обхватила себя руками, пытаясь унять ее. Пол под ногами снова стал двигаться, и пришлось прислониться к стене. Из-за головокружения ей казалось, что темные силуэты голых деревьев раскачиваются вместе с ней.
Снег на веранде доходил до лодыжек. Пэт ощутила, что холод и сырость проникают в туфли, но решила, что не вернется в комнату, пока не справится с головокружением. Лишь через несколько минут она сочла, что чувствует себя лучше. Старательно закрыв двери, она заперла их на оба замка, постояла в нерешительности, потом медленно повернулась и, преодолевая внутреннее сопротивление, снова двинулась к камину. Осторожно провела рукой по шероховатой поверхности оштукатуренного кирпича.
Обрывки и осколки воспоминаний переполняли ее, кружились перед ее мысленным взором, словно обломки затонувшего корабля в пучине водоворота. Весь прошлый год ее настойчиво преследовал один и тот же сон — будто она снова стала маленькой девочкой и снова оказалась в этом доме. Всякий раз она просыпалась в мучительном страхе, ей хотелось кричать, но не удавалось проронить ни звука.
Но одновременно со страхом ее охватило пронзительное чувство утраты. А ведь правда скрыта где-то в этом доме.
* * *
Именно здесь это и произошло. В мозгу Пэт замелькали сенсационные заголовки репортажей из газетных архивов:
«ВИСКОНСИНСКИЙ КОНГРЕССМЕН ДИН АДАМС УБИВАЕТ КРАСАВИЦУ ЖЕНУ И КОНЧАЕТ С СОБОЙ. ВРАЧИ БОРЮТСЯ ЗА ЖИЗНЬ ИХ ТРЕХЛЕТНЕЙ ДОЧЕРИ».
Пэт читала эти репортажи столько раз, что запомнила их наизусть.
«Скорбящий сенатор Джон Ф. Кеннеди прокомментировал трагедию так: „У меня это не укладывается в голове. Дин был одним из моих лучших друзей. По его поведению совершенно не было видно, что он находился на грани нервного срыва. Насколько я его знал, он вообще не был способен совершить насилие“.
Что же довело известного конгрессмена до убийства жены и самоубийства? Ходили слухи, что в семье у него разлад и дело близится к разводу. Может быть, Дин Адамс потерял голову, когда жена приняла окончательное решение оставить его? Должно быть, они боролись за пистолет — на оружии найдены отпечатки пальцев обоих супругов. Трехлетнюю дочь обнаружили у камина с трещиной в черепе и сломанной правой ногой».
Вероника и Чарлз Треймор не скрывали от Пэт, что они ее удочерили. Но только когда она заканчивала школу и заинтересовалась своим происхождением, ей рассказали правду о гибели родителей. Потрясенная Пэт узнала, что ее настоящая мать была сестрой Вероники.
— Ты целый год лежала в коме. Врачи даже не надеялись, что ты выживешь, — рассказывала Вероника. — А когда ты наконец пришла в сознание, то была совсем как младенец, тебе пришлось всему учиться заново. Моя мама — твоя бабушка — послала в газеты некролог, чтобы избавить тебя от скандальной известности, которая в противном случае преследовала бы тебя всю жизнь. Мы с Чарлзом жили тогда в Англии и удочерили тебя, а друзьям сказали, что ты из английской семьи.
Пэт помнила, как расстроилась Вероника, узнав о желании приемной дочери поселиться в джорджтаунском доме.
— Тебе нельзя туда возвращаться, — уговаривала она Пэт. — Ох, лучше бы мы его продали! Ты сделала себе имя на телевидении, и неужели теперь хочешь поставить под угрозу все, чего достигла, вороша прошлое?! Ты непременно встретишь там людей, которые знали тебя ребенком, и они-то, как дважды два, сообразят, кто ты на самом деле.
Но дочь настаивала, и Вероника поджала губы.
— Мы сделали все, что было в наших силах, лишь бы ты могла начать жизнь заново. Поступай, как знаешь, только потом на жалуйся, что мы тебя не предупреждали.
— Пойми, — взмолилась Пэт, — докапываться до правды — моя работа. Я говорю о хорошем и дурном в жизни посторонних людей. Как же мне работать со спокойной душой, не выяснив, что произошло в моей собственной семье.
* * *
Пэт прошла на кухню и взяла телефонную трубку. Даже в детстве она обращалась к приемным родителям по именам, а в последние несколько лет практически перестала называть их мамой и папой. Хотя временами чувствовала, что им это неприятно. Но сейчас ей захотелось нарушить традицию.
— Привет, мам. Я уже добралась, цела и невредима. Дорога была легкой.
— Куда это ты добралась?
— В Джорджтаун. Я в нашем старом доме. — Вероника хотела, чтобы Пэт остановилась в отеле и подождала, пока прибудет мебель. Не давая ей возможности выразить неудовольствие, Пэт поспешно продолжила: — Так действительно удобнее. У меня будет время установить в библиотеке свое оборудование и собраться с мыслями перед завтрашним интервью с сенатором Дженнингс.
— Как ты себя чувствуешь? Не нервничаешь?
— Нет, абсолютно. — Пэт представила себе худое, обеспокоенное лицо Вероники. — Забудь обо мне и готовься к круизу. Вещи уже собрала?
— Ну конечно! Пэт, мне не нравится, что ты останешься одна на Рождество.
— На меня свалится куча дел, когда я приступлю к работе над программой, так что вряд ли я вообще вспомню о Рождестве. Кроме того, мы чудесно отпраздновали его заблаговременно. Ладно, мне пора принести багаж из машины. Целую вас обоих. А ты вообрази, будто у вас второй медовый месяц, и заставь Чарлза целыми днями заниматься любовью.
— Ох, Пэт! — воскликнула Вероника с укоризной — и тут же рассмеялась. Но все-таки, прежде чем повесить трубку, она успела дать еще один совет: — Запирай двери на два замка!
Застегнув куртку, Пэт выскочила на заснеженный двор и следующие десять минут перетаскивала в дом чемоданы и картонки. Коробка с бельем и одеялами была тяжелой и неудобной; по пути на второй этаж Пэт приходилось то и дело отдыхать. Всякий раз, поднимая тяжесть, она чувствовала неуверенность из-за правой ноги — боялась, что та вот-вот подвернется. Картонку с тарелками, сковородками и разной бакалейной мелочью пришлось за отсутствием полок взгромоздить на кухонный стол. «Будем надеяться, что грузчики с мебелью приедут завтра вовремя», — мелькнула у нее мысль. Правда, она давно привыкла не возлагать особых надежд на «железные» сроки контор по доставке.
Она как раз закончила развешивать одежду и успела заварить кофе, когда зазвонил телефон. Звонок, казалось, взорвал тишину дома. Пэт вздрогнула и поморщилась — несколько капель кофе
