— Просто выслушай меня, ладно? Я вернулась меньше часа назад и уже… хорошо, милый, давай выпьем. Пожалуйста.
Я достал из буфета бутылку и пару бокалов. Когда я вернулся в гостиную, Джойс сидела на том же самом стуле, где прежде сидел Пит. И знаете, это вызвало у меня чертовски странное чувство.
Я наполнил бокалы и протянул ей один. У меня тряслись руки; я похлопал по кушетке рядом с собой:
— Что ты такая скованная? Почему не сядешь вот сюда?
— Э-э… Ты правда этого хочешь?
— Что за черт? Конечно хочу.
— Э-э… — Она села на кушетку как бы наискосок от меня. — Э-э… ну вот, я здесь.
— Да, — подтвердил я. — Вот ты и здесь.
— Я… наверное, это было бы слишком самонадеянно с моей стороны… Наверное, мне не следует спрашивать, рад ли ты меня видеть.
Я слегка нахмурился, — так сказать, напустил на себя задумчивый вид. Потом сделал глоток, зажег сигарету и протянул пачку Джойс.
— Знаешь, это немного странная ситуация, — ответил я, помолчав. — Жена перепортила почти все, что было у парня, а потом уехала на неделю — почти на неделю, — и парень решил, что у них все кончено. Он не знает, где, черт возьми, ее носит, что она поделывает. Тут она заявляется без предупреждения, и все, что ему известно…
— Я ездила в Канзас-Сити, Долли. Хотела вернуться в Хьюстон. Собиралась опять устроиться на работу…
— Где ты раздобыла деньги?
— У владельца клуба. Я позвонила ему тогда вечером, сразу, как ушла, он согласился оплатить звонок, а потом выслал мне две сотни.
— Ого!
— Нет, Долли. Пожалуйста, милый, не надо так. Ты знаешь, что я бы не стала, не смогла бы. Ты знаешь, что у меня никогда не было никого, кроме тебя.
— А я ничего и не сказал. Значит, ты пересаживалась в Канзас-Сити, да?
— Да, четыре часа между поездами. Но… — Она помолчала, глядя в бокал. — Не знаю, как лучше это выразить, дорогой. Может, мне надо было побыть какое-то время одной, посмотреть на все со стороны. Так я смогла увидеть картину целиком, Долли, и хорошее и плохое, и все показалось мне совсем иным, чем раньше. Я задумалась, почему все так вышло. Я не была уверена, что мне стоит возвращаться, но чувствовала, что надо хотя бы подумать об этом. И тогда… тогда я сделала вот что. Сняла номер в Канзас-Сити и стала думать. Пожалуй, впервые за несколько месяцев. Там было тихо и мирно, и не было ничего, что могло бы меня расстроить, когда…
— Ты имеешь в виду меня?
— Я больше виновата, чем ты, Долли. Наверное, я во всем виновата. Это я отвечаю за то, как себя вела.
— Что ж, — промолвил я, — ты пойми, я тебя не обвиняю, но раз уж ты сама об этом заговорила, то… — Я обернулся и посмотрел на нее, ощущая, как кровь приливает к моим щекам. — Черт подери, что ты несешь? За что ты там отвечаешь?
— Прошу тебя, милый. Я здесь, чтобы тебе помочь. Я люблю тебя, я твоя жена, а жена должна быть рядом с мужем.
Я налил себе еще порцию; горлышко бутылки стучало о бокал. Выпил залпом, что вроде бы помогло мне успокоиться, но только внешне. Внутри у меня все кипело.
— По-твоему, я псих, да? — спросил я. — Что ж, даже если и так, черт возьми, удивляться тут нечему. Я надрывался ради других почти с тех самых пор, когда начал ходить, а в ответ меня все время надирали. Точно какой-то заговор против меня, честное слово. Можно подумать, весь этот чертов мир сидит ночами и думает, как бы испортить мне жизнь. Каждый ублюдок, каждый сукин сын в этом мире объединились, чтобы…
Я осекся. Это была чистая правда, ей-богу, но, произнесенная вслух (особенно тогда), звучала как-то неважно.
— В общем, как ни крути, — подытожил я, — а тебе придется признать, что мне очень не везло в этой жизни.
— Конечно, дорогой. Как и многим другим.
— Черт подери, «многим другим»! Назови мне хоть одного человека, которого обманывали так же часто, как меня. На работе, дома и…
Я снова осекся.
Джойс придвинулась ко мне и накрыла мою руку своей:
— Ты же сам все понимаешь, правда, милый? А раз теперь ты понимаешь и я понимаю, мы можем остановиться, пока не… Можем что-то сделать.
Уж я-то знаю, что делать. Джойс небось думает, что пережила плохие времена, но она и не представляет, какие они бывают на самом деле. Она у меня вылетит отсюда раньше чем через неделю — задолго до того, как мы с Моной будем вместе.
— А можно… Не хочется тебя расстраивать, милый, но можно я кое о чем спрошу?
