— Это что же… что же получается… — несвязно бормотал он. — Петька, да мы же с тобой… а теперь оно вот как… тебе ж это все хихоньки, а у меня серьезно…
— Как знаешь. — Генерал встал, расправил плечи, немного повращал, разминая суставы. — Я пока на балкончике покурю, а ты подумай. — Он поглядел на часы. — На принятие решения имеешь семь минут.
Нил сидел не шелохнувшись. Он почти ничего из слов генерала не понял, но почувствовал повисшее в воздухе тяжкое напряжение, и меньше всего ему хотелось, чтобы на него сейчас обратили внимание.
Но отцу было не до него. Он сидел, обхватив голову руками, потом вдруг встрепенулся и пробормотал:
— А гори все синим пламенем! Хлебнул водки прямо из горлышка, резко встал и с шумом выдвинул ящик буфета. Оттуда он достал черную матерчатую сумку и принялся шуровать по полкам, закидывая в сумку то бутылку, то банку с болгарскими перцами, то пачку печенья, потом извлек кастрюлю с крышкой и смел в нее оставшиеся на столе салаты, накидав сверху ломтиков колбасы и сала. Потом остановился, блуждая по кухне безумным взглядом. Взгляд упал на съежившегося на стуле Нила.
— А, сынок, — глухо, безжизненно проговорил отец. — Пойдем, родной, погуляем… Нил послушно встал и пошел к двери.
— В гости пойдем, слышишь! — гудел за спиной отец. — В гости нас звали. Ждут очень…
Шли недолго — впереди отец, размахивая авоськой, что-то бормоча под нос, следом Нил. Улица освещалась мощными фонарями, так что, несмотря на южную ночную темень, идти было светло. Потом, правда, свернули в закоулок между домами, вышли на небольшой пустырь, за которым высвечивались контуры длинного одноэтажного строения. Отец широкими шагами пересек пустырь и постучал в освещенное окно. Окно раскрылось, из него высунулась растрепанная женская голова.
— Норка, принимай гостей! — гаркнул отец. Женщина замахала руками, потом прищурила глаза, вгляделась и взвизгнула:
— Ой, да никак вы, товарищ майор!
— Подполковник!
— Батюшки! С повышением вас! А я уж спать собралась…
— Одна? — Чего одна? — Ну, спать-то. Женщина хихикнула.
— Скажете тоже… Погодьте, сейчас открою. Отец взял Нила за плечо и повернул в ту сторону, где через минуту отворилась скрипучая дверь. На крыльцо вышла женщина в длинной ночной рубашке, поверх которой был накинут домашний стеганый халат, и показала рукой — проходите, мол. Они поднялись по шатким ступенькам и оказались в узком темном коридоре. Прямо напротив входа висел голубой деревенский умывальник с жестяной раковиной. Под ней стояло помятое ведро, рядом — большие резиновые сапоги. Сбоку с длинного гвоздя свисал толстый черный ватник. Тусклая лампочка выхватывала из мрака большие прорехи в штукатурке, в которых проглядывали кирпичи и черные провода. Дощатый пол скрипел и прогибался под ногами.
В комнате, куда они вошли вслед за хозяйкой, главенствующее место занимал диван — красный, широкий, с громадными валиками и подушками. Над диваном висел тканый коврик с изображением пруда и лебедей, на коврике пристроилась гитара с голубым бантиком на грифе. Перед диваном стоял накрытый коричневой скатертью стол и два непарных стула. Часть комнаты была отгорожена светлым шкафом. В углу красовалась круглая железная печка, покрашенная краской-серебрянкой.
Хозяйка кинулась было убирать постель, разостланную на диване, но отец остановил ее:
— И так сойдет.
Он стал доставать из сумки бутылки, пакеты, кастрюлю и ставить на стол, а хозяйка — посуду из шкафа. И только покончив с этим делом, она обернулась и увидела Нила, который тихо-тихо стоял на пороге и смотрел на происходящее, потирая сонные глаза.
— Ой, ма-альчик! — воскликнула она таким удивлением, будто впервые в жизни увидела живого мальчика. — Это ваш, товарищ май… подполковник?
