Ознакомительная версия.
– …Все это, конечно, ерунда. Мужчина-бомж лежал на половичке. Если бы он лежал на нем двое суток, тряпка пропиталась бы кровью и пропустила большое пятно на пол. А там только слегка напачкано. На емкостях из-под стеклоочистителя торговые марки фирменного магазина хозтоваров «Блеск» – это супермаркет на площади Калинина. Ни один бомж не сунется туда покупать это дерьмо, его просто охрана не пустит. Окурки совершенно разнокалиберные: по крайней мере, четыре наименования не совпадают с марками пустых пачек на столе и в мусорном ведре. Я был в морге. Женщина убита ударом ножа под правую грудь, а порез на ее платье – слева. Остатки стекла бутылки из-под портвейна сконцентрированы в правом углу комнаты, у батареи, в том время как ссора началась, скорее всего, у стола.
– То есть? – так же тихо пробормотал стоящий рядом Алексей. Майя, крепко державшая его за руку, молчала.
– То есть, – вздохнул Пилатик, – примерно через три-четыре часа после того, как вы отсюда ушли, а психбригада увезла Саватеева, сюда принесли тела двоих бомжей, убитых где-нибудь на пустыре. Мужчине горло перерезали, женщину – ножом в сердце… Чтобы не пачкаться в крови, их предварительно напоили до беспамятства, раздели, одежду принесли тоже отдельно, в мешках, тут наскоро натянули, разбросали окурки, бутылки, пузырьки. Маленько побили-покрушили все вокруг, портвейном на стены поплескали. Бутылку разбили о батарею – это удобнее, чем об стол. Вот и все. Поэтому столько нестыковок.
– Господи! – в первый раз за всю их встречу прошептала Майя. – Да что же здесь такое произошло… до этого? Что, старик с ума сошел?
Она стояла, упакованная наглухо: в темных демисезонных ботиночках, джинсах и серебристо-черной ветровке.
– Не знаю, молодые люди, не знаю… вам видней. То есть вам было видней. Вы на самом деле осмотрите комнаты! Кухню. Ничего не пропало из того, что вы в окна наблюдали?
Майя передернула плечами:
– Эраст Георгиевич, а можно я внизу подожду, в машине? Мне тут… тяжеловато.
– Конечно… Алеша, проводи!
Алексей довел девушку до лифта, подождал, пока тот доставит ее вниз. Из окна лестничной площадки он наблюдал, как она села в свою машинку-двухдверку. Только после этого парень вернулся в квартиру, пробежал по ней, вернулся к Пилатику и доложил:
– Эраст Георгиевич! Этого нет… медицинского колпака, белого. Фаллоимитатор тут был. Да, не удивляйтесь. Из секс-шопа. И таза нет на кухне, медного! Это интересно.
– Более чем. Наблюдательный молодой человек! – произнес кто-то над его ухом скрипучим голосом, выдающим в его обладателе старика.
Алексей повернул голову. В комнате совершенно неожиданным образом возник еще один человек: невысокого роста, волосы коротким ежиком, с сединой. Лицо доброе, крестьянское и какое-то абсолютно не запоминающееся, с носом-картошкой и голубоватыми глазами. Одет он был, несмотря на теплынь, в офицерский коричневый пыльник, под которым виднелась обычная рубашка хаки с серой селедкой галстука. Руки этот тип держал в карманах пыльника.
Голубоватые глазенки бесцеремонно ощупывали Алексея, как ощупывают на рынке понравившийся кусок свинины.
– А это… – поспешил представить его ничуть не удивившийся Пилатик, – Это…
– Иванов, – опередил его человек в пыльнике. – Иван Петрович. Служба пожарной охраны.
Он произнес это таким тоном, будто бы на самом деле говорил: чушь собачья, не верьте ни единому слову. И даже руку не протянул.
– Ему можно все рассказать. Он в курсе, – доверительно заметил Пилатик.
А человек сверлил Алексея глазами.
– Нуте-с, что вы еще заметили, кроме таза, молодой человек?
Косясь на Пилатика, Алексей рассказал. «Иванов» слушал, флегматично поковыривая какие-то лоскуты на полу своим ботинком – обыкновенным офицерским штиблетом из «Военторга». Один раз он четко и быстро, как бритвой полоснув, спросил:
– Пачка сигарет… МАРКА?!
Алексей назвал. Потом еще описал ощущения Майи. Пилатик вздыхал, «Иванов» хмурился. Под конец рассказа Алексей спохватился.
– А, вот еще. Я, когда ванную комнату начал осматривать – таз искал, – под ванной вот что нашел…
И он подал «Иванову» вышитый платочек. Обыкновенный девичий носовой платок, по краям обметанный красненькой ниткой, с вышитыми по углам цифрами: 6-31-36-1. Человек в пыльнике повертел платок в руках, приложил его к носу и хмыкнул:
– Ну что ж, неплохо для начала. Вас как зовут, молодой человек?
– Алексей…
– Хороший класс показываете, Алеша. Телесными практиками не занимались?
