертв и судейские чиновники косо посматривают на врачебную тайну, я причисляю себя к тем старомодным врачам, которые берут на себя ответственность с уважением относиться к секретам своих больных.
– У вас нет хоть чего-нибудь, что могло бы помочь сестре Нолана?
– Чего-нибудь, – задумчиво протянул он в трубку. – Гм-м-м... дайте подумать. Я готов сообщить вам пару кое-что. Не хотелось бы говорить об этом по телефону. Дело имеет отношение к полиции, плюс нынешняя обстановка... Кто знает, куда суют нос вездесущие газетчики...
