Лет шесть назад он был свидетелем того, как разъяренная толпа вытащила двоих подростков из фургона. Подростки были белыми, а напавшие на них — чернокожими. Эти подростки случайно оказались в районе, охваченном беспорядками, попытались поскорей уехать, но заблудились и оказались в самой гуще событий. «Хорошо бы все это мне только приснилось, — подумал Кауэрт. — Лучше бы я всего этого не видел!» Толпа бушевала вокруг вопивших от ужаса подростков. Их толкали, дергали в разные стороны. Потом они скрылись из виду. Репортер видел только, как кого-то били кулаками и ногами, в кого-то бросали камни и стреляли из пистолетов. Сам Кауэрт находился в тот момент примерно за квартал от места расправы. Он был слишком далеко, чтобы выступить свидетелем в полиции, но достаточно близко для того, чтобы увиденное навсегда врезалось в его память. Журналист укрылся за горящим зданием вместе с фотографом, непрерывно щелкавшим затвором фотоаппарата и сетовавшим на то, что не захватил с собой достаточно мощный объектив. Наконец утолившая жажду крови толпа удалилась, оставив на мостовой изуродованные тела подростков, а Кауэрт, не желая разделить их участь, бросился к машине, понимая, что никогда не забудет увиденного. Той ночью погибло много людей.
Он вспомнил, как писал потом статью в помещении редакции. Описывая смерть молодых людей, он чувствовал себя таким же беспомощным, как и они.
«Впрочем, тогда я не погиб, — подумал Кауэрт, — умерла только маленькая частица меня».
Вздрогнув, он пожал плечами, встал и потянулся, словно напоминая себе о том, что ему нужно быть в хорошей форме. Ведь ему предстояла встреча с двумя детективами из полиции. Кауэрт гадал, что они ему скажут и сможет ли он поверить их словам.
Он отправился в ванную и долго стоял под душем, словно пытаясь очистить теплыми струями воды свою память.
Секретарша в отделе по борьбе с тяжкими преступлениями при управлении шерифа округа Эскамбиа указала Мэтью Кауэрту на уродливый дерматиновый диван и велела ему ждать, пока она не свяжется с обоими детективами. Секретарша была молодой и, наверное, привлекательной женщиной, но ее портила унылая гримаса и безжалостно стянутые в пучок на затылке волосы; из-за полицейской формы грязно-коричневого цвета она казалась неестественно широкоплечей. Поблагодарив секретаршу, Кауэрт уселся на диван. Набрав какой-то номер, та забормотала в трубку так тихо, что журналист ничего не расслышал.
— Сейчас за вами кто-нибудь придет, — пообещала секретарша, повесив трубку.
Отвернувшись, она стала перебирать бумажки у себя на столе, старательно не обращая на Кауэрта внимания, и журналист решил, что она наверняка уже в курсе причины его появления.
Отдел по борьбе с тяжкими преступлениями располагался в новом здании рядом со следственным изолятором округа. Казалось, толстый коричневый ковер и белоснежные перегородки, отделявшие кабинеты детективов от приемной, где сидел Кауэрт, заглушают все лишние звуки. Журналист попробовал сосредоточиться на предстоявшем ему разговоре, но не смог собраться с мыслями. Царившая в здании тишина действовала на нервы.
Внезапно Кауэрт вспомнил о доме, где он вырос. Его отец был главным редактором маленькой ежедневной газеты в небольшом городке в Новой Англии. Сначала это были несколько домишек вокруг мельницы, но постепенно, благодаря успешным капиталовложениям крупных корпораций, город стал расти. Деньги вдохнули новую жизнь, и в его архитектуре даже появилось некоторое своеобразие. Отец Кауэрта был замкнутым человеком, отправлявшимся на работу затемно и возвращавшимся домой поздно вечером. Он носил простые синие или серые костюмы, висевшие как на вешалке на его аскетически худом теле. С ним было трудно общаться, он редко улыбался, и его пожелтевшие от никотина пальцы были вечно вымазаны типографской краской.
Отец Кауэрта был поглощен бесконечными проблемами, перипетиями и маленькими драмами, связанными с его ежедневной газетой. Глаза у него блестели только тогда, когда он подбирал новости и материалы для статей, особенно тех, которые могли привлечь внимание читателей своим появлением на первой полосе газеты. Стоило произойти чему-нибудь из ряда вон выходящему — какому-либо злодеянию или преступлению, — и отец Кауэрта преображался. В таких случаях его нелепый энтузиазм напоминал радость танцора, впервые за много лет тишины услышавшего звуки музыки. Отец походил на фокстерьера, вознамерившегося вцепиться в свою жертву и без конца трепать ее.
