Одна глава их жизни закончится, и начнется следующая. При всех развевающихся флагах.
— Еще есть надежда, — проговорил Гриффин. — В это время года северо-западный ветер долго не держится. — Он помолчал. — И лучше бы не держался, или мы останемся без горючего и будем лавировать туда-сюда, пока не умрем от старости.
Он повернул ключ и нажал кнопку включения двигателя. Четырехцилиндровый дизель не был особенно шумливым, но Гриффину казалось, что он грохотал, как локомотив. Двигатель не слишком загрязнял воздух, но Гриффину запах выхлопа напоминал смог Манхэттена.
Элизабет проворчала:
— Господи, я ненавижу эту штуку.
— Это машина. Как ты можешь ненавидеть машину? Она и мне не нравится, но я не могу ее ненавидеть. Невозможно ненавидеть машину.
— А я могу. Я потрясающе выглядящая личность. Ты сам недавно так сказал. Это есть в Конституции. Потрясающе выглядящие люди могут ненавидеть, что хотят. — Она усмехнулась и прошла к носу яхты, чтобы убрать кливер.
— Считай, что нам еще повезло, — крикнул Гриффин вслед жене. — Мы долго шли под парусами. Теперь немного пройдем на двигателе.
— Я не хочу считать, что нам повезло. Я хочу быть злой и разочарованной и хочу, чтобы меня баловали. И я была бы довольна, если бы ты тоже разозлился.
— На что мне злиться? — Увидев, что кливер спущен, Гриффин прибавил скорость и направил нос судна по ветру, который к этому времени начал свежеть. Масляная гладь стерлась с длинных валов и сменилась пестротой маленьких волн. — Я сожительствую с самой красивой сумасшедшей женщиной в Атлантике, у меня есть судно, стоящее достаточно, чтобы дать мне возможность потратить год в поисках приличной работы, и я начинаю чувствовать возбуждение. Чего еще может желать парень?
Элизабет перешла на корму и занялась фотом:
— Так значит, вот в чем дело. Ты настроен пофлиртовать.
— Вот именно, — подтвердил Гриффин. Он поднялся и помог жене справиться с большим парусом, при этом ногой управляя яхтой, чтобы держать нос по ветру. — Но тут одна небольшая проблема.
— Какая? — Элизабет стояла на одной ноге, а пальцами другой выписывала круги на икре мужа.
— Нужен кто-то, кто управлял бы судном.
— Включи авторулевой.
— Прекрасная мысль... если бы он у нас был.
— Да-а. Я думала, что если высказать желание, то оно превратится в реальность.
— Ты ненормальная, — заявил Гриффин. — Великолепная, но чокнутая.
Он наклонился между складок паруса и поцеловал жену. Потом дотянулся до каната, чтобы закрепить полотнище. Нога его соскользнула со штурвала, и судно вильнуло от ветра. Волна ударила в корму с правого борта и плеснула холодными брызгами по ногам Элизабет. Женщина взвизгнула.
— Хорошая работа, — воскликнула она. — Ты точно знаешь, как утопить романтические чувства.
Гриффин повернул штурвал вправо и привел нос обратно по ветру. Движение яхты теперь стало неприятным — она вступила в полосу неровных волн.
Гриффин предложил:
— Может, лучше подождать более благоприятного ветра?
— Ну что ж, рада узнать, что у тебя добрые намерения.
Элизабет улыбнулась, повиляла задом и спустилась в люк.
Гриффин посмотрел на запад. Солнце достигло горизонта и превратилось в оранжевый шар, скатывающийся за край мира.
Нос яхты зарылся в волну, поднялся и тяжело плюхнулся в следующую. Брызги понеслись по корме, как ледяной дождь. Гриффин продрог и уже собирался крикнуть Элизабет, чтобы она принесла ему непромокаемый плащ, как она появилась с чашкой кофе, одетая в свой собственный плащ.
— Давай я немного поработаю, — предложила она. — А ты пока поспи.
— Да со мной все в порядке.
— Я знаю, но если ветер не переменится, то эта ночь неизбежно окажется долгой.
Элизабет проскользнула мимо штурвала на сиденье рядом с мужем.
— О'кей, — согласился он, поднял ее руку со штурвала и поцеловал.
— Это за что?
— Смена вахты. Старый морской обычай. Всегда целовать руку своей смены.
— Мне это нравится.
Гриффин встал, нырнул под гик и направился к люку.
— Разбуди меня, если ветер затихнет, — попросил он.
Внизу он сверился с Лораном[3], перенес данные на карту, лежащую на шарнирном столе в каюте, и точно определил свои координаты. Приложив линейку к карте, провел карандашом линию от их местоположения к мысу Монток, затем скорректировал полученную линию со сторонами света.
Затем высунул голову в люк и сказал:
— Лучше всего курс три-три-ноль...
За несколько минут небо потемнело так, что свет от нактоуза[4] отбрасывал красноватый отблеск под подбородок Элизабет. Ее желтый плащ светился оранжевым цветом, а темно-рыжие волосы мерцали, как древесные угольки.
— Ты прекрасна, — сказал Гриффин, спустился в каюту и направился в носовую часть.
Справляя нужду, он прислушивался к двигателю и к шуму воды, проносящейся мимо деревянного корпуса яхты. Его уши настороженно ловили посторонние звуки, но ничего необычного слышно не было.
Он прошел в переднюю каюту, стащил с себя сорочку и шорты и устроился на одной из маленьких коек. В порту они с женой спали вместе в кормовой каюте, но в море одному из них лучше было спать на баке, чтобы чувствовать движение яхты, улавливать изменение погоды, перемену направления ветра. На всякий случай.
Подушка пахла Элизабет.
Гриффин заснул.
* * *
Двигатель продолжал монотонно гудеть. Инжектор выталкивал горючее в цилиндры, поршни сжимали горючее до воспламенения, и тысяча взрывов в минуту вращала вал, на котором находились лопасти, движущие судно на север, в ночь.
Насос втягивал морскую воду, прогонял ее через двигатель, охлаждая его, и направлял к корме, где она выбрасывалась за борт с выхлопными газами двигателя.
Двигатель был нестарым, он проработал меньше семисот часов, когда Гриффины купили эту яхту, и Говард нянчился с ним, как с любимым ребенком. Но обслуживать выхлопную трубу было сложнее. Она выходила из отсека двигателя на корме и пролегала вблизи вала гребного винта, под полом кормовой каюты. Труба была сделана из стали хорошего качества, но за сотни часов работы двигателя через нее прошли тонны соленой воды и едких газов. И когда двигатель не работал, когда судно шло под парусами или стояло в порту, соленые осадки и молекулы коррозийных химикатов оставались в выхлопной трубе и постепенно начали разъедать сталь. Крошечное отверстие могло существовать многие недели. На всем протяжении от Багамских островов дули попутные ветры, и Гриффины пользовались двигателем, только чтобы войти на верфи и в гавань Сент-Джорджа и выйти оттуда. При этом обычное откачивание помпой удаляло избыток воды из трюмов. Но теперь, когда двигатель находился в рабочем режиме, охладительный насос работал непрерывно и судно пробивалось сквозь волны, а не плавно скользило по ним, тем самым усиливая нагрузку на механизмы, — теперь отверстие увеличивалось. Кусочки проржавевшего металла отлетали с краев, и вскоре его размеры достигли диаметра карандаша.
Вода, которая раньше только капала на дно трюмов, теперь полилась с большей силой.
* * *
Элизабет управляла штурвалом, положив на него ноги, а сама откинулась на подушки в кокпите. Слева от нее, на западе, от дневного света осталась только фиолетовая полоска на границе мира. Справа поднимался лунный серп, отбрасывающий золотую ленту, протянувшуюся к Элизабет по поверхности моря.
На нем нет душ, думала женщина, глядя на месяц. Это была идея арабов: она прочла о ней в «Исследователях», одной из двух десятков книг, которые годами хотела прочесть и наконец проглотила за последние шесть месяцев, — и решила, что это ей нравится. Новый месяц — пустое небесное судно, отправляющееся в месячное путешествие, чтобы собрать души умерших; по мере того как проходят дни, оно распухает и распухает, пока наконец, переполнившись душами, не исчезает, чтобы выгрузить свою ношу на небе, затем опять появляется пустое судно, и все начинается вновь.
Одной из причин, почему ей нравилось сравнение с кораблем душ, было то, что впервые в своей жизни ей показалось, будто она понимает, что собой представляет душа. Элизабет не была глубокой натурой и всегда меняла тему, прежде чем серьезные разговоры могли стать слишком глубокими. Кроме того, они с Гриффином всегда были очень заняты, чтобы остановиться и задуматься.
У него было хорошее место в фирме «Ширсон Леман бразерс», она работала в отделении Химического банка. Восьмидесятые годы были временем, когда они приобретали себе «игрушки»: апартаменты стоимостью в миллион долларов, дом за полмиллиона в Стонингтоне, две автомашины с обогреваемыми сиденьями и с освежителями в пепельницах. Деньги приходили и уходили: двадцать тысяч долларов за обучение детей в частной школе, пятнадцать тысяч долларов в год за обед вне дома пару раз в неделю, двадцать тысяч на отпуск, пятьдесят — на содержание и ремонт дома.
