На линии установилось молчание: офицеры обдумывали сказанное. Наконец шеф произнесла:
— Полагаю, мы можем пообещать ему удовлетворить его требование.
— Вы хотите позволить Фэлкону переговорить с дочерью мэра? — спросил Винс.
— Нет, я сказала «пообещать». Это его единственное требование, не так ли?
— Неудачный ход, — отверг ее предложение Винс. — Переговорщик не должен обещать то, что не может выполнить. Или не имеет намерения выполнить.
— На этот раз я, пожалуй, соглашусь с Пауло, — сказал Чавес. — Но думаю, что…
Винс ждал продолжения, но Чавес, похоже, потерял мысль.
— Так что же ты думаешь? — поторопил Винсент.
— Не важно, что мы сейчас думаем. Поскольку появилась дочка мэра.
— Что?
— Я вижу ее в окно автобуса собственными глазами.
Послышались приближающиеся шаги. Потом дверь распахнулась и Пауло ощутил в салоне присутствие женщины.
— Привет, Винс, — сказала она.
Алисия Мендоса была не просто двадцатисемилетней красавицей и дочерью мэра, но еще и офицером полиции, поэтому не приходилось удивляться, что ей удалось беспрепятственно миновать все полицейские кордоны. Тем не менее звук ее голоса поразил Винса словно удар грома. И он невольно воскресил в памяти ее образ — темноволосая, с миндалевидными глазами, полными губами и безупречной оливковой кожей молодая женщина. Впрочем, слишком уж углубляться в это занятие ему не хотелось.
— Что ты здесь делаешь, Алисия? — спросил он.
— Слышала, что Фэлкон хочет поговорить со мной, — пояснила она. — Вот и пришла.
Слух у Винса был прекрасный, а вот мозг вдруг отказался уяснить ее слова. Знакомый мягкий голос лишь пробудил в его душе сонм болезненных эмоций. Прошло много месяцев с тех пор, когда он в последний раз его слышал. Это случилось вскоре после того, как его записали в герои. И после того, как доктор снял с него бинты и им овладела ужасная мысль, что он уже никогда больше не увидит ее улыбки, не сможет заглянуть ей в глаза и по выражению лица понять, счастлива ли она, печальна или просто скучает. Последнее, что он тогда от нее услышал, было: «Ты не прав, Винс. О, как ты не прав!» В тот день он сказал ей, что будет лучше, если они перестанут видеться, и заключавшийся в этих словах мрачный каламбур заставил их обоих разрыдаться.
— Я хочу помочь, — сказала она, нежно прикоснувшись к его запястью.
«Тогда уходи, — подумал он. — Мне уже значительно легче. Так что если ты, Алисия, хочешь помочь — то уходи, сделай милость».
Адвокат по уголовным делам из Майами Джек Свайтек нового клиента себе не искал, тем более в образе бездомного бродяги. Хотя, что греха таить, многие из его прежних клиентов обитали в таких халупах, что даже самые пробивные и снисходительные агенты по продаже недвижимости посчитали бы их неприемлемыми. Потому что это были камеры смертников. Первую работу, полученную Джеком после окончания юридического факультета, предоставил ему «Институт свободы» — группа разного рода идеалистов, защищавших «худших из худших», каковое выражение служило неким эвфемизмом для обозначения самых отчаянных и испорченных сукиных сынов на свете. Из них только один оказался невиновным, но и того хватило, чтобы Джек не разочаровался в своей деятельности. Он проработал в этом институте четыре года. Однако прошло уже лет десять с тех пор, когда у него было последнее нашумевшее дело, и примерно столько же с того времени, как он защищал типов вроде Фэлкона.
— Как ваше настоящее имя? — спросил Джек.
Его клиент сидел на противоположном конце стола в привычной для глаз уголовного адвоката оранжевой тюремной робе. Висевшая под потолком флуоресцентная лампа заливала мертвенным желтым светом его морщинистое лицо. Спутанная масса редеющих на затылке волос цвета соли с перцем, чахлая, почти совсем седая бородка. На тыльной стороне левой руки виднелась воспаленная болячка, еще две такие же, но большего размера, красовались на лбу над правой кустистой бровью. Глаза, похожие на два черных омута, казались абсолютно пустыми. Этот парень напоминал Джеку Саддама Хусейна, когда тот выполз из своей подземной норы.
— Меня зовут Фэлкон, — с запинкой сказал клиент.
— Фэлкон — и все?
Мужчина потер ладонью нос, большой и мясистый.
— Просто Фэлкон.
— Это как Шер или Мадонна, что ли?
— Нет. Это как Фэлкон, болван.