«Сильно ли я отличаюсь в этом от отца? — подумал Кауэрт. — Наверное, нет». Бывшая жена называла его романтиком и странствующим рыцарем — тон у нее при этом был такой, словно это бранные эпитеты…
В приемной появился мужчина, напомнивший журналисту не фокстерьера, а бульдога.
— Вы Кауэрт? — дружелюбно спросил мужчина.
— Да. — Мэтью поднялся с дивана.
— Меня зовут Брюс Уилкокс, — сообщил человек и протянул руку. — Пойдемте со мной. Поговорим в другом месте. Лейтенант Браун задерживается.
Детектив провел Кауэрта мимо ряда письменных столов в застекленный кабинет, на двери которого было написано: «Лейтенант Т. А. Браун, отдел по расследованию убийств». Уилкокс закрыл дверь, уселся за большой письменный стол и жестом указал Кауэрту на стул напротив.
— У нас сегодня небольшая авиакатастрофа, — объяснил Уилкокс, приводя в порядок документы на письменном столе. — Во время учебного полета разбился двухместный «Пайпер-каб». Тэнни пришлось отправиться на место его падения, чтобы проследить за извлечением из-под обломков тел ученика и инструктора. Самолет упал на краю болота. Не самое удачное место — сначала надо добраться сквозь грязь до самолета, потом из него нужно вытащить трупы. Кажется, самолет еще и загорелся. Вам когда-нибудь приходилось иметь дело с обгоревшими трупами? Между прочим, отвратительное зрелище… — Детектив покачал головой, не скрывая своего облегчения оттого, что на этот раз обгоревшими трупами занимается кто-то другой.
Уилкокс был невысокого роста, с длинными прилизанными светлыми волосами, на вид ему было чуть меньше тридцати. Сняв неуместно пестрый пиджак, Уилкокс повесил его на спинку стула, вновь уселся и стал раскачиваться, словно намеревался водрузить ноги на стол. Кауэрту показалось, что широкие плечи и мускулистые руки полицейского словно пересажены ему от какого-то другого, более рослого человека.
— Извлечение трупов — часть нашей работы, — пояснил детектив. — Обычно это поручают мне, — добавил он и согнул руку, демонстрируя бицепсы. — В школе я занимался борьбой. Кроме того, я маленького роста и могу пролезть туда, куда мужчинам нормального роста не добраться. Наверное, у вас в Майами есть специальные техники и спасатели, которые возятся с трупами. А здесь мы все делаем сами. Сначала мы определяем, произошло ли убийство. Впрочем, когда перед тобой горящий самолет в болоте, определять нечего. Достаточно достать трупы и отвезти их в морг.
— И много у вас работы?
— Хватает, — усмехнулся детектив. — Смерть — надежный поставщик. Она не останавливает производство и не уходит в отпуск, работает как часы. Нам, детективам, расследующим убийства, нужно объединиться в профсоюз и потребовать от нее передышки. Пусть народ гибнет с перерывами…
— А убийств много?
— Вы наверняка в курсе, что по всему побережью Мексиканского залива в США доставляют наркотики. Говорить в этом случае о «проблеме» — все равно что называть ураган ветреной погодой. А там, где наркотики, всегда убийства.
— Но ведь наркотики тут, кажется, появились не так давно?
— Ну да, года два назад.
— А что было до наркотиков?
— Бытовые убийства, нарушения правил дорожного движения, повлекшие смерть потерпевших. Иногда даже вполне приличные местные жители ссорятся за картами или из-за женщин и хватаются за ножи и пистолеты. В нашем округе это почти в порядке вещей. В Пенсаколе есть и свои, чисто городские, проблемы, в основном из-за военнослужащих. Они дерутся в барах. Вокруг авиабазы полно проституток, а они тоже не прочь пострелять и порезать друг друга — знаете ли, такими выкидными ножами и маленькими револьверами тридцать второго калибра, с перламутровыми рукоятками. Короче говоря, ничего особенного. Все как у людей.
— А Джоанна Шрайвер?
— Это совсем другое дело.
— Почему?
— Другое дело — и все! Она… это… — Уилкокс замолчал.
Вдруг он внезапно сжал руку в кулак, потряс им в воздухе перед носом у Кауэрта и сказал:
— Это задело нас всех. Она… — Уилкокс вновь замолчал, перевел дух и пробормотал: — Лучше подождем Тэнни. Он вел это дело.
— Я думал, лейтенанта Брауна зовут Теодор.
— Да, но мы зовем его Тэнни. И отца его так звали — он дубил кожу,[6] и руки у него были вечно красные. Тэнни помогал отцу, пока учился в школе. А когда он учился в колледже, то помогал отцу на летних каникулах. Поэтому мы его так и прозвали. Думаю, в Пачуле его звала Теодором только его мама.
