— Об этом они ничего не говорили.
— Тогда скажи им сам, чтобы избежать недоразумений. Иначе ты все раскроешь, а сам останешься ни с чем.
— Меня не волнует, заплатят мне или нет. Понимаешь, если я расшифрую партитуру, моя жизнь станет совсем другой. Я не только помогу раскрыть убийство, но, возможно, найду Святой Грааль музыки — Десятую симфонию Бетховена. Мое имя навеки будет вписано большими буквами в историю современного музыковедения.
— Давай поговорим о нашей следующей встрече. Когда ты можешь приехать в Гренобль?
— Тебе совсем не интересно то, что я рассказываю?
— По-моему, мы уже все обсудили. Тема исчерпана.
— Мне нужно, чтобы ты помогла мне думать. Ты очень хорошо умеешь рассуждать.
— Я реалистка и с позиций реализма говорю тебе: если Бетховен был таким перфекционистом, как ты только что сказал, и постоянно что-то исправлял, добиваясь совершенства, вероятнее всего, если он и закончил рукопись Десятой симфонии, то впоследствии ее уничтожил.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что за все эти годы рукопись так и не появилась, верно?
— Действительно, Брамс, который был, так сказать, музыкальным наследником Бетховена, из чистого тщеславия сжег многие свои произведения, чтобы после его смерти мы не услышали те из них, которые он создал, не достигнув творческой зрелости. Говорят, он даже уничтожил рукописи своих симфоний — Пятой и Шестой. Но Брамс был полной противоположностью Бетховену, который свято верил в себя. Если Бетховен, как я предполагаю, завершил Десятую симфонию, он наверняка ее не уничтожил.
— Тогда что с ней сталось? Почему ее никто не нашел?
— Это тайна. Например, бесследно исчезли многие оперы Монтеверди. Наверное, потому, что Мантую, где он тогда был придворным капельмейстером, разграбили войска австрийского императора. Исчезли также многие сочинения Баха. У него было множество детей, и некоторые из них продавали за бесценок партитуры, доставшиеся им в наследство. Но в случае с Бетховеном я не нахожу никакого объяснения.
— Лучше всего не зацикливаться на этом. Если рукописи суждено появиться, то рано или поздно она появится. А теперь серьезно: когда ты приедешь в Гренобль? Я хочу познакомить тебя со своей швейцарской подругой, Мари Кристиной. В свободное время она занимается живописью. Она пишет мой портрет у себя в мастерской. Я ей много о тебе рассказывала, и, мне кажется, она горит желанием тебя увидеть.
— Зачем мне приезжать в Гренобль, если ты и без меня прекрасно проводишь время? Не представляю себе ничего более веселого, чем часами позировать в мастерской какой-то швейцарки.
— Через две недели будет несколько нерабочих дней подряд, и если тебе удастся взять билет на утренний рейс в пятницу…
— Так мы оставляем ребенка или нет? — сухо перебил Даниэль.
— Какое отношение одно имеет к другому?
— Никакого. Но до твоего отъезда мне важнее выяснить это, чем дату нашей будущей встречи.
— Что ты хочешь этим сказать? Что ты ко мне не приедешь, если я вдруг сочту несвоевременным родить от тебя ребенка?
— Алисия, ты еще не уехала и уже хочешь распланировать мою жизнь по дням.
Слова Даниэля подействовали на Алисию как пощечина.
— Распланировать твою жизнь? Когда это я для тебя что-то планировала?
— А теперь пытаешься это сделать как раз тогда, когда я с головой ушел в раскрытие преступления.
Швырнув приборы на стол, Алисия вскочила на ноги.
Посетители ресторана замерли, ожидая развязки сцены, которая уже давно привлекала их внимание.
— Алисия, куда ты?
— Куда я иду? А хочешь знать, куда пойдешь ты? Так я тебе скажу. Иди ты в задницу!
И с этим словами Алисия выбежала из ресторана, оставив Даниэля одного под взглядами перешептывающейся публики.
Чета Бонапарт, остановившаяся в том же отеле, что и дочь Томаса, постучала в дверь номера Софи Лучани, хотя на ручке висела табличка: «Не беспокоить». Так как ответа не последовало, княгиня сказала своему супругу:
— Она не отвечает. Может, что-нибудь случилось?
— Разумеется. Убили ее отца.
— Оставь этот тон, я не выношу твоего сарказма, — язвительно проговорила княгиня.
Она снова постучала, но так как никто не ответил, Бонапарт сказал:
— Дай ей услышать твой голос. Если ты ограничишься только стуком, она подумает, что это кто-то из прислуги.
— Софи! Софи! — крикнула княгиня.