— Да? Что ж, валяй.
— Может быть, не стоит? Не сегодня. Уверена, что ты бы не… э-э…
— Давай. Выкладывай.
— Это… насчет денег. Я… Долли!
Я выпустил ее запястье, ухмыльнулся и легонько потрепал ее по руке. Конечно, глупо было перебивать ее, прежде чем она успеет сказать то, что хочет. Но я ничего не мог с собой поделать.
— Прости, — выдавил я. — Наверное, увидев тебя в этой ночнушке, я как будто потерял голову. Так что там насчет денег?
— Э-э… ничего. А что, тебе и вправду нравится рубашка, милый?
— Я без ума от нее. Так что там насчет денег?
Она замялась. Потом улыбнулась и тряхнула головой:
— Ничего, милый. Нет, правда ничего. Я только хотела сказать, что… э-э… ну, у меня остались кое-какие деньги, после того как я сдала билет и все такое. И… э-э… конечно, мне придется их вернуть, но пока что мы могли бы ими воспользоваться…
Она продолжала улыбаться — улыбаться мне прямо в глаза. И конечно же, она была проклятой лгуньей, как и все женщины, что встречались мне на пути. Но сейчас я не мог сказать наверняка, лжет она или нет.
— Ну-у, — протянул я, — лишними эти деньги точно не будут.
— Я дам их тебе утром, — заверила она. — Только не забудь мне напомнить.
— Эти неплательщики у меня уже в печенках сидят, — сказал я. — Гнусные ублюдки, можно подумать, они пытаются довести… Ладно, не будем об этом. Разнылся тут, как старая грымза.
— Все нормально, дорогой. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.
— Знаешь, а все-таки, — сказал я, — мне удалось сегодня прижать к ногтю целую их стаю. И я вытряс из них прилично капусты. Теперь для разнообразия Стейплзу придется вести себя со мной поприветливее.
— Чудесно, — откликнулась Джойс. — Я так рада за тебя, милый.
Мне показалось, что улыбается она более искренне, без давешней настороженности.
Она отказалась от второго бокала. Тогда я налил себе и сел, попивая и раздумывая; потом уголком глаза покосился на нее. Она поглядывала на меня точно так же, склонив голову на плечо.
Я засмеялся — она тоже засмеялась. Я поставил свой бокал и посадил ее к себе на колени.
Я поцеловал ее. Или, пожалуй, она поцеловала меня. Она обхватила мою голову руками и притянула к своему лицу. И я уже думал, что мы задохнемся, но не сопротивлялся. Она была о-го-го какая женщина, эта Джойс. Все было при ней — и лицо и фигура. Мне не стоило труда забыть на какое-то время, что ничего хорошего от нее ждать не приходится.
Наконец она оторвалась от меня и откинулась назад, улыбаясь мне, извиваясь и тяжело дыша, пока я ее щупал.
— Мм, — промурлыкала она с полузакрытыми глазами. — Ах, Долли, мы будем так счастливы, правда?
— Черт, — ответил я. — Я счастлив уже сейчас.
— А тебе и вправду нравится моя рубашка, милый? Только скажи правду.
— Нет. Не нравится она мне.
— Вот как? Но почему, милый, я выбирала ее почти целый день и была уверена…
— Она закрывает твое тело, — объяснил я. — А мне не нравится то, что закрывает твое тело.
Она засмеялась, воскликнула: «Ах ты!» — и слегка ущипнула меня. Потом снова притянула к себе мою голову и прошептала мне на ухо:
— Я открою тебе один секрет, милый. Это новый вид рубашки. Ее… можно снять…
Вот так-то.
Ну а потом — когда она заснула, — я встал попить воды. Возвращаясь в спальню, запер чемодан с образцами и положил ключ в карман.
Я лег в постель, повернулся на бок и закрыл глаза. И как если бы часовой покинул пост у ворот или некая дверь внезапно распахнулась, в мое сознание ворвались сотни образов, на которые я раньше не обращал внимания… которых я раньше просто не видел. И вот все они явились ко мне одновременно. Старуха и Пит. Какими они выглядели в ту самую минуту. Ее голова, болтавшаяся, как тыква, ее тело, простертое на ступеньках. Его лицо… его лицо и шея, и то, как он смеялся.
Я завопил. Заметался по постели, раскачиваясь и крича. Господи, я не хотел этого делать и никогда бы не сделал этого снова. Но теперь все уже случилось, и нельзя повернуть время вспять. И боже мой, меня наверняка поймают. Я совершал промах за промахом и, наверное, оставил сотню улик, по которым полицейские смогут меня выследить. Или, если им не хватит ума меня поймать, возможно, Мона выполнит за них эту работу. Она испугается и все расскажет, чтобы спасти свою шею и…
— Господи! — Я раскачивался из стороны в сторону, голосил и заливался слезами. — О боже всемогущий! О боже, боже, боже!..
