— Ты-то здесь один как — справишься?
Мальчик кивнул и еще плотнее закутался в одеяло.
— Когда я выйду наружу, то захлопну за собой дверь. Ключ я не беру. Не открывай никому, кроме меня. И даже мне, пока не будешь абсолютно уверен, что узнал мой голос.
— Хорошо.
— Я долго не задержусь.
Колин снова кивнул. И потом еще умудрился мрачно пошутить, несмотря на то, что наверняка очень боялся и за себя, и за Алекса:
— Ты, знаешь ли, будь осторожен. Тебе, как художнику, непозволительно было бы дать укокошить себя крайне безвкусно, в такой дешевой и мрачной дыре, как эта.
Дойл грустно улыбнулся:
— Ни в коем случае.
И вышел наружу, убедившись, что дверь за ним захлопнулась на замок.
* * *
В тот же вечер, но чуть раньше детектив Эрни Ховел открыл парадную входную дверь особняка типа "ранчо", находящегося в неплохом районе новых застроек, где жили люди среднего достатка. Район этот находился между Кембриджем и Кадизом, штат Огайо, по двадцать второй магистрали, и около полутора тысяч миль восточнее "Рокиз Мотор отеля". Дом, куда пришел детектив Ховел, был довольно большим, с тремя спальнями, и тянул тысяч эдак на тридцать. Войдя в просторный холл, Эрни увидел, что весь он был запачкан пятнами крови. По стенам протянулись длинные кровавые полосы — видимо, в тех местах, где чьи-то руки в отчаянии пытались за что-нибудь ухватиться. Темные, почти коричневые капли зловещими точками выделялись на бежевом ковре и золотистом парчовом кресле на двоих, стоявшем возле гардероба.
Ховел прикрыл за собой дверь и прошел в гостиную. Там на софе лежала мертвая женщина. Ей было около пятидесяти лет, но она все еще была довольна привлекательна, даже красива: высокого роста, со смуглой кожей и темными волосами. Женщина была убита выстрелом в живот.
Вокруг трупа волчьей стаей рыскали репортеры и фотографы из экспертного отдела. Четверо из них, похожие на квартет глухонемых, не произнося ни слова, ползали по комнате на четвереньках, измеряя и высчитывая разлет кровавых брызг, которые, казалось, попали в каждый угол и каждую щель.
— О Господи! — произнес Ховел, едва сдерживая тошноту. Затем он пересек гостиную и по узенькому коридору спустился в одну из ванных комнат, где на полу возле шкафчика, неуклюже повернувшись, лежала очень симпатичная девочка-подросток. Здесь тоже все было покрыто пятнами и каплями крови. На девчушке были только узенькие голубые трусики. В нее выстрелили один раз, попав прямо в голову. Ужасно, но в ванной крови было больше, чем в холле и гостиной, вместе взятых.
В самой маленькой спальне на кровати лицом вверх лежал юноша с длинными волосами и бородой, закрытый покрывалом до подбородка. Его руки были мирно сложены на груди. Светлое одеяло насквозь пропиталось кровью, и в центре было порвано дробью, выпущенной из ружья. Ярко-красные полосы расчертили вдоль и поперек плакат с изображением "Роллинг Стоунз", висевший над кроватью, а углы и края его загнулись от липкой влаги.
— А я думал, вы работаете сейчас только с делом Пулхэма.
Ховел резко оглянулся. Перед ним стоял тот самый умник эксперт, который сумел найти на полицейской машине Рича Пулхэма отпечатки пальцев убийцы. Что и говорить, парень выглядел отнюдь не глупцом.
— Я послушал первоначальный отчет и подумал: а вдруг эти два дела можно связать воедино? Почерк похожий.
— Это бытовуха, — возразил эксперт.
— Уже есть подозреваемый?
— Уже есть полное признание, — заявил эксперт, равнодушно взирая на труп юноши на постели.
— Кто?
— Ее муж и их отец.
— Он что, убил собственную семью?
Ховел уже не впервые сталкивался с подобным случаем, но всякий раз испытывал шок. Его собственные жена и дети были для Ховела смыслом жизни, буквально всем, поэтому для него оставалось неразрешимой загадкой, как человек может дойти до того, чтобы зверски уничтожить собственную семью.
— Он ждал, когда за ним приедут и арестуют, — добавил один из фотографов. — Он сам и вызвал полицию.
Ховелу стало не по себе.
— Что-нибудь есть по Пулхэму? — спросил эксперт.
Ховел прислонился было к стене, но, вспомнив про кровь, выпрямился и посмотрел на свой рукав. Но в этом месте стена оказалась чистой. Он вновь прислонился к ней, теперь уже спиной. Чувствовал он себя отвратительно, мерзкий холодок то и дело пробегал по спине сверху вниз.
