Он прошел мимо школы верховой езды, прислушиваясь к тому, как большие темные животные нетерпеливо постукивают копытами. Один конь заметил его и громко фыркнул. Наблюдая краем глаза за лошадьми, Эркки захотел вдруг очутиться среди них, породниться с ними. Лошадей никто не донимает вопросом: кто ты? И тяжести на лошадей взваливают вполне посильные, а все свободное время лошади отдыхают. И если ты плохая лошадь, которая ни на что не способна, то тебя просто пристреливают — только и всего. И так день за днем — бродишь себе за загородкой, а на спине у тебя сидит ребенок. Пьешь из старой ванны. Спишь стоя, склонив голову на грудь. Отмахиваешься от надоедливых насекомых. И так до конца жизни, пока время твое не выйдет.
Эркки двигался по дороге и вдруг почувствовал, как дрожит воздух: это люди просыпаются, скоро они выползут из-под одеял и полезут изо всех углов и щелей на свет божий. Затем появились первые машины, и Эркки прибавил ходу. Нет, лучше вернуться в лес. Изредка он поднимал голову — ему нравилось смотреть на трепещущую листву, на пробивающийся сквозь ветви солнечный свет, нравилось вдыхать запах травы, вслушиваться в потрескивание веток под ногами. Вокруг него, вцепившись корнями в почву, выстроились деревья, серые и сухие. Эркки выдернул кустик папоротника, оторвал корневище и, поднеся его к глазам, пробормотал: «Корень, стебель и листья… Корень, стебель и листья…» Его наконец охватила усталость. Вдали он заметил холм, отбрасывавший тень. Эркки подошел к холму и улегся в траву, постоянно прислушиваясь к тихому электрическому жужжанию голоса в голове. В кармане куртки у Эркки был пузырек с завинчивающейся крышкой. «Сон — брат Смерти», — подумал Эркки, прикрыв глаза. Прямо перед ним раскинулась равнина.
Так умел ходить только Эркки — тяжело ступая и прихрамывая, будто подбитая ворона, но необычайно быстро. Одежда мешком висела на нем — распахнутая куртка, широкие расклешенные брюки, которые он неделями не снимал, старые синтетические брюки с въевшимся в них запахом пота и мочи. Голову он постоянно склонял набок, будто растянул шейную связку, и, шагая, Эркки редко смотрел вперед — вместо этого он вглядывался в землю и рассматривал собственные ноги. Они переступали сами по себе, никакой цели Эркки перед собой не ставил, он мог двигаться много часов подряд и долго не уставал. Он двигался, будто заводная птичка с ключиком в спине и раскинутыми крыльями. Ему было двадцать четыре года, он был узкоплечим, но с удивительно полными бедрами. Из-за плохой наследственности бедренные суставы у него болели, поэтому, чтобы шагнуть, ему нужно было сначала по-особому вильнуть бедрами, как будто он с досадой старался стряхнуть со спины что-то мерзкое. Поэтому многие считали, что походка его напоминает женскую. Шея у Эркки была длинной и не по-мужски тонкой, казалось, что голове никак не удержаться на такой тощей шее. Нет, голова у него была не особенно большой, зато мысли в ней были намного тяжелее тех, что обычно бродят в головах у людей. Ел Эркки мало и за всю жизнь успел набрать только шестьдесят килограммов. Ведь так сложно решить, чего хочешь съесть — например, хлеба или хлопьев? Сосиску или гамбургер? Яблоко или банан? Как все остальные могут определиться с выбором, который жизнь подбрасывает на каждом шагу? Почему они так уверены, что их выбор — правильный? В кармане у него лежал пузырек с завинчивающейся крышкой, а внутри было средство, благодаря которому ноги слушались его, а мысли становились упорядоченными. Он всегда брал пузырек с собой — когда гулял по коридорам в Вардене, садился в автобус, ехал на поезде или бродил по дороге. Если он никуда не шел, то ложился и отдыхал. Волосы у Эркки были темными и прямыми, грязной длинной гривой они занавешивали лицо. От прыщей на лице остались оспины. Прыщи появились у него в тринадцатилетнем возрасте и воспаленными вулканами покрыли кожу. Тогда он перестал мыться: если на лицо попадала вода с мылом, прыщи краснели, зато когда кожа покрывалась жиром, их почти не было заметно. Из-под гривы волос выглядывало длинное узкое лицо с острыми скулами и тоненькими темными бровями. Глубоко посаженные глаза словно жили собственной жизнью, редко глядя на других. Однако если кому-то удавалось поймать его взгляд, то в глазах Эркки мелькал слабый отсвет. На собеседника он всегда смотрел исподлобья, а из-за длинных волос и одежды кожа его оставалась бледной даже солнечным летом. Чтобы широкие брюки не сваливались, он подпоясывал их кожаным ремнем с латунной пряжкой в форме орла с вытянутой шеей и расправленными крыльями. Маленькими эмалевыми глазками орел будто разглядывал невидимую добычу — например, небольшой пенис Эркки, спрятанный глубоко под грязными брюками. Для мужчины его возраста пенис был необычайно маленьким, и Эркки никогда еще не спал с женщиной. О чем никто не знал, а сам Эркки предпочитал этому болезненному процессу другие, более важные, дела. Зато пряжка в виде орла Эркки нравилась, он любил смотреть, как она трясется при ходьбе. Может, все вокруг даже подумают, что там, за ширинкой, прячется настоящий зверь.
