– Если хотите, я запрошу данные по этому инциденту.
– Да, непременно. Думаю, это они! Как получишь сводку, сразу мне на стол. И вот еще что. К северной стене Лабораторного корпуса, туда, где это произошло, направьте поисковый отряд. Естественно, не на улицу, а во двор. Пусть ищут!
– Что ищут?
Не знаю, идиот! – Шеф зловеще уставился на своего подчиненного. Молодой человек побледнел и опустил глаза, играя желваками. – Ну, что стоишь? Бегом марш! – рявкнул Илья Борисович.
Через двадцать минут Блюму, нервно постукивающему костяшками пальцев по столу, сообщили, что во дворе у забора не обнаружено ничего, кроме ржавых бочек, битого кирпича, россыпи окурков… и рваных резиновых перчаток.
– Вот оно! – воскликнул Блюм и облегченно вздохнул.
Пасьянс сложился.
Илья Борисович распорядился прекратить поиски Эталона в стенах института и распустить сотрудников по домам. Всех, кроме…
22
Донской все еще стоял в телефонной будке.
Нужно было ехать к прозектору за урной. Но лил дождь…
Вероника давно упорхнула из будки, зажав в кулачке зеленую банкноту. Выпросила! Этой птичке от Глеба более ничего и не надо было. Зелененькая вполне устроила ее молодую душу…
Ее имя напомнило ему давнишнюю историю.
Лет двадцать прошло с тех пор, как он, тогда еще студент, прибыл на заполярное месторождение, где заканчивалась разведка и уже начиналась добыча золота. Вожделенное «рыжье» – мелкодисперсное золото – добывалось там из рудных тел в шахтах на глубине до двухсот и даже трехсот метров. Оконтуриванием этих рудных тел и должен был заниматься геофизик Донской.
Ту странную грустную девочку лет восьми-десяти он приметил среди населения бурового поселка в день прилета. Она стояла рядом с вертолетом и исподлобья смотрела на него, растерянно озирающегося по сторонам в поисках человека из администрации.
Потом, когда он уже начал работать, она подходила к его буровой и часами простаивала у входа, глядя широко расставленными миндалевидными глазами в сумрак дощатой трапеции, где студент Донской описывал керн.
В геофизике ему места не нашлось.
Начальство «бросило» его на буровую.
– Ничего, – сказал начальник экспедиции, – когда будешь уезжать, подкинем тебе геофизических материалов. На диплом хватит. А пока нам требуются геологи на буровых. Один, понимаешь, умер, а двое уже месяц болеют…
Девочка никогда не входила в помещение, где со скрежетом работал станок и буровик с помощником таскали туда-сюда обсадные трубы. Она стояла у входа и смотрела на него. Глеб краем глаза также наблюдал за ней. Однажды, стараясь придать голосу хрипловатые нотки, он строго сказал:
– Ты меня насквозь просмотришь, и я умру. Потом резко обернулся к ней, готовый рассмеяться, и замер, увидев ее полные смятения глаза.
– Не бойся! – смягчился Глеб, понимая, что напугал девочку, но та исчезла.
После этого случая он пробовал узнать, чего же девочке нужно, но она всякий раз убегала в поселок, резво мелькая худыми лодыжками и оборачиваясь на него.
Потом он увидел ее в поселковой столовой – в вагоне-бытовке, где подавали пельмени с начинкой из колбасного фарша, прокисшие борщи из неприкосновенного запаса Красной армии и горячий хлеб. Девочка стояла спиной к нему и сжимала в руках сумку.
Глеб порылся в карманах и извлек половину шоколадки. Подойдя к девочке сзади, он присел на корточки и осторожно тронул ее за плечо.
– Привет! Держи шоколад!
Она испуганно смотрела на него и молчала.
– Ну, долго вы еще в гляделки играть будете? Вероника, чего тебе? – насмешливо крикнула баба в белом халате. – Давай банку-то!
Девочка отодвинулась от Глеба и, беспомощно хлопая глазами, протянула банку продавщице.
– Покажи, сколько у тебя денег? – Продавщица взяла из протянутой ладони смятые рубли и пересчитала. – Ясно, двойную порцию. Ну вы и едоки! Не едите, а клюете – точно птицы небесные! – продавщица засмеялась.
Наложив пельменей, она сама упаковала банку в сумку. Девочка направилась к выходу, низко опустив голову. Глеб остановил ее и насильно вложил в ладонь шоколад.
– Что вы с нашей девчонкой делаете? – нахально смотря в глаза Глебу, воскликнула продавщица. – Она ж совсем ополоумела.
– А что я делаю?
– А то, что приезжаете такие столичные да кудрявые! Наши-то мужики давно как звери ходят, а вы небось и одеколоном душитесь?
– После бритья. А разве нельзя?! – Глеб не понимал эту бабу, губы которой расплылись в непристойной улыбке.
– Прячьте его подальше. Мужики узнают – выпьют!
Потом он увидел девочку в сопках. Она брела по склону и складывала черноголовики в холщовую сумку.