— Мой, мой, — неприязненно ответил отец. — Таскаю вот за собой, как корова ботало… Ну что встал как столб? Если жрать не хочешь, марш спать!.. Слышь, Норка, изобрази ему там, за шкафчиком…
Нил еле-еле дотащился до брошенного на пол полосатого матраца и провалился в темноту…
Он плыл на корабле — на старинной галере, Стоял на высокой корме, высматривал зорким глазом, не мелькнет ли преследующее их неприятельское судно, не покажется ли на пустынных, низких берегах облако белой пыли — предвестник появления конницы, — ощущая, как ходуном ходит палуба под ногами, как скрипят уключины, как ритмично постанывают, налегая на весла, прикованные к банкам гребцы: «О хейя-хейя вот. О хейя-хейя все…»
Река течет мощно, гладко и спокойно. Она отдыхает. Вдали слышен резкий, назойливый крик павиана. Ему вторит другой крик, полный страдания и боли. Хрипло и отчаянно кричит женщина. «К берегу! — командует он. — Дикий павиан похитил женщину и терзает ее. Мы должны спасти бедняжку!» — «Но капитан, — слышит он голос, — а что если это хитрые уловки врага?» — «Противник за спиной у нас, а женщина кричит вон там, впереди. Даже самый быстрый отряд не сумел бы попасть туда, незамеченный нами». — «Но, капитан, у каждого из нас есть враги и пострашнее фараона». Женский крик повторяется, теперь он ближе и страшней…
Нил резко открыл глаза. Кричала Норка, но крик мгновенно смолк, перейдя в протяжный стон, и он услышал ритмичное сопение отца. Дощатый пол скрипел и качался. Наверное, бедная Норка в чем-нибудь провинилась, и отец, злой и пьяный, делает с ней что-то страшное. Нил хотел вылезти из своего закутка и заступиться за Норку, но побоялся, что отец сделает то же самое и с ним, и остался лежать, проклиная собственную трусость и бессилие.
Потом все стихло, только чиркнула спичка и хрипло дышал отец. Потом раздался мощный храп. Вскоре к этому храпу присоединился второй, потоньше и с присвистом. Потом первый храп прекратился, и голос отца произнес:
— Повернись-ка на бочок, лапушка, спать мешаешь.
В ответ послышался сонный смех. Значит, там, по ту сторону шкафа, все хорошо. Наверное, этот, ужас ему только приснился…
Он проснулся разбитый, с больной головой и отлежанными ребрами, в комнате было душно, накурено, несвежо. За шкафом возились, постукивали посудой об стол, шлепали ногами. Кряхтя, как старик, Нил выбрался из закутка и остановился, зажмурившись от пробивающегося в немытое окно солнечного света.
— Ну, проснулся, архаровец?
За столом сидел отец в одних трусах, правда, очень длинных. Перед ним стояла тарелка с хлебом и нарезанным луком, стакан и бутылка. Вид у отца был хмурый, помятый, неприветливый, под глазами набухли противные черные мешки. Норка лежала на диване и смотрела в потрескавшийся потолок.
Перехватив устремленный на нее взгляд Нила, отец нехорошо усмехнулся и сказал:
— Смотри-смотри, сынок. Привыкай. Теперь это твоя мамка будет.
Норка отреагировала идиотским овечьим смехом. Нил застыл, разинув рот, совсем ничего не понимая. Какая еще мамка, зачем, почему?.. Отец же заржал совсем уже неприлично, широко и некрасиво разевая рот.
— Иди-иди, — просипел он, устав гоготать. — Поцелуй мамочку!
Нил весь сжался, напружинился и бросился из комнаты прочь. Дверь сама рванулась ему навстречу. Он ударился лбом и отлетел назад, неловко шлепнувшись на бедро. А на пороге комнаты появилась Мария Станиславовна с большим чемоданом в руках. Она поставила чемодан на проходе, села на него и проговорила устало:
— Уезжаю я. К сестре в Чернигов. Попрощаться вот зашла. Ключи принесла…
Она подкинула на ладони связку ключей и неожиданно с силой запустила ею в отца. Он в последний момент подставил ладонь, и ключи, звякнув, упали в тарелку с луком. Отец побагровел и начал, опираясь руками в стол, медленно подниматься. Мария встала с чемодана и смело шагнула ему навстречу. Выражение ее лица было самым решительным.
— Ты… это… не балуй, — невразумительно пробормотал он и сел.
Мария Станиславовна остановилась.
— Не то мне, Роман Нилович, обидно, что вы давеча к парчушке этой… — она показала подбородком на заметно струхнувшую Норку, — приблудили. Мужики — они все кобели известные, чего уж тут… А вот что вы меня под генерала этого столичного подстелили, будто я половичок какой — этого я вам, не обессудьте, простить не могу, другую себе для дел таких подыщите… — Губы ее раздвинулись в невеселой улыбке. — Добро б хоть смог чего, начальничек-то ваш, хорош только сказки сказывать, котина холощеный…
Норка неожиданно зашлась дурным смехом, засучила ногами под одеялом. Отец, разъяренный, обрел наконец, на ком отыграться, развернулся к ней вместе со стулом и наотмашь ударил по лицу. Норка вскрикнула и с головой накрылась одеялом.
— И кто ж вы такой выходите после этого, Роман Нилович? — тихо, с нескрываемым презрением, спросила Мария Станиславовна.
И тут подал голос доселе незамеченный Нил.
— Козел в портупее! — звонко и бесстрашно выкрикнул он невесть где подслушанную характеристику.
