— Н-да работа проделана большая, результаты — впечатляют! — просипел Корнев, пересчитывая деньги, — Генрих Францевич у нас оказывается документов не имел, не пил, не ел, не спал, в здание не входил и даже в деньгах не нуждался! Выходит, мы имеем дело с бесплотным духом? Что там Александр Дмитриевич, на Пленуме о борьбе с бесплотными духами говорилось? — Баев, все время что — то черкавший в блокноте, раздраженно пожал плечами, и неприметно продемонстрировал Прошкину страничку высококачественной бумаги, где мастерски была изображена паутина, а в ней здоровенный толстый паук с физиономией поразительно похожей на лицо Корнева, — Ну — так на такой случай у нашего доблестного майора Прошкина ладан в сейфе, рядом с табельным оружием, лежит!
Прошкин, ободренный неожиданной коалицией с Сашей, тоже попил воды и сделал попытку отвести неправедный гнев начальства:
— Позвольте доложить, Владимир Митрофанович, что явление, с которым мы столкнулись, имеет вполне доступное научное объяснение. Это не что иное, как гипнотическое воздействие! — Прошкин, с законной гордостью, извлек из потрепанной пухленькой картонной папочки, с расплывшимся синим штампом «Для служебного пользования», номер журнала «Вестник медицины», еще за 1922 год, с несколькими закладками, открыл и продемонстрировал сослуживцам статью под интригующим заголовком — «Гипноз — убийца». Если опустить массу специальных медицинских терминов и подробный пересказ протокола вскрытия, подтверждающий исключительную достоверность происшествия, суть публикации сводилась к описанию убийства на бытовой почве. Некая иностранная гражданка отравила супруга мышьяком, предварительно введя его в гипнотический транс, и в этом состоянии, убедила несчастного что, пьет он вовсе не смертельный яд, а самую обыкновенную воду. Научный интерес судебных медиков вызвал, конечно, не сам факт отравления, а то, что ткани полости рта и гортани жертвы, совершенно не имели следов воздействия отравляющего средства. Автор статьи объяснял этот феномен именно воздействием гипноза. Подписана статья была незатейливо и культурно — Борменталь Г. Ф., ассистент кафедры. На какой именно кафедре и где ассистировал тонкий знаток гипноза не уточнялось.
Публикация произвела на Сашу ошеломляющее впечатление. Его глаза наполнились таинственной и безнадежной тревогой, губы совершенно побледнели, тонкие ноздри чуть заметно подрагивали, он расстегнул ворот, и глядя в отсутствующее за столешницей пространство прошептал:
— Его ничто больше не остановит, его никогда не поймают, — он перевел полный ужаса взгляд на свой стакан с водой, потом на графин и на Корнева, и продолжал уже громче, с истерическим нотками, — От это нет никаких средств! Он нас всех, ВСЕХ перетравит. Перетравит как крыс — мышьяком! Как товарища Фрунзе! Как дедушку! Как покойного папу! Мы все умрем в этом пыльном, захолустном городе…
Не став дослушивать скорбного перечня жертв коварного отравителя, Корнев решительно взял начатый стакан Баева и демонстративно допил воду.
Прошкин и Баев одновременно тихо ойкнули, ожидая, что начальник тотчас упадет замертво… Но вместо падения Корнев встал со стула, и прохаживаясь по кабинету, начал строго отчитывать уже готового разрыдаться Сашу:
— Товарищ Баев! В моем кабинете еще никого не отравили. И в здании Управления тоже! — в этом месте суеверный Прошкин скрытно поплевал через левое плечо и постучал трижды по внутренней деревянной поверхности стола, — Что касается Фон Штерна, которого вы называете дедушкой, то он утонул. А ваш ОТЧИМ скончался от естественных причин — точнее, от рассеянного склероза.
— Как вам это может быть известно? — Саша уже извлек из рукава носовой платок.
— Из заключения о смерти разумеется. Я доверяю только официальным источникам информации! — похоже, Баев был так потрясен, что даже на некоторое время решил воздержаться от слез, и тихо спросил:
— Вы видели заключение?
— Собственными глазами, — подтвердил Корнев.
— И там, в качестве причины смерти фигурировал рассеянный склероз? — Корнев солидно и веско кивнул, Саша безнадежно выдохнул, и совсем тихо продолжал — А дату не запомнили случайно?
Корнев снова хлопнул ладонью по зеленому сукну и жестко одернул Баева:
— Александр Дмитриевич! Если вы считаете что этот стол похож на справочный — то можете выйти и прочитать табличку на двери кабинета!