– Я… в ашраме жил. Давно, – слегка покраснел тот.
– Молодца-а! Далеко пойдете! А платочек себе оставьте. На память. Эраст Георгиевич, ну, я пойду? В принципе, с точки зрения Госпожнадзора меня тут уже мало что интересует.
Человек в пыльнике исчез, оставив в памяти Алексея даже не свои бледно-голубоватые стариковские глаза и не очертания лица, а только разбегающуюся сеть мельчайших морщинок.
Они с Пилатиком вышли. Тот возился, запирая дверь, а Алексей полетел вниз, прыгая через ступеньки, торопясь к Майе.
Девушка сидела в машине, положив голову на руль. Алексей первым делом погладил ее по нагревшемуся плечу:
– Майка! Ты как?
– Средне… Слушай, я тут нашла…
– Бомбу? Это прекрасно!
– Ну тебя… пойдем, покажу.
Они вышли из машины. Майя потащила молодого человека за дом. Таким путем они отступали, когда началась вся эта катавасия. Дорога тут была усыпана битым кирпичом. И вот в одной из ям среди строительного безобразия Алексей увидел несгоревшую пачку газет. Дождь ли, сырость помешали огню ее уничтожить, только лишь перегорел шпагатик, связывающий газеты, и сейчас легкий ветерок играл обугленными краями бумаг, рекламных буклетов и приглашений на презентации. Вверху белела бумажка с гербом СССР и обрывком текста: «…аемый Клавдий Павлович!…лашаем на торжество, посвященное годовщине со дня рождения тов. Маркса Карла…положника марксизма-ленинизма». Алексей сопоставил написанные на краях газет номера и ахнул:
– Лескова, сорок четыре, квартира девяносто семь! Это же та квартира, в которой я только что… А ты что тут делала?
– Я прогуляться вышла, – виновато проговорила Майя. – Ну, смотрю, эта пачка. Ее пацанята, наверно, из общей кучи утащили – они же любят бумагу жечь. Остановилась, а тут… прямо к ногам ветерком из кучи вынесло.
И она протянула Алексею плотный картонный кусок. Это был белый, хорошего качества картон. Поэтому он хоть и обгорел по краям, но огню не поддался. А на белой поверхности выстроились в колонки цифры.
– Блин! Центр – Юстасу, Юстас – Центру… – заметил Алексей. – Шифровка, однако! Надо бы Пилатику показать!
Но, едва он произнес эти слова, мимо них проехала, покидая двор, черная прокурорская «Волга» Эраста Георгиевича, и им оставалось только помахать ей вслед рукой.
Над «нехорошим», стоящим на неустроенной улочке домом с литыми стенами, возносящимися в небеса, злорадной пуговицей поблескивало солнце.
* * *
А Пилатик между тем держал путь совсем не в здание облпрокуратуры, где ему выделили кабинет. «Волга» с площади Автовокзала скользнула на улицу Фабричную, за которой высились высокие стрелы кранов – тут начинался речной порт, – а потом и того дальше, на улицу Владимировскую. Здесь на углу, под железной дорогой, рядом с самым первым городским тоннельчиком, пробитым в тысяча девятьсот тринадцатом году, о чем и извещали каменные цифры на его окаеме, располагались древнейшие, в несколько обхватов, тополя, а за ними – корпуса из красного кирпича, уродливые бастионы. Кладка была даже не красной, а бурой, и во многих местах откровенно поросла прохладным шелковистым мхом. Когда-то выстроенные для размещения маршевых рот пехотных батальонов, отправляемых Сибирью в мясорубку первой мировой, они в семнадцатом году стали прибежищем бунтующих рабочих – бунтующих отнюдь не за идеи призрачного марксизма, а просто оттого, что в городе не стало сахара и хлеба, а спекулянты вздули цены – эти корпуса громили пушками, и до сих пор проплешины от попавших снарядов остались на кирпичной кладке. Потом здесь разместили эскадроны ЧОНа, залившего пол-Сибири кровью не согласных с продразверсткой крестьян. Затем корпуса передали легендарному в городе заведению – Областному психоневрологическому диспансеру. «Дурке», проще говоря. И, хотя это учреждение ничем от городского психдиспансера, на улице 1905 года, не отличалось, тут тоже был корпус неврозов – для «легких». Правда, о нем ходили мрачные слухи: говорили, что с «Владимирки» не возвращаются.
Сейчас Пилатик ехал к одному из пациентов этого диспансера, доставленного туда недавно с диагнозом delirium tremens, сиречь белая горячка. Но, по здравому размышлению, медики диагноз изменили.
Беседе с больным предшествовала встреча с главврачом. Больше всего Пилатик боялся услышать что-нибудь вроде того, что сообщил ему судмедэкперт: мол, у пациента Саватеева открылся третий глаз или обнаружился раздвоенный язык. Но врач, сравнительно молодой человек с физиономией рыночного рэкетира и в модных очках без оправы, ничего страшного не сказал.
Ознакомительная версия.
