– Да, так вот, – герр Конрад вздохнул и, пригубив остывший кофе, скривился.
Помощник – оказалось, что тот незримо находился здесь и внимательно следил за происходящим, – немедленно забрал из старческой руки чашку и тут же поставил на стол стакан с водой. Как видно, привычки хозяина были хорошо известны.
Отпив воды, старик продолжил:
– Я помню одну ночь, перед самым отъездом. Что-то меня взбудоражило, и я долго не мог уснуть. А потом услышал голоса – папа говорил с фройляйн Августой. Тогда-то я и узнал, что она забеременела от фон Дистелроя, папа сказал, что у неё будет ребёнок.
Потом они зачем-то пошли в библиотеку, а я, движимый бессонницей и любопытством, подкрался к двери. Я стоял на лестнице перед запертой дверью и пытался понять, что там происходит. Конечно, подслушивать под дверью – это отвратительно, но пусть послужит оправданием возраст – мне только исполнилось восемь лет…
И герр Конрад вновь потянулся к стакану.
Так, с перерывами, продолжался рассказ.
– Потом отец вдруг вышел, я едва успел отскочить и спрятаться за дверь. Фройляйн Августа меня не заметила. Она сидела у стола, а вокруг лежали какие-то тюки и связки с книгами. Библиотека была как после погрома.
Потом я услышал, как пыхтит, возвращаясь, отец. Папа был очень полный и потому, наверное, шумный. Я всегда знал, когда он идёт, и успевал спрятаться. Папа нёс какую-то вещь, кажется, – большую коробку. Он снова закрыл дверь, но я услышал, что он дал эту вещь фройляйн Августе и велел хранить, потому что не мог взять это с собой. Сами понимаете – война. В благодарность он дал ей книги из библиотеки – она же была помешана на книгах, так папа разбудил прислугу и они ночью – представляете, чтобы никто не видел, – отвезли эту фройляйн Августу вместе со всеми книгами к ней домой, точнее – к её родителям, это недалеко, километров пять от усадьбы.
А теперь, герр Алекс, давайте сопоставим события. Фон Дистелрой находился в усадьбе до августа 1939 года. И фройляйн Августа забеременела от него. Значит, ребёнок должен был родиться где-то к весне 1940 года. А вашего отца, вернее, деда, нашли в годовалом возрасте весной 1941 года на Рижском вокзале.
Так вот, герр Алекс, вы – точная копия Георга фон Дистелроя. Поэтому я предполагаю, что вы – его прямой потомок.
Алекс от неожиданности заморгал быстро и часто. Такого вывода из рассказа он никак не ожидал.
– Вы не верите. Что же. Я готов вам предъявить доказательство.
И герр Конрад повернулся к Рудольфу, уже держащему в руках довольно пухлый альбом. Открыв альбом на закладке – Алекс понял, что к его приходу готовились и закладку положили заранее – он подтолкнул шуршащую обложку по столу матового стекла прямо к Алексу.
Отвести взгляд оказалось невозможно. На Алекса смотрел он сам. Перед ним лежала черно-белая фотография, отретушированная так, что губы стали цветными. Но дела это не меняло – это был Алекс. Чуть постарше, одетый в военного покроя френч, с другой, куда более короткой причёской, но вот они – эти залысины, этот выпуклый лоб, и глаза… Цвета было не видно, но Алекс мог поклясться, что они такого же серо-стального цвета, как у него.
В растерянности он переводил взгляд с фотографии на герра Конрада, на Рудольфа и обратно. Это было настолько неожиданно и непостижимо, что логика и здравый смысл отказывались верить, а очевидность вывода назойливо глядела на него со старой фотографии.
Вдруг сознание, как утопающий за соломинку, ухватилось за увесистую дубину сомнения: «А откуда у герра Конрада фотография этого самого фон Дистелроя? Небось, фотошоп».
Вероятно, эта мысль настолько отчётливо отразилась на физиономии, что герр Конрад считал её, не слишком напрягаясь:
– Вы, герр Алекс, небось, думаете, что это – фотошоп, и я, выживший из ума старый пердун – прозвучало ещё более забористое словечко – просто глумлюсь над вами, преследуя какие-то свои непонятные вам цели?
Алекс немедленно густо покраснел. Он знал и терпеть не мог эту свою крайне неприятную особенность – легко краснеть. Но справиться с физиологией никогда не получалось. В воздухе повисла неловкость.
– И не отпирайтесь, именно так вы и думаете.
Герр Конрад был неумолим в своей немецкой прямоте.
– Так вот, позвольте мне также прояснить для вас происхождение этой, да и всех прочих фотографий в этом альбоме.
И герр Конрад, неожиданно быстро наклонившись, подтянул к себе альбом и принялся переворачивать страницы. Найдя нужную фотографию, он вновь подтолкнул альбом в сторону Алекса.
На этот раз на фото был групповой портрет.
– Вон тот мальчик, слева, это я. – Герр Конрад ткнул подбородком в сторону фотографии. – Вот, по порядку, посередине – папа и фон Дистелрой-старший, тот, что Бернхард. Рядом с папой – мама, я и Эмилия. А возле Бернхарда – его сын Георг. Это снимок 39-го года, тогда все ещё были живы.
Алекс вгляделся в старый, довольно выцветший уже снимок. Несмотря на ветхость, лица были видны отчётливо, и вновь его поразило сходство с человеком на фотографии.
А герр Конрад вновь принялся вспоминать:
– Папе пришлось оставить бизнес в связи с отъездом. Правда, если учитывать обстоятельства, сам факт того, что за две недели отец умудрился продать компанию, можно уже считать чудом. Но это помогло нам хоть как-то удержаться на плаву. К тому же он не терял связей с Германией, в особенности с Дистелроями, недаром же молодой фон Дистелрой перед войной приезжал в поместье, видимо, по каким-то совместным делам.
Так что мы отправились не на пустое место, а сразу в Дортмунд. Фон Дистелрой-старший сразу пригласил папу на работу в компанию и даже, пока мы не подобрали жилье, пустил нас пожить у него. Эта фотография как раз и сделана, когда мы жили на квартире у герра Бернхарда, перед самым рождеством.
При слове «рождество» Алекс и впрямь заметил на снимке ёлку. Небольшое деревце, явно украшенное к празднику, стояло за спинами компании.
– Потом папа нашёл небольшую квартирку, и мы съехали. Эмилия тоже пошла работать у папы в конторе, а меня отправили в школу. Конечно, жили не так, как дома – в усадьбе, но как-то устроилось. Маме, правда, стало тяжело вести хозяйство. Но герр Бернхард иногда присылал с завода то дрова, то, когда всё стало совсем по карточкам, мыло и всякое такое.
Он и сам в гости приходил, они с отцом любили посидеть, поиграть в шахматы. Меня он тоже как-то сразу полюбил, всегда приносил что-нибудь вкусное, то леденец, то имбирное печенье…
Герр Конрад вновь замолчал, глядя внутрь себя, где хранилось нечто, известное ему одному.
– Да, – вдруг очнулся он, – имбирное печенье. Приносил. А потом Георг пропал. Не знаю точно, что именно случилось, но весной 1941-го он таки поехал в Леттланд, в теперешнюю Латвию. Я так думаю, что он так и не смог забыть фройляйн Августу. А возможно, знал, что она родила ребёнка. Да…
– Так вот, он не вернулся. И сопоставляя факты, я прихожу к единственному возможному выводу: он поехал забрать фройляйн Августу и малыша – вашего деда. Но судя по тому, что ребёнка нашли на вокзале, с Георгом что-то случилось. Вероятно, мы никогда не узнаем, что именно. А поскольку совпадают время и место – Рига, весна 1941 года, и учитывая ваше невероятное сходство, я берусь утверждать, что ваш дед, а значит и вы – прямой потомок Георга фон Дистелроя.
И герр Конрад с видом победителя уставился на потерявшего дар речи Алекса.
– Но, – Алекс потихоньку приходил в себя, – даже если это и так, что с того?
– Как что?! – герр Конрад не на шутку рассердился. – Да вы понимаете, молодой человек, что означает – вернуть себе родовое имя!
Алекс, как видно, не понимал.
– Поймите, молодой человек, Алекс Берзин – это одно, а Алекс фон Дистелрой – это совсем другое дело. Вы ощущаете разницу?
Когда имя прозвучало наяву, Алекс разницу ощутил. Фон Дистелрой звучало куда изысканней и да, чего уж скрывать, благородней. Он представил себе, что после свадьбы его жену будут звать Соня фон Дистелрой, и совсем загордился. Да, черт побери, это звучало точно лучше, чем Берзин.
Впрочем, здравый смысл, куда-то вдруг не вовремя подевавшийся, быстро вернулся:
– Ну, это же теперь и доказать невозможно, – скептично протянул Алекс.
– То есть как это невозможно, разумеется, возможно! – Герр Конрад стал очень категоричен. – Разумеется. Вы разве не слышали про анализ ДНК?
– Что-то слышал, конечно… – протянул Алекс. – Кажется, так отцовство устанавливают. Но ведь для этого нужен материал. А ведь от вашего фон Дистелроя ничего не осталось.
– Почему же, осталось. – Герр Конрад выглядел очень довольным. – От фон Дистелроя очень даже много осталось. Только вы имейте в виду, Алекс, и сразу же зарубите себе на своём красивом молодом носу: все, что осталось, вы не получите никогда и ни под каким предлогом. Это вы должны понимать с самого начала.
Тут уже у Алекса окончательно стало «рвать крышу»:
