Гийому вдруг до боли захотелось признаться, спросить его: «А знаешь ли ты…?». Только другая боль могла пересилить это желание, и он нашел ее в глубинах сознания.
Если жалеешь его, сделай это быстро. Чем дольше тянешь, тем больнее будет обоим.
Нет, только сегодня. Завтра поздно. Завтра он не позовет его к себе рассматривать какую-то книгу. Кто знает, может завтра он будет далеко отсюда….
Пригубив кровавое вино, Гийом бросил взгляд на белокурую блондинку — вот единственная, кто может ему помешать. Эльвира, фаворитка брата. Не окажется ли она там, когда он придет пожелать Эдгару доброй ночи?
Но Эльвира ушла. Гийом мысленно улыбнулся — женское нездоровье иногда бывает так кстати. Но не пора и ему уйти?
Как обычно, он шел быстро. План действий, свитый разумом в упругую пружину, начинал разжиматься.
Нужно порвать все связи. Зачем эти глупые связи, если они приносят только вред?
Оказавшись в галерее, он снова глянул в окно — только редкие огни, пустой сонный двор. Гийом улыбнулся. Нет, предательскому страху не победить его, его воля сильнее.
Де Кюси…. Старый добрый де Кюси, верный пес трона, если бы ты знал, что я задумал! Но слух твой притупился, а глаз расплылся от сытости…. Ты сидишь теперь напротив меня и с упоением рассказываешь, какую охоту устроишь брату. Я то же устроил на него охоту, посмотрим, чья будет лучше.
Пять ступенек… Нет, мы с вами разминемся, не в этот раз!
Когда Гийом вышел от де Кюси, был уже поздний вечер. Фальцетным перезвоном часы начали последний отсчет до полуночи. Этот было сигналом, сигналом к действию. Пружина разомкнулась, охота началась.
Коридоры были пустынны, он шел и не боялся кого-то встретить. Да и кого? Кто еще остался посреди этих погруженных во мрак залов? Чей покой могла бы охранять здесь стража? Нет, теперь они были идеальным укрытием, теперь под их тяжелыми драпировками легко было укрыться от дремлющего глаза королевской охраны.
Он знал эти комнаты, как свои пять пальцев, ему не нужна была свеча. Да он и раньше ходил без огня, словно призрак, вырастая из темноты перед заснувшем на боевом посту солдатом. Но сегодня он не намерен был будить часовых.
Тронный зал. Как символично, начать все в тронном зале! Приглушенный ночной свет сквозь окна падал на решетку паркета, играя в шахматы со степенными мужчинами на покрытых темным лаком портретах.
Стараясь приглушить звук своих шагов, он метр за метром обследовал гладь стены, пока не нащупал едва заметную неровность. Приведя в действие механизм, он впустил в тронный зал полоску от фонаря. Вслед за фонарем в тронном зале возникла темная фигура и почтительно замерла перед Гийомом.
— Третье окно слева. — Вот и все, что было здесь сказано.
Темная фигура поклонилась и вместе с фонарем исчезла во мраке потайного хода.
Гийом улыбнулся. Теперь ему нужно было вернуться к себе, чтобы выполнить свою часть работы.
Лестничный пролет был пуст, ему тогда даже показалось странным, почему здесь нет стражи, но потом он вспомнил, что неделей раньше брат сам снял караулы, решив, что вполне достаточно выставить охрану у подножья лестницы и у двери в личные покои.
Покои брата были прямо перед ним, но он не спешил, он должен был убедиться, что все идет по плану.
Прижавшись лбом к стеклу, Гийом напряженно всматривался в сгущавшуюся темноту, пытаясь разглядеть там, внизу, крохотную фигурку. Но вот оно — веревка цепко обхватила крюк и натянулась до предела, как и невидимая нить там, у него внутри. Кто-то внизу пару раз дернул за веревку, проверяя, надежна ли она, а потом начал неспешное осторожное движения, из мрака ночи к мраку соседнего окна. Соседнее окно — это приемная брата.
«Этот чертенок Гарс хорошо карабкается», — подумалось ему.
Гарс был ему нужен. Он не смог бы один, а если б и смог, должен же быть убийца? Эшафоту нельзя пустовать.
Но Гарс об этом не догадывался, поднимаясь все выше и выше по веревке.
Им почему-то вновь овладел трепет, страшно было сделать эти несколько шагов, зная, что Гарс уже почти там. Этими шагами он обрекал брата на смерть. Какой-никакой, но он его брат! Снова промелькнули перед глазами затуманенные картины детства… «Он давно изменился, остались лишь иллюзии», — сказал себе Гийом и толкнул тяжелую дверь. У него было всего несколько минут до того, как брат различит его шаги, окликнет, за эти несколько минут можно было передумать и уйти, но он не ушел. Задуманное нужно доводить до конца.
— Это ты, Гийом? — Свет из кабинета метнулся в приемную.
