Полиция установила, что трейлер был куплен и сдан в аренду в тот самый вечер, когда был убит человек на станции Альдвич, и что владелец трейлера был в темных очках.
Потом она вышла на семейную пару в Лисестере, арендовавшую этот трейлер. От них узнали, что в обмен за аренду они отдали владельцу велосипед-тандем с прицепной детской коляской и что владелец наговорил про себя много всякой неправды.
Женщина в Уэймуте, у которой тот человек покупал продукты, уверена, что за очками один глаз у него хуже другого, но никто больше этого не заметил. Того человека разыскивают по обвинению в убийстве, но если дело дойдет до суда, а в суд оно попасть должно, все основано на сомнительной информации билетера в метро, и никакой суд присяжных его виновным не признает. И позволь мне высказать твердое убеждение: если тот человек порядочный и сумеет доказать, что, будучи жертвой нападения, действовал в порядке самообороны, то дело до суда даже не дойдет. Я настоятельно рекомендую такое поведение. Погибший человек был самого отрицательного свойства и подозревается в том, что состоял на службе иностранной державы.
Владельца трейлера определенно отыщут и арестуют, поскольку он проживает или путешествует в холмах поблизости Биминстера. До начала расследования данное лицо, отпустившее бороду, но в остальном соответствующее описанию, трижды видели в Биминстере.
Я, естественно, внимательно слежу за расследованием дела Альдвича, можешь быть уверен, что полиции известно только то, что сообщаю тебе, и ничего другого".
Кончалось письмо просьбой его немедленно сжечь, что я и сделал. Больших опасений, что мое логово обнаружат, у меня не было, и моей первой реакцией было вознести хвалу небесам, ниспославшим мне знание самого худшего и своевременное предупреждение. Затем я понял всю меру глупости своего поступка и последствия этого; бессистемный розыск по всему графству Дорсет, и прежде всего на меловых холмах на северо-востоке графства, где я и находился, теперь сконцентрируется на небольшой площади между Биминстером и Лайм Реджисом.
Та часть моего сознания, что следила за безопасностью, вела отсчет минутам (больше нескольких минут оставаться на одном месте я не мог), тогда как другая часть часами предавалась беспорядочным и паническим размышлениям. Я вполне серьезно воспринял совет Сола сообщить полиции свое настоящее имя и отчасти рассказать о своей поездке за границу, объясняющей мой изуродованный вид и нападение на меня на станции Альдвич. Я забыл, что у меня есть враги похуже полиции.
Желание явиться в полицию было тогда очень сильным, но оставалось всего лишь пустым мечтанием. Когда чувствуешь за собой погоню одной своры, только на время теряешь страх перед другой. Ни за одним животным кроме человека, одновременно не гоняются сразу две стаи, без того, чтобы слиться воедино; неудивительно, что при всей своей сообразительности и находчивости человек может оказаться в растерянности.
Здравомыслие взяло верх. Если откроюсь — смерть или бесчестие мне гарантированы. А если какие-нибудь безрассудные идиоты выставят меня жертвой, я получаю все задатки первосортного повода для международного инцидента. Мой долг — не стараться искать защиты, а покончить с собой, или, что будет легче, самому выйти на безымянного убийцу.
Через десять минут на моей остановке автобуса появилась полиция. Дочка почтмейстерши и полиция времени даром не теряли. Полицейские направили свет фар двух своих машин на лесок, где я стоял, и ринулись шарить по кустам.
Ближайшее будущее меня ничуть не беспокоило. Уже стемнело, а в темноте я могу пройти мимо сколь угодного количества полицейских, а если захочу — даже снять с некоторых ботинки. Я спокойно шел впереди их, пока мне не нужно было выйти из укрытия темноты, либо пересекая освещенную дорогу, либо повернув в сторону заката, чтобы уходить в холмы на запад. Дорогу мне переходить не хотелось: преследователи двинулись бы в сторону моей земли, не было также никакого смысла красться в другую сторону навстречу неведомым трудностям. Я решил оставаться в контакте с этими полицейскими — в группе их было пар пять; поэтому я вспрыгнул на каменную ограду вокруг лесочка и сделал вид будто нахожусь в нерешительности, что делать дальше. Наконец один увидел меня и поднял крик. Я бросился бежать в сторону Девоншира вниз по длинному и голому склону.
Благодаря долгому пребыванию на открытом воздухе и бодрящей свежести осени я чувствовал себя физически превосходно. Мои мышцы быстро откликаются на призыв, и я привел их в действие. Ей-богу, при всей неповоротливости и разброде моего мышления, мне было приятно чувствовать, какой я мужчина!