Джек в своем блокноте механически записал: «Фэлкон Болван». Разумеется, он знал настоящее имя своего подопечного. В его личном деле оно значилось как Пабло Гарсия. Простонало же было как-то завязать разговор со своим новым клиентом.
Джек являлся судебным адвокатом, специализирующимся на уголовных делах, хотя готов был взяться за любое дело другого профиля, показавшееся ему любопытным. Следуя этому принципу, он отказывался отдел, не представлявших для него интереса; иначе говоря, любил свою работу, но больших денег она ему не приносила. Деньги никогда не были для него самоцелью, по причине чего Нейл Годерич, его прежний босс из «Института свободы», передал ему дело Фэлкона. В настоящее время Нейл Годерич был общественным защитником в округе Майами-Дейд. Фэлкон решительно отказался от общественного защитника — по его мнению, всякий, работающий на правительство, участвует в «заговоре» против него, — но при всем том отчаянно нуждался в адвокате. Газетные статьи, живописавшие в самых драматических тонах события на мосту, а также вовлечение в это происшествие дочери мэра обеспечили делу Фэлкона весьма высокий рейтинг и пристальное внимание публики. Поэтому, когда тот отверг услуги общественного защитника, Нейл передал его дело Джеку. Фэлкон остался доволен — хотя бы потому, что получал шанс поиздеваться над сыном бывшего губернатора Флориды. Джек тоже не расстраивался. Во-первых, он взял себе за правило два или три дела в год вести бесплатно, защищая тех, кто не способен заплатить адвокату, а во-вторых, до определенной степени был уверен, что старый приятель Нейл «кислого» дельца ему не подбросит.
Однако теперь Джек начинал склоняться к противоположному мнению.
— Сколько вам лет, Фэлкон?
— Это указано в моем деле.
— Не сомневаюсь. Но все-таки ответьте мне на этот вопрос, ладно?
— А на сколько лет я, по-вашему, выгляжу?
Джек некоторое время исследовал взглядом его лицо.
— На сто пятьдесят семь. Плюс минус десять.
— Мне пятьдесят два.
— А вам не кажется, что в таком случае вы малость староваты для дочери мэра?
— Мне нужен адвокат, а не любитель рассуждать.
— Вы получили то, за что заплатили. — Иногда шутка или беззлобный намек развязывали языки подобным парням или по крайней мере позволяли немного расслабиться адвокату. У Фэлкона лицо было словно каменное. «Он уже лет десять как не улыбался», — подумал Джек. — Вы латинского происхождения, не так ли?
— И что из того?
— Просто интересуюсь, откуда вы родом?
— Это не ваше чертово дело.
Джек заглянул в папку.
— Здесь сказано, что вы получили американское гражданство в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. И что вы уроженец Кубы. Моя мать тоже родом с Кубы.
— Правда? Ну, значит, ваша мать была милым человеком. А вот ваш отец — сомнительно.
Джек решил пропустить эту реплику мимо ушей.
— Как вы сюда добрались?
— Дырявый плот и отчаянное везение. А вы?
— Ну, мне просто повезло. Я здесь родился. Где вы сейчас живете?
— В Майами.
— Где именно в Майами?
— Есть такое местечко у Майами-ривер. Как раз перед мостом Твелфс-авеню.
— Это дом или квартира?
— Вообще-то это автомобиль.
— Вы живете в автомобиле?
— Да. То есть когда-то это был автомобиль. Но с тех пор с него сняли все, что только возможно, и он давно уже не ездит. Ни колес, ни мотора. Но крыша над головой осталась.
— И кто является его владельцем?
— Откуда мне знать? Объявляется иногда один старый пуэрториканец по имени Мэнни. Полагаю, что он-то и был его хозяином. Но что мне до этого? Я его не трогаю, он меня не трогает. Понимаете, о чем я?
— Понимаю. У нас с отцом тоже была такая договоренность, когда я учился в средней школе… Позвольте мне задать вам один вопрос: сколько лет вы уже бомжуете?
— Я не бомжую. Я же сказал вам, что живу в автомобиле.
— О'кей. В таком случае сколько лет вы живете в автомобиле?
— Лет пять, полагаю. Я перебрался в него, когда Клинтон еще был президентом.
— А чем занимались до этого?
— Был послом во Франции. Какого дьявола вы меня об этом спрашиваете? Разве это имеет отношение к делу?
Джек отложил свой рабочий блокнот.
— Скажите мне одну вещь, Фэлкон. Вы столько лет прожили на улице… Как получилось, что вы впервые попали в поле зрения закона, только взобравшись на мост и пригрозив самоубийством?