— Я. — Он не знал, насколько глухо звучал его голос, но надеялся, что не выдал того, что зверем по клетке металось у него внутри.
— Я уже собирался ложиться… — Король возник перед ним в дверном проёме — высокий, нескладный в своем халате поверх ночной рубашки. Гийом невольно поймал себя на мысли, что ночная рубашка напоминала саван. Отныне он был для него живым мертвецом.
— Если хочешь, я уйду.
Так, это еще что? Зачем было это говорить, вдруг он согласиться, тогда что?
Ухмыляющийся прорезями глаз палач….
— Нет- нет, заходи! Я сейчас покажу тебе книгу. О, это такая занятная книга, ты не представляешь!
Гийом прошел в кабинет и встал у заваленного бумагами стола. Правой рукой он крепко нащупал и сжал нож. Теперь нужно ждать, теперь нужно только выбрать момент….
— Вот она, смотри! — Эдгар положил поверх вороха писем толстый том в позолоченной кожаной обложке. Гийом узнал его — подарок Матьеля. Хотел выделиться, стать министром? Интересно, стал бы ты так тратиться, Матьель, если бы знал об этой ночи? Что же ты подаришь мне, чтобы выделиться из толпы жаждущих? Меня так легко не купишь, тебе придется потрудиться.
— Да, неплоха. — Гийом провел рукой по шершавой коже, напряженно вслушиваясь в разряжаемую мерным тиканьем часов тишину. Его ухо пыталось уловить, что же делается там, за стеной. Почему Гарс медлит?
— Ты открой!
Он нехотя открыл книгу, пролистнул несколько страниц. Генеалогическое дерево, хроника… и застывшее время.
Воздух разорвал звук разбитого стекла. Оба вздрогнули.
— Что это? — Король нахмурился и взялся за свечу.
Больше всего он боялся, что сейчас с его губ сорвется крик: «Стража!».
— Стой здесь, я посмотрю!
Гийом решительно шагнул в темноту приемной. Он знал, что это Гарс, и мысленно негодовал на него. Зачем, зачем ему понадобилось разбивать стекло?
В комнате было пусто, окно было нараспашку. Значит, спрятался. Он закрыл окно и плотно задвинул портьеры. Теперь он знал, зачем понадобилось разбивать стекло — вопреки обыкновению вторая рама была тоже закрыта на задвижку.
— Это где-то внизу, — крикнул он брату, ощущая, как страх струится у него по горлу. Мертвенный холодок, сковывающий движения, парализующий разум, дьявольски нашептывающий: «Ты не сможешь, ты попадешься. Тебя будут судить».
Пять ступенек… Он поднимается… Руки связаны. Видя, что он не спешит, солдат незаметно подталкивает его в спину. Народ виснет на руках у стражи, пытается дотянуться до него…. Ему вслед летит свист, обидные слова; толпа гогочет. Она требует зрелища, и палач готов удовлетворить её желание. Он посторонился, пропуская приговоренного, и снял чехол со своего топора… Топором или мечом? Лучше бы мечом, хотя какая ему разница?
На лбу выступила испарина. Он вдруг отчетливо понял, что не может, он слишком боялся оказаться там, на площади… И потом перед ним же брат!
И живо, перед глазами, — два мальчика, пускающие бумажные кораблики по реке.
Взять все — и перечеркнуть?
Нет, нет, его голос, его смех…. Эта нескладная фигура…
Два мальчика, играющие в салки во дворе. А теперь один из них…
В последнюю минуту, в самую последнюю минуту, ведь ещё можно!
Струйки страха обволокли комнату, заструились по воздуху. Струйки страха и дым воспоминаний. Такие воздушные, невесомые, они ранили больнее его ножа. Эти воспоминание — его проклятие!
— Пусть посмотрят, в чём дело. — Эдгар был встревожен.
Гийом чувствовал, что либо сейчас, либо никогда, но не мог совершить этого простого движения. Он не мог поднять руку на брата, связывающая их нить не желала обрываться и душила, душила его самого.
Брат повернулся к нему спиной, но он и тогда не смог — руки бессильно свисали вдоль туловища. Гийому казалось, что если он это сделает, то убьёт этих двух мальчишек во дворе. Сразу двух одним ударом. Даже если промахнется.
— Я пойду, распоряжусь, чтобы проверили, — быстро бросил Гийом и вышел.
Да, он бежал. Скорее, прочь отсюда, к себе, в свою конуру, чтобы отдышаться….
Столько недель потрачено — и все впустую. Он мог предугадать все, все, кроме своего страха, своих воспоминаний, своих неожиданно проснувшихся чувств, и теперь расхаживал из угла в угол по комнате, лихорадочно собираясь с мыслями. Один шаг — три судорожных вздоха. Гийом будто бы не мог продышаться, будто что-то тяжёлое сдавливало его грудь, оттуда, изнутри.