Сначала я хотел притаиться в каком-нибудь самом маленьком и даже ненадежном укрытии, чтобы преследователи пробежали мимо; но не принял в расчет, что один молодой и шустрый полицейский уже скинул свою шинель и мог выдать четверть мили менее чем за шесть секунд. Приближаясь к подножью холма, я уже не мог затевать игру в кошки-мышки в зарослях можжевельника или спрятаться за стеной живой изгороди. Преимущество в полторы сотни ярдов, которого мне хватало чтобы раствориться в наступающей темноте, сократилось до пятидесяти.
Мне оставалось продолжать свой бег либо через ворота, ведущие на другое открытое поле, либо через другие ворота, за которыми виднелась грязная фермерская дорога, где в глубоких ямках от копыт животных поблескивала вода. Я выбрал грязную, прошмыгнул в узкую щель между створками ворот и сразу же увяз в навозной жиже. Но полицейскому тоже предстоит бежать по ней, а там увидим — кто кого; это тебе не пробежка по гаревой дорожке, милый. Я мчался, разбрызгивая грязь, как скачущий конь, на себя и вокруг. Он уже был в двадцати ярдах от меня, сбивая дыхание криками остановиться и стоять смирно.
Пока он еще бежал по скользкой глине, а остальные только втягивались на грязную трассу, я уже был на твердой земле. Впереди виднелись постройки фермы; они имели обычную в плане конфигурацию в виде буквы Е без палочки посредине: сзади дом а по бокам амбар и сараи. Прекрасное место для полиции все окружить и начать обыскивать; это займет у них несколько следующих часов, и кордон между Лайм Реджисом и Биминстером, через который мне надо проскочить, будет сильно ослаблен.
Я оглянулся. Бегущий за мной молодой инспектор поотстал; остальная команда, как было слышно, ругаясь шлепала по грязи далеко позади. Я прибавил ходу и заскочил за ближайшую перекладину Е. Представляя себе общий план английской фермы, я был уверен, что лучшее место спрятаться — то, которое не выглядит для этого самым подходящим, — это быть на углу, где я и оказался. Я бросился лицом на землю, смешавшись с грудой чего-то и тенью от нее. Из чего состояла эта груда, я не разглядел. Головой я уткнулся в навозную кучу с запахом дезинфекции, этим, вероятно, обрабатывали овец от паразитов, а локоть лежал на старом жернове; основная тень падала на меня от чего-то высокого.
Инспектор промчался мимо, завернул за угол и кинулся в открытый сарай, светя фонариком на телеги, груды корма для скота и бочки с сидром. Как только он пробежал мимо, я тихо и пригнувшись выскочил со двора и упал возле внешней стены. В мелочах мне не везет. Теперь я уткнулся лицом в крапиву.
Остальные полицейские, отставшие от нас на целых полторы минуты, забежали во двор и собрались вокруг молодого инспектора. Он кричал им: «Давайте ребята... Я загнал негодяя в угол...» Вся ферма и собаки на ней были подняты на ноги сообщением, что к ним забрался преступник, и полиция получила возможность беспрепятственно его искать; дело предстояло долгое и изнурительное, поскольку, по мнению преследователей, из трех стен ловушки, куда я забежал, выскользнуть для меня ни малейшей возможности не было.
Отправиться домой я не хотел. Пока я не оставлю ложный, уводящий в сторону след и не буду уверен, что полиция пойдет только по нему, никуда не отклоняясь, покоя в моем логове мне не будет.
Во-первых: мне нужно сделать ложное место своего пребывания, чтобы показать полицейским, что живу именно там, дабы они не вели поиск между Биминстером и Лайм Реджисом.
Во-вторых: я должен убедить полицию, что совсем покинул этот район. Я двинулся вдоль главной дороги, по которой ехал на автобусе, обратно в сторону Лайм Реджиса. Говоря «вдоль дороги», я имею в виду, что мне нужно было так идти, но шагать по дороге я не мог, а правильное направление в темноте держать нелегко. Параллельно дороге и примыкая к ней через каждые две сотни ярдов шли заборы и живые изгороди, через которые приходилось перелезать — и так целые три мили. Следовать в направлении дороги, не ступая на нее, — это настоящая акробатика, и я чертовски устал.
До холмов к востоку от Биминстера, где нужно было устроить ложное логово, было миль двадцать. Я решил незаметно для водителя вскочить в кузов грузовика на крутом подъеме между Лайм Реджисом и Чармутом, где машины идут медленно. Примерно за милю до города я спустился в долину, потом поднялся кверху с другой стороны и вышел на «шпильку» крутого поворота на подъеме, где густой поток машин сбавлял скорость и двигался в темпе пешехода. Мне этот план казался остроумным и оригинальны, но механически мыслящие полицейские, это тоже учли. На самом крутом участке дороги стоял патрульный с мотоциклом и внимательно следил за движением.
