на папу. Тот все еще скрывается за газетой.
– С тобой говорю я, а не папа! – окликает ее мать.
– Не знаешь, где Ханна? – тяжело сглотнув, спрашивает Джослин.
– Она уехала.
Всего-то два слова, а девочке кажется, что из-под ее ног выбили опору. Ханна для нее – свет в окошке. Ханна заботится. Ханна ее всегда внимательно слушает, всегда находит время для объяснений. Няня куда лучше, чем мама, – она любит Джослин.
– Нет!
– Не смей топать на меня ножкой, юная леди! Кто тебя этому научил?
– Ханна никуда не уехала! Где она?
– Александер!
Лорд Холт с усталым видом опускает газету.
– Мамочка права, дорогая, и мне очень жаль. Ничего, постараемся как можно быстрее подыскать тебе новую няню. Сейчас выходные, а в понедельник мамочка кое-куда позвонит.
Джослин визжит так, что закладывает уши, и мать вскакивает с дивана. Роняет пепельницу, содержимое которой вываливается на ковер, и хватает девочку за руки. Нагибается, глядя в упор на дочь. Глаза у нее страшные, налитые кровью, волосы упали на лицо. Джослин делает шаг назад, но Вирджиния держит крепко.
– Больше ни слова об этом! Ханны нет, и ты не хуже меня знаешь, что ушла она из-за тебя. Ты плохая девочка, Джослин. Очень плохая. Ничего удивительного, что Ханна совсем выбилась из сил!
– Я буду хорошо себя вести, обещаю! Буду самой лучшей девочкой на свете, если вернешь мне Ханну…
– Слишком поздно.
Чайная комната в отеле симпатичная – высокие потолки, однотонные пастельные стены, вот только в дальнем углу слегка осыпалась лепнина. Дождь хлещет с такой силой, что удивительно, как оконные рамы выдерживают его напор. Народу набилось довольно много, все разговаривают, и в помещении стоит ровный гул; стучат столовые приборы, звенит посуда. Звучит легкая живая фортепианная музыка, порой раздается смех – словом, обстановка довольно жизнерадостная. Здесь тепло, но не слишком уютно: уж слишком большая комната. Слишком официально выглядит. Знаю, что свет большой люстры красиво отражается от моих карих глаз, а вот в душе творится ад. Помните знаменитую картину Мунка «Крик»? Больше и сравнить не с чем.
И все же беру себя в руки – как-никак сегодня день рождения Руби.
– Джослин, лосося с огурчиками? – перебивает мои мысли мать.
Не знаю, есть ли смысл ей напоминать, что я теперь предпочитаю короткое «Джо»? Сто раз говорила с тех пор, как мы с Руби переехали в Лейк-Холл, а мать все никак не смирится. С румянами она сегодня переборщила: щеки розовые, словно у поросенка из детской книжки. Седые волосы стального оттенка гладко зачесаны назад и прихвачены бархатным ободком.
Мать всякий раз заказывает в этой чайной комнате угловой столик, когда ей случается бывать в городе. Обзор отсюда и правда хороший. Рассказывает, что с тех пор, как я была ребенком, кухня здесь испортилась. Позор, говорит она, и все же исправно продолжает сюда ходить. Похоже, ей доставляет удовольствие поболтать с местными служащими. Я эту чайную ненавижу с детства, и через тридцать лет ничего не изменилось.
– Да, спасибо.
Беру вялый белый ломтик и аккуратно кладу его на середину тарелки.
– Руби, а тебе, дорогая?
Мать включает обаяние на полную мощь. Ее цель – моя десятилетняя дочь Руби. Познакомились они всего месяц назад. Если честно, я сперва боялась, что коса найдет на камень.
Моя мать – семидесятилетняя представительница вымирающей английской аристократии: холодная, консервативная, жадная эгоистка. Настоящий сноб с безукоризненным литературным языком.
Руби родилась и выросла в Калифорнии. Моя дочь – добрая умненькая девочка. Увлекается играми в интернете. Настоящий сорванец – даже играла какое-то время в девчачьей футбольной команде.
Оказалось, что насчет их совместимости я ошиблась. С тех пор, как умер мой муж, я стала для Руби центром вселенной. А вот теперь у меня появилась достойная конкурентка. Их связь крепнет буквально на глазах. Похоже, мать пытается тихой сапой занять в наших с Руби душах место, которое всегда принадлежало Крису, и мне от этого очень не по себе.
– Спасибо, бабушка!
Руби награждает ее ослепительной улыбкой и снимает с четырехъярусной, самой высокой в чайной комнате подставки кусок торта. Наш заказ в местном меню называется «Послеобеденный декаданс с чаем». Мать выбрала его с видимым наслаждением, хотя цена просто сногсшибательна. Наверняка хотела меня уязвить: что ты, дескать, за мамаша, если не удосужилась испечь торт к дню рождения дочери? Нет, тортик я купила – в супермаркете. Довольно бюджетный. Традиции есть традиции, что делать.
Руби так и светится от возбуждения, взволнованно запуская зубы в краешек торта. Мне все это не по душе. Моя дочь – немного другой породы. Суп за обедом обычно глотает залпом, и быстрее на улицу. Во всяком случае, такой она была в Калифорнии. Удивительно, как быстро Руби начала приспосабливаться к типичной английской жизни. Похоже, пытается заполнить новыми впечатлениями оставшуюся после смерти папы пустоту в сердце. Интересно, насколько их хватит, этих впечатлений.
Пока, во всяком, случае, инстаграм дочери пестрит фотографиями Лейк-Холла и окружающих его природных красот, разных занятных штучек, которые Руби находит в доме, и людей, которые здесь работают. Из чайной комнаты дочь выложила несколько сторис с тортом. Помечает фотографии, словно запечатлела музейную редкость или экспонаты природно-исторического парка.
Наверное, мне не стоит беспокоиться – хобби вполне безобидное. Наоборот, надо благодарить бога, что Руби находит способы справиться с горем. Сегодня вообще особый случай: первый день рождения, который моя малышка празднует без отца, а ведь это еще и маленький юбилей.
– Ну, и как чувствует себя девочка, которой стукнуло десять? – интересуется мать.
– Примерно так же, как и в девять, – с набитым ртом отвечает Руби, и я невольно встряхиваюсь, готовая встать на защиту дочери, если мать надумает ее отчитать.
– Какая ты хорошенькая в этом кардигане! – улыбается она, и я расслабляюсь.
В отель мы заехали после длительной прогулки по магазинам, где мать накупила Руби два пакета одежды. Тут же настояла, чтобы девочка сняла свою любимую толстовку и взамен накинула новый красный кардиган, в котором и приехала отметить день рождения.
– Мне нравится, – говорит Руби. – Такое ретро!
– Что-что? – переспрашивает мать.
Не туговата ли она стала на ухо?
За эти годы мать довольно заметно постарела, хотя единственным очевидным признаком возраста стал артрит – суставы пальцев на обеих руках опухли. Иных симптомов физической слабости или деградации я в ней не вижу, и все же, признаюсь, словно одержала маленькую победу. Если над тобой всю жизнь кто-то издевался, довел до того, что ты уехала за океан в попытке