На дороге было тихо. Стояла жара. По обеим сторонам до горизонта раскинулись желтые поля. Вдали показалась девушка с коляской. Она заметила его темную вихляющуюся фигуру и поняла, что ей придется пройти мимо, совсем близко. Дорога одна, поэтому обойти не получится. Выглядел он странно, и, приближаясь к нему, девушка напряглась. Теперь шагала она довольно скованно, а он подходил все ближе, тело его подергивалось, а в облике крылось одновременно что-то пугающее и агрессивное. Она решила, что не станет смотреть ему в глаза и постарается быстро проскочить мимо. И вид попытается сохранять самый что ни на есть равнодушный. Во всяком случае, он не должен уловить ее страха, потому что стоит ему только почуять, что она боится, и он тотчас же набросится на нее, как бродячая собака.
Если Эркки был уродливым, то девушка, наоборот, — красивой и светловолосой. Даже сквозь темную невидимую занавеску он понял, что она похожа на луч яркого света. Крепко вцепившись в ручку коляски, она раздраженно толкала ее перед собой, будто щит, будто предлагала содержимое коляски в обмен на собственное спасение. Так показалось Эркки. Он уже долго бродил, поглощенный своими мыслями, и, увидев краем глаза беспокойную фигурку, насторожился. Такая незначительная, словно трепещущий на ветру лист бумаги. Эркки даже головы не поднял. Он уже давно разглядел ее силуэт и понял, кто идет ему навстречу. По личной шкале ценностей Эркки девушка с коляской была самым убогим существом на свете. Стоит такой родить ребенка, как ее охватывает какое-то идиотское ощущение счастья, — нет, это выше его понимания. На земле и так уже миллиарды несчастных, и тем не менее дети полностью меняют их восприятие мира. Непостижимо. Однако он все же мельком взглянул на нее и спросил сам себя: «У нее злые намерения или никаких?» Добрых он обычно не чувствовал. К тому же обмануть его еще никому не удавалось. Снаружи, по внешности, никогда не определишь, враг перед тобой или нет. Может, под детским одеяльцем у нее спрятан нож? Эркки представил остроконечный предмет с зазубринами по краям. Заранее никогда не знаешь. Они поравнялись, и Эркки услышал вдруг странный звон разбитого стекла. Девушка крепче сжала ручку коляски и на секунду подняла взгляд. К своему ужасу, она заметила странный блеск в его глазах, а под распахнутой курткой успела прочитать надпись на футболке: «УБЕЙ ВСЕХ!» Такое не забывается, поэтому она стала одной из тех, кто позже сможет рассказать полицейским, как в тот самый день на том самом поле видела человека, которого они разыскивают.
А другие всегда пытались добраться до него, им хотелось заполучить не только его искалеченное тело, внутренности в котором спутались в один большой клубок, и не только твердое сердце, дрожащее за решеткой костей. Им хотелось залезть внутрь, в его секретную комнату, залитую слепящим светом лампы. Они прятали свои злобные цели за красивыми словами и постоянно убеждали его, что действительность прекрасна, а общество — необычайно интересно. Это было невыносимо. И терпеть он не собирался! Эркки растерянно покачал головой. Он потерял всякий контроль над мыслями, и сейчас те лишь мешали ему.
Он побрел в дом и улегся на грязный матрас. Как же хорошо, что он улизнул из лечебницы, подальше от ее удушливой атмосферы. И хорошо, что он отыскал этот заброшенный домик. Подогнув колени, он перевернулся на бок, просунул руки между ног и прижался щекой к заплесневелой ткани матраса. Он вгляделся в себя, в темный пыльный Подвал с небольшим отверстием в потолке, сквозь которое падал луч неяркого света, так что на каменном полу образовался светлый круг. Там сидел Нестор. Возле него валялось поношенное Пальто. Оно казалось совершенно безобидным, как любая забытая вещь, но уж он-то знает… Эркки долго лежал не двигаясь и ждал, а потом уснул. Чтобы рана затянулась, нужно время. Пока она затягивалась, ему снились сны. После наказания всегда следовало утешение, и он с благодарностью принимал его. Это было частью их договора. Было три минуты седьмого, четвертое июля, и дом начал медленно накаляться от жары.