— Думаем, есть. — Он заставил себя сосредоточиться на эксперте. — Скорее всего это началось в кафе "Бринз".
И Ховел кратко рассказал о том, что полиция узнала от Жанет Киндер, той самой официантки, которая в понедельник днем обслуживала очень подозрительного субъекта, чье имя до сих пор не удалось установить.
— Если Пулхэм решил проследить за ним — а я все больше убеждаюсь, что было именно так, — тогда получается, что убийца — именно тот человек, который едет во взятом напрокат фургоне в Калифорнию.
— Это все равно что искать иголку в стоге сена.
Эрни мрачно кивнул:
— По семидесятому шоссе, на запад двигаются, наверное, тысячи таких фургонов. И потребуются недели для того, чтобы проверить их все, установить личности водителей, отсеять всех непричастных и наконец выйти на того гада, который сделал это.
— А официантка смогла его описать? — поинтересовался эксперт.
— Да. Она вообще чокнутая на мужиках, поэтому очень хорошо запомнила подробности.
И он повторил описание человека, полученное от девушки.
— Лично мне кажется, что такой парень скорее бывший морской пехотинец, но не левый радикал, — заявил эксперт.
— Теперь их сам черт не разберет, в наши-то дни, — возразил Ховел, — некоторые из этих молодчиков тоже стригут волосы, исправно бреются и моются, так что их и не отличишь от простых добропорядочных граждан.
Желтолицый умник уже начал снова раздражать Эрни, и он больше не хотел обсуждать с ним эту тему, тем более что говорили они на разных языках. Поэтому Ховел наконец отлип от стены и еще раз заглянул в залитую кровью спальню.
— Но почему? Почему так? Зачем ему было убивать собственную семью?
— Он очень религиозен, — ответил эксперт и как-то странно улыбнулся.
Ховел не понял его и переспросил.
— Он проповедник, но без духовного сана, любитель, так сказать. Очень предан своему делу и Господу Богу нашему, Иисусу Христу. Он, понимаете ли, несет Слово Божие куда только может, на ночь по часу читает Библию. А потом вдруг видит, как его любимый сынок опускается все глубже и глубже на дно: наркотики, марихуана. Папаша начинает также думать, что его дочурка совсем разболталась, не имеет никакого представления о морали, потому что не рассказывает ему о своем парне и не объясняет, почему пришла домой за полночь. Ну а супруга его, слишком уж заботливая мамаша, покрывает детишек, более того, подталкивает их к греху.
— Ну а почему он сорвался в конце-то концов, где повод? — спросил Ховел.
— Его просто нет. Ничего особенного. Он говорит, что все эти мелочи мало-помалу и день за днем накапливались, и настал момент, когда он не смог этого больше вынести.
— А решение проблемы, выход из положения, значит, — убийство?
— По крайней мере для него — да.
Ховел горестно покачал головой, вспомнив симпатичную девчушку, лежавшую на полу в ванной.
— И куда только катится мир?
— Да никуда, — пожал плечами тощий эксперт, — или, по крайней мере, не весь мир.
Дождь лил как из ведра, и казалось, никогда не кончится. Высоко над Денвером ветер гнал с востока рваную серую пелену облаков. Вода потоками текла вниз по остроконечным крышам всех четырех крыльев мотеля, радостно журча, устремлялась по желобам к водосточным трубам, с грохотом обрушивалась по ним вниз и, шумно булькая, исчезала в канализационных решетках на тротуарах. Намокшие деревья и кусты, гладкие стены здания и поверхность мостовой матово поблескивали в темноте. На лужайках перед домом грязная вода собиралась в лужи. Тяжелые капли нарушали спокойствие водной глади бассейна, стучали по плитам его бортика и приминали густую траву вокруг. Порывистый ветер бросал дождевые капли под навес и на открытую веранду на втором этаже, куда выходила комната Дойла и Колина. В тот самый момент, когда Алекс закрывал за собой дверь, ураганный порыв мокрого и холодного ветра атаковал его справа. Тут же его синяя блузка и одна штанина промокли насквозь и прилипли к телу. Дрожа от пронизывающей сырости, Дойл обернулся и посмотрел на юг, в направлении самой длинной парковой аллеи, где располагалось дальнее крыло. Ни в одном окне там не горел свет, тьма была густой и плотной. Лишь слабенькие фонари ночного освещения на веранде, расположенные в пятидесяти-шестидесяти футах друг от друга, слегка рассеивали мрак. Тоскливую картину дополнял ночной туман, вившийся вокруг металлических подпорок навеса и сворачивавшийся в небольшие облачка в нишах входных дверей. Как бы там ни было, Дойл был искренне уверен в том, что никому не придет в голову слоняться по улице в такую погоду.