Баев нервно подрагивающими руками извлек глянцево поблескивающий позолотой портсигар, выудил из него заграничную сигаретку, пододвинул массивную пепельницу и формально уточнил:
— Не возражаете, если я закурю?
— Возражаем, — рявкнул Корнев, — это нанесет не поправимый вред нашему с Прошкиным здоровью. Потому что у меня лично — гипертония, а у Прошкина — хронический отит.
Прошкин хихикнул. Ну Корнев — одно слово — батя. Все про каждого сотрудника знает. Даже про это дурацкий отит. Вообще-то, о том, что у него хронический отит Прошкин и сам узнал недавно, когда затеял прыгнуть с парашютом, но ответственный фельдшер авиаклуба, проводивший осмотр перед полетом, заглянул при помощи блестящей трубочки Прошкину в ухо, увидал там этот самый отит и прыжки ему строго-настрого запретил…
Корнев снова попил воды, промокнул вспотевший лоб серым клетчатым платком и продолжал уже совершенно спокойным и ровным голосом:
— Вот что народные сыщики! Прекращайте эту эзотерику и займитесь нормальными оперативно — розыскными мероприятиями! Очевидно, что не установленный гражданин проходил в здание по разовым пропускам, скорее всего полученным с использованием различных паспортов, а проживал — у покойного фон Штерна. Что бы установить его личность, Александр Дмитриевич, к примеру, вместо того, что бы попусту растрачивать свой художественный дар на всякие там шаржи, мог бы набросать портрет этого, эээ, ну будем для удобства идентификации называть его Генрихом, а ты — Николай Павлович, показал бы изображение нашим дежурным сотрудникам…
Корнев снова взял аккуратно сколотую пачку купюр, и, поморщившись, продолжал:
— Вообще, поощрять частнособственнические инстинкты малосознательных граждан, когда в мире такая сложная обстановка — не допустимо! Зачем вообще нужно снимать этот флигель у гражданки Дежкиной? Можно ведь рационально использовать собственные ресурсы. Субботский, твой Николай, давнишний приятель — вот и возьми его к себе на постой. А Борменталя куда нам определить… — Корнев изобразил на лице задумчивость, хотя ответ на этот своевременный вопрос был очевиден даже не имевшему сколько-нибудь серьезного академического образования Прошкину, — Будет разумно, если Александр Дмитриевич, конечно, в добровольном порядке, тоже гостеприимство проявит!
— У меня всего одна комната и одна кровать — как я могу проявлять хоть какое-то гостеприимство? — попытался протестовать, все еще деморализованный неожиданной информацией Баев, и тут же продолжил, все более громко и уверено — Может, вы, мне еще и спать с ним валетом прикажете? Как я могу позволить совершенно постороннему человеку жить в моей квартире?
— Александр Дмитриевич! — сразу же урезонил Сашу Корнев, — Квартира не ваша, а предоставлена вам во временное пользование, в качестве служебного жилья, Министерством Государственной Безопасности, по большому счету — Советским Государством, и оно будет решать, кому, с кем и как в ней жить! Конечно, — тут Корнев порылся в бумагах на столе и извлек пухленький томик Гражданского кодекса, отыскал нужную статью, отчеркнул ногтем и протянул Баеву, — вы можете воспользоваться своими гражданскими правами — как наследник, и вступить во владение домостроением, принадлежавшим ранее Фон Штерну. Он завещания или иного волеизъявления в отношении имущества не оставил. А вы — хоть и не кровный его родственник — но, вполне можете выступать как законный наследник. Так что — оформляйте бумаги, переезжайте в усадьбу и живите там — с кем считаете нужным!
— Это совершенно неприемлемо! — Баев решительно встал, громко задвинул стул, отчеканил — Я буду жаловаться!
Корнев сделал приглашающий жест рукой:
— Ваше право. Приемная Михал Иваныча Калинина работает с восьми часов утра…
Баев по парадному развернулся на каблуках и вышел.
Корнев снова измождено протер вспотевший лоб, извлек из сейфа темный пузырек с сердечными каплями и принялся капать в стакан, бормоча себе под нос:
— Вот змей! Гипноза он испугался! Отравят его видите ли! Жаловаться он будет! Да кто тебе запрещает — иди — жалуйся!
И тут же тяжело вздохнул:
— Хотя бы война поскорее началась, да не до этого стало…
Корнев долил капли водой, понюхал смесь и с отвращением отодвинул стакан, расстегнул ворот и мечтательно сказал:
