— Нет, тело выловили метрах в пятистах отсюда, чуть правее островка Сен-Фереоль.
— Увы, из этого много не вытянешь.
— А татуировки нет? — вмешалась Лола. — Или, может, где заткнута записка, написанная несмываемы ми чернилами?.. Простите, я пошутила.
Ринальди галантно улыбнулся и принялся наносить специальный порошок, как обычно мурлыкая под нос какую-то песенку, чтобы лучше сосредоточиться.
Мерье повернулся к Жанно:
— А как у вас насчет бандитских разборок?
— Да бьют помаленьку друг другу морду, но в общем — ничего такого. Какие здесь разборки…
— Позавчера вот ротвейлер Адидаса на питбуля Найка наехал — и что? Конечно, ротвейлер, он покрепче будет, но в конце концов они разбежались, — пояснил Марсель.
Тишина.
— Послушайте, Блан, если ваши комментарии понадобятся, вам позвонят, ладно? — бросил Жан-Жан.
Марсель закусил ус. Теперь, поймав Кутюрье Смерти, поймав благодаря ему, Марселю, этот говнюк мог сколько угодно петушиться перед новенькими. Внезапно в памяти возник образ Мадлен, бывшей жены, убитой Кутюрье. Он изо всех сил потряс головой. Обескровленная голова Мадлен, пришитая рядом с головой старика Жоржа, до сих пор не давала ему по ночам покоя, вызывая приступы тошноты, которые приходилось успокаивать питьевой содой.
Усилием воли он снова сосредоточился на распростертом внизу теле. На бедре мертвеца покоился длиннющий член с обрезанной крайней плотью. Марселю стало не по себе — его смущало присутствие Лолы, то, что она видит эту жалкую наготу. Ведь она — женщина, а женщины так ранимы!
— Bay! Вот так приборчик! — воскликнула ранимая душа.
Лола содрогнулась. С ней явно что-то не так. Странности начались уже некоторое время назад. Будто что-то на плечо надавило — она почти физически чувствовала чье-то враждебное присутствие. А сейчас ей почему-то нестерпимо захотелось сделаться мужиком, этаким здоровенным громилой с гигантским членом, и изо всех сил треснуть тяжеленным кулачищем по довольной физиономии Жанно. А ведь она всегда была такой кроткой! «Пустяки — переутомление, нервный срыв…» — решила она.
— Лола, что с вами? — спросил Жан-Жан, пожирая ее взглядом голодного пса, изнемогающего перед шматом ветчины.
— Ничего, спасибо, в Марселе мы привыкли к утопленникам, — откликнулась Лола.
Жан-Жан восхищенно покачал головой. Какой же у нее сказочный зад и какой адский взгляд!
Если бы он только знал, до какой степени он был близок к истине! В результате одного из тех фокусов, коими так любит жонглировать судьба, прекрасная и беспечная Лола, нисколечко о том не подозревая, сделалась прибежищем жесточайшей, обагренной кровью сущности, за совершенные злодеяния обреченной мыкаться на земле, бок о бок с силами правопорядка. И в данный момент вышеназванная сущность в бешенстве рвала и метала:
Нет, вы только полюбуйтесь на этого засранца! Ну чего ты пялишься, Жанно? Тварь, знал бы ты, где собака зарыта! Знал бы ты, что в тепле и холе несравненной Лолы таюсь я! Да-да, я! Великий, неповторимый и самый лучший серийный убийца в мире! Я, некогда любимец женщин, теперь — узник одной из этих надувных кукол! В трезвом уме и полном бессилии. Как мне больно! Это же надо — угодить в тело второго сорта, обреченное к тому же следить за правопорядком!
Я, убийца масштаба Ганнибала, я, Кутюрье Смерти, подло убитый этой старой клячей, лейтенантом Костелло, теперь вынужден трястись зайцем в этой полицейской суке! За что такая несправедливость?! Ну почему, почему я не могу причинять зло? За что этот крест? Как это страшно — в совершенном бездействии слушать собственное нытье! Тьфу ты! Достать бы револьвер и кончить их всех, кончить прямо здесь, залить этот песок их свинячьей кровью! Так нет же!
Нельзя! Не могу: этой треклятой руке плевать на мои приказы! Ее запрограммировали! Запрограммировали переводить баранов через улицы по пешеходным переходам! Какой срам!
Лола судорожно терла виски: сейчас же прекратить этот гул и сосредоточиться на реальности!
Офицер судебной полиции Мерье, не подозревая о Лолиной драме метемпсихоза, как ни в чем не бывало изучал мертвое тело, вглядываясь поверх плеч технического персонала.
— Ничего — ни обручального кольца, ни каких-либо других украшений.
— У него такие загорелые плечи, — заметил Марсель.
— Я бы сказал, загорелые от рождения, Блан.
— Да я не про то… Похоже, он постоянно носил что-то вроде майки с глубоким вырезом…
— И дальше что? — подал голос Мерье.
Как же все это тоскливо и нудно! Неудивительно, что у нас повышается уровень преступности!
— Он не похож на рабочего. Посмотрите на его волосы, руки… Да и ноги — до середины бедер они также темны от загара. Да-да, шорты и майка. Вот в чем дело. И шея, опять-таки, загорелая.
— И что из того? — вздохнула Лола, размышляя об усах Марселя: пожалуй, это из-за них он кажется таким прибабахнутым.
— Из того, что у него длинные волосы, следует, что он забирал их в хвост, — отрапортовал Марсель протокольным голосом.
— Шорты, майка, конский хвост… Послушайте, капитан, вам это говорит о чем-нибудь? — возмутился , Мерье.
— О банде педерастов у старого блокгауза, — ответил Жан-Жан, вызывающе уставившись на Марселя.
Мерье зацокал языком, а Лола резко дунула на свой идеальный маникюр.
— Простите, пожалуйста, может быть, продолжим нашу дискуссию в участке? Заодно и судмедэксперта выслушаем, — проворковал ее очаровательный ротик с пухлыми губками.
— Прежде всего, дитя мое, необходимо хорошенько пропитаться самой атмосферой преступления, — ответ ствовал Жан-Жан, по-отцовски приобнимая ее хрупкое плечико.
— Так ведь мы даже не знаем, где оно — место преступления, — содрогнулось хрупкое плечико, отодвигаясь от волосатой клешни. — К тому же если эта атмосфера была, то ее развеял мистраль.
— У нас действительно очень мало фактов, — с умным видом поддержал коллегу Мерье, протирая стекла очков от морских брызг. — Мы даже не знаем, где находится место преступления. Все, что у нас есть, — это обнаженное тело, разрезанное от груди до паха, лишенное внутренностей…
— Не иначе как новый спорт завели, — хохотнул Жан-Жан, — ловлю рыбы на араба.
Все молча понурили головы.
— Ринальди, позвоните, когда закончите. Все, уходим, — распорядился он.
«Тоже мне команда! — с досадой подумал он. — Надутый очкарик в связке с закомплексованной задницей, да еще Блан, от которого просто не продохнуть. Тоже мне, честь и совесть местной полиции! А этот утопленник, смердящий сардинами и каким-то дерьмом, в которое мы, кажется, вляпались! Убийство чистейшей воды — копайся теперь в нем! Хоть бы серийным, как в прошлом году, не оказалось! Впрочем, может быть, это самоубийство? А что, этакий тунисский самурай делает харакири — и прыг в воду! Почему бы нет?»
— Потому, — закончил судмедэксперт, шмыгнув носом (в этом поганом климате он то и дело подхватывал насморк), — что нашего типа разделали, как самую настоящую рыбу. Взяли какой-то режущий предмет сантиметров двадцати, вспороли живот и методично выпотрошили. Из него извлекли все внутренности: печень, селезенку, сердце, аппендикс, кишки. Почки и те исчезли.
— Может быть, все же рыбы? — — не сдавался Жан-Жан. У него не было ни малейшего желания ввязываться в очередное головоломное расследование, тем более сейчас, когда едва-едва улеглась истерия, поднятая фестивалем.
— Нет, старина, не рыбы. И не называй меня формалином… то есть формалистом, — безапелляционно заявил Док, не совладав с отрыжкой от пакостного воспоминания. — Карамельки? — предложил он собравшимся.
Все отказались.
— К тому же, — продолжил он, закинув в рот пригоршню леденцов, — где это видано, чтобы самоубийцы пользовались наручниками? Взгляните — столько времени в воде, а на запястьях отчетливые кровоподтеки. Его запястья не просто сковали — их еще чудовищно пережали.
Тело, которое незадолго до этого вывезли из холодильника, покоилось на столе морга. Нижнюю его часть задрапировали простыней, глаза закрыли. В страшном оскале белели крепкие зубы. На вьющихся ухоженных волосах Док обнаружил следы геля. Покойник был опрятным, следившим за своей внешностью человеком, совершенно здоровым на момент гибели.
Побелевший как мел Лоран Мерье разглядывал тело со столь неподдельным интересом, будто на нем симпатическими чернилами вывели имя убийцы и имя это вот-вот проявится. Капитан Жанно ушел в свои мысли и с какой-то скабрезной улыбкой машинально разглядывал груди Лолы. Лола Тинарелли разглядывала свои черные кожаные полусапожки, думая о том, как было бы хорошо взять и съездить каблуком в осклабленный рот начальника. Что до Марселя Блана, то он разглядывал свое отражение в зеркале заднего вида полицейского автомобиля. Может быть, все-таки сбрить эти пышные рыжие усы? Конечно, они замечательно подчеркивают его мужественный характер, но Надья считает их слишком мещанскими: «Вылитый Астерикс — только в форме».