Находясь от нее метрах в ста, Донской крикнул:
– Вероника! – и помахал рукой. Девочка подняла голову и уставилась на него.
– Только не убегай, – сказал он, приближаясь к ней. – Я же не лесной разбойник!
– А что, они тут есть? – пролепетала Вероника хрипловатым голоском.
– Тут нет. В лесу – есть!
– В лесу, – пропела она. – Я видела лес на картинке. Там сова, волк, лиса… И еще бабка с длинным носом.
– Баба Яга? – улыбнулся Глеб.
– Да, – покачала головой Вероника и вдруг улыбнулась. – Я лучше здесь буду жить. Вы видели море?
– Видел.
– А я не видела, – сказала Вероника. – Не успела. Папа хотел взять меня на вездеходе к морю. Наше море называется Ледовитый океан. Но он умер. Море – это когда много воды?
– Да. Там еще чайки и пароходы.
– И все?
– Нет. Еще оно шумит. – Глеб был озадачен: ему хотелось знать, как живет эта девочка. – У тебя есть мама? – тихо спросил он.
– Да, – вздохнула девочка и замолчала.
– Разве тебе с мамой плохо? – осторожно спросил Глеб.
– Маме со мной плохо. Она все время плачет и лежит. Она уже давно больная, после того, как умер папа. Сначала она кричала на папу и бросала в него тарелки, а когда он умер, заболела.
– Почему твоя мама не едет на Материк? И на что вы тут живете? У вас есть деньги?
– Дядя Илья дает деньги и консервы. Он мне и маме много подарков дарит, но мама все его подарки выбрасывает… Она говорит, что дядя Илья погубил папу. Но это неправда. Папа сам умер. Сначала лежал, а потом заснул – и все.
В поселок они вернулись вместе.
Глеб проводил Веронику до барака и вошел вместе с ней внутрь затхлого жилища: хотел взглянуть на мать девочки. Он почему-то испытывал смутную тревогу. Однако Вероника попросила его не входить в комнату, где лежала мать.
На подоконнике, рядом с пластмассовой куклой, Глеб заметил половину шоколадки, ту самую.
– Ты не ешь шоколад? – растерянно улыбнулся он.
Вероника посмотрела на него широко раскрытыми глазами, губы ее приоткрылись – она хотела что-то сказать, но так и не произнесла ни слова…
Больше он не видел Веронику: она перестала приходить к буровой. Он не встречал ее ни в столовой, ни в поселке, хотя всегда норовил пройти мимо барака, где она жила.
Через полтора месяца Глеб с рюкзаком за плечами стоял у вертолета. Через несколько минут он улетал: нужно было успеть на вечерний самолет до Москвы.
Буровики провожали его. Громко хохоча, жали руки, протягивали письма, которые уже вечером могли отправиться на Материк. Глеб чего-то ждал. Остальные пассажиры, в том числе и начальник экспедиции, уже сели в вертолет.
Винт раскручивался, буровики понемногу расходились. Уже поставив ногу на ступеньку, Глеб обернулся и увидел Веронику. Она стояла у ближайшего барака и, спрятав руки за спину, смотрела на него.
– Я сейчас! – крикнул он и, бросив рюкзак в вертолет, побежал к Веронике.
Девочка не двигалась. Глеб подбежал к ней и протянул маленькую раковину. Черноморский рапан.
– Поднеси к уху и услышишь море! – Глеб положил руку на плечо Веронике. – Ну, прощай! Станешь большая, поезжай в Москву учиться. Выучишься на специалиста, возьму тебя к себе на работу!
Вероника подняла на него свои по-взрослому грустные глаза, губы ее искривились.
– А вы не могли бы взять меня с собой? – прошептала она и достала из-за спины авоську с вещами.
– Как же я возьму тебя? А твоя мама?
– Мама умерла. – Девочка с надеждой смотрела на Глеба.
– Оставь ребенка в покое! – крикнул из вертолета начальник экспедиции. – Улетаем!
– Но она осталась совсем одна! – закричал Донской.
– О ней есть кому позаботиться! – раздраженно рявкнули ему.
Глеб повернулся к Веронике. Обеими руками вцепившись ему в рукав куртки, она смотрела на Донского во все глаза, не смахивая слез. Нагнувшись, он неловко поцеловал ее в темя, потом положил ладонь на ее вздрагивающую голову и пробормотал:
– Не плачь, я еще прилечу. Вот увидишь…
В Поселке, где он дожидался ночного рейса, к нему ни с того ни с сего пристали двое буровиков и в кровь избили его.
Всю дорогу до Москвы он думал о том, как на следующий год прилетит с подарками для Вероники, но, спускаясь по трапу на московскую землю, вспомнил, что у него есть прекрасное предложение поработать в другом конце земли. Вспомнил и грустно улыбнулся. «Надеюсь, о девочке там позаботятся!» – успокаивал он себя, садясь в поезд Москва–Ленинград с бутылкой водки в кармане.