Через несколько секунд дверь приоткрылась. Толкнув ее, Бонапарты увидели, что в комнате царит полумрак, а Софи, которая, впустив их, немедленно вернулась в постель, лежит с закрытыми глазами, убитая горем из-за недавней потери.
— Софи, мы собираемся ужинать, — сказала княгиня. — Пойдешь с нами?
Софи Лучани едва заметно покачала головой, отклоняя предложение.
— Можно зажечь свет? — спросила княгиня.
Не открывая глаз, Софи протянула руку к стоявшей на тумбочке лампе и нажала на кнопку. Судя по царившему вокруг беспорядку, номер не убирали.
— Тебе нужно выйти, Софи, — начал князь. — Ты слишком давно сидишь здесь взаперти. Не выходишь с тех пор, как тебя подвергли пытке, показав голову отца.
— Со мной все в порядке, — заверила друзей дочь Томаса. — Идите без меня, мне не хочется.
Княгиня села на кровать рядом с Софи и осторожно погладила ее по голове. В конце концов Софи открыла глаза. Они распухли и покраснели.
— Хотя это не входило в наши планы, — сказал Бонапарт из глубины комнаты, — мы на несколько дней задержимся в Испании, чтобы побыть с тобой.
— Спасибо, — пробормотала Софи. — Не знаю, что бы я делала без вас.
Настала пауза, во время которой князь Бонапарт прикидывал, стоит ли ему задать вопрос, вертевшийся у него на языке. Наконец, набравшись решимости, он спросил:
— Софи, ты говорила о нас с полицейскими?
— Я только сказала, что мы остановились в одном и том же отеле. А почему вы об этом спрашиваете?
— Дорогая, — ответила княгиня, — наверняка ты сообщила им кое-что еще. Разве ты не говорила, что после концерта зашла к нам в номер?
— С вами беседовал кто-то из полиции? Приставал с расспросами?
Чета Бонапарт обменялась понимающими взглядами, и княгиня сказала:
— Сегодня днем сюда приходил помощник инспектора Агилар и задал нам кучу вопросов: знакомы ли мы с твоим отцом; почему мы не пошли на концерт, хотя нас пригласили; где мы были в тот вечер, и так далее. Мы подтвердили твою версию, которую ты должна была бы сообщить нам раньше, немного приукрасив ее, чтобы они оставили тебя в покое.
— Оставили в покое? Что ты имеешь в виду?
— Согласно газетным сообщениям, твоего отца убили между двумя и тремя часами ночи. Ты пришла к нам в номер не позже двенадцати. Поэтому мы сказали полицейскому, что проговорили с тобой до трех.
— Но это не так. Я оставалась в вашем номере не больше получаса.
— Я знаю, но с учетом того, что твой отец, скорее всего, оставил свое состояние тебе, своей единственной дочери, полиция сделает все возможное, чтобы выдвинуть против тебя обвинение. В настоящий момент ты единственная, у кого есть конкретная причина желать его смерти.
— Но кому придет в голову подобная нелепость? Что я убила своего отца?
— Если они так и не думают, — продолжала княгиня, — то непременно подумают, когда увидят завещание. А теперь у тебя есть прекрасное алиби, потому что мы можем подтвердить, что в момент совершения преступления ты была у нас в номере.
— Вы в самом деле считаете, что надо лгать полиции? Я могу доказать, что после концерта вернулась в гостиницу. Мне пришлось взять ключ у портье.
— Ты могла потом незаметно выйти из гостиницы, — сказала княгиня, наслаждаясь своей ролью адвоката дьявола.
— Вы очень любезны, — ответила Софи, — но по-моему…
— Это необходимо, Софи, — прервал ее князь. — И для нас тоже. Я начинаю свою политическую карьеру и никоим образом не могу быть замешанным в скандале. Мы обеспечиваем твое алиби, а ты с этого момента — наше.
— Мы никому не причиняем вреда, — уточнила княгиня. — Все мы невиновны и хотим как можно скорее увидеть преступника за решеткой. Единственное, чего мы добиваемся, — это чтобы полиция оставила нас в покое. Представь себе, что по каким-то соображениям судья попросит нас не покидать Испанию. Для Луи Пьера это будет очень огорчительно: через несколько дней у него лекция в Стокгольме.
Пока Софи пыталась понять, правильно ли поступают князь с княгиней, последняя заметила на тумбочке среди множества вещиц и бумаг деревянное колесико с буквами и цифрами на двух концентрических окружностях.
— Что это? — спросила княгиня, взяв в руки странный предмет. — Я никогда не видела ничего подобного.
— Эту штуку несколько недель назад мне подарил на день рождения отец. Она называется диск Альберти и служит для шифровки и расшифровки текстов.
