— Обошлась с нами, — уточнил я. — Думаю, это я ей не понравился. Она все время называла меня яппи.
— Чайна вела себя отвратительно… Она очень отличалась от Беби-Боя. Он был милейшим в мире человеком и по-настоящему талантливым. А ее тело было похоронено… нет, я не понимаю этого, Алекс. Думаю, ее подхватил не тот человек, может, она не к месту раскрыла рот и поплатилась за это.
— Разумно. Чайна ушла со встречи взбешенной. А что с ее оркестром? Кто-нибудь из его состава проявлял какие-либо агрессивные наклонности?
— Эти ребята? Едва ли. Они подобны Чайне. Школьники, играющие роль детей-баловников. Да и зачем им убивать Чайну? Когда она умерла, вместе с ней умер и оркестр. А что об этом думает Майло?
— Я пока не спрашивал его.
— Так ты сначала пришел сюда?
— Ты выглядишь значительно лучше.
— Как посмотреть.
— Нет, даже Рик сказал бы, что ты проницательнее. — Я снова встал. — Спасибо и извини, что я нарушил твой биоритм. Поспи хорошенько. — Я направился к двери.
— Они очень важны, правда? — спросила она.
— Что?
— Нарушения биоритмов. Тим относится ко мне прекрасно, но иногда я ловлю себя на том, что говорю про себя что-то тебе… Как у тебя дела?
— Превосходно.
— Хорошо ли она к тебе относится?
— Да. А как Спайк?
— Как жаль, что его здесь нет. Проблемы с околозубной областью.
— Ну надо же.
— Они оставили его на ночь. Ты можешь нанести ему визит. Позвони предварительно и убедись, что кто-нибудь дома.
— Спасибо.
— О'кей. — Робин встала. — Я провожу тебя.
— В этом нет необходимости.
— Есть необходимость в том, чтобы проявить внимание. Мамино воспитание было правильным.
Она проводила меня до обочины тротуара.
— Я подумаю о Чайне еще, поспрашиваю людей. Если что-нибудь узнаю, сообщу тебе. — Она широко улыбнулась. — Эй, взгляни на меня — на детектива в юбке.
— Даже не помышляй об этом. Робин сжала мою руку.
— Алекс, ты меня не расстраивал. Ни тогда, ни сегодня.
— Большая крутая девочка?
Она посмотрела на меня и улыбнулась.
— Я все еще такая же маленькая.
«Однажды ты завладела большим участком моего сердца», — подумал я.
— Только не для меня.
— Тебе всегда это удавалось… заставить меня чувствовать себя человеком важным. Я не уверена, что делала то же самое с тобой.
— Ну, конечно же, делала, — возразил я.
Она великолепна. Что, черт побери, случилось?
Элисон великолепна…
Я отпустил ее руку, сел в машину, завел двигатель и повернулся, чтобы махнуть Робин на прощание рукой. Но она уже вернулась в дом.
Партнер. Только этого Петре и не хватало. Но выбора у нее не было. После того как Петра отдежурила половину смены, Шулькопф вызвал ее в свой кабинет и потряс клочком бумаги перед ее лицом. Распоряжение о переводе по службе.
— Откуда? — спросила она.
— Из армии. Он новичок в нашем управлении, но у него есть хороший опыт военного следователя, поэтому не обращайтесь с ним как с несмышленышем.
— Капитан, я и одна неплохо работала…
— Ну и прекрасно, Коннор. Я рад, что служба приносит вам особое удовольствие. Так что дерзайте…
Петра взяла бумажку, но читать не стала и стояла, помахивая ею.
— Идите, — сказал Шулькопф. — Он явится через пару часов. Найдите ему рабочий стол и создайте такие условия, чтобы он чувствовал себя как дома.
— Должна ли я угощать его пирожными собственного изготовления, сэр?
Большие черные усы капитана разошлись в стороны и открыли слишком белые коронки. Прошлым летом он три недели отсутствовал и вернулся невероятно загорелым, с новым расположением зубов и, казалось, с увеличившимся волосяным покровом спереди.
— Если именно в этом состоят ваши девичьи таланты, детектив, валяйте. Лично я предпочитаю овсяные хлопья. — И капитан сделал ей знак удалиться. — С этим армянином дело улажено? — спросил капитан, когда Петра подходила к двери.
— Похоже, так.
— Похоже?
— Все обсуждено с окружным прокурором.
— А чем вы занимаетесь теперь?
— Поножовщиной Нуньеса.
— Это кто такой?
— Мануэль Нуньес, каменщик, замуровавший жену…
— Да да, кровавый известковый раствор. Справляетесь?
— Убийца по этому делу известен, — сказала Петра. — Когда началось посинение, Нуньес держал мастерок.
Петра едва подавила соблазн скорчить этому ублюдку глупую рожу.
— Хорошо. Кстати, о повисших делах. Вам удалось чего-нибудь добиться в расследовании дела об убийстве музыканта, толстяка Ли?
— Нет, сэр.
— Значит, следствие по этому делу зашло в тупик?
— Боюсь, что да.
— Что, какой-то псих пришел и просто задушил его?
— Я могу принести вам дело…
— Не надо. Итак, вы в тупике. А знаете, иногда это идет вам на пользу. Прибавляет немного скромности. — Еще один оскал белых коронок. — Вам еще повезло, что он не был выдающейся знаменитостью. Когда дело касается такой мелкоты, то на неудачное расследование всем наплевать. Как насчет его семьи? Кто-нибудь лезет к вам со своими жалобами?
— У него не было многочисленного семейства.
— И снова вам повезло. — Широкая улыбка Шулькопфа сменилась гримасой ярости. Их отношения с самого начала не ладились, и что бы Петра теперь ни делала, она знала: это все равно плохо.
— Вы довольно удачливая девушка… прошу прощения — женщина, не правда ли?
— Стараюсь изо всех сил.
— Разумеется, стараетесь. О'кей, закончим на этом. Введите рядового Джо в курс дела. Возможно, он тоже окажется удачливым парнем.
Вернувшись в кабинет детективов, Петра привела в порядок нервы и посмотрела на бумажку, надеясь найти там краткий послужной список своего нового партнера. Но Шулькопф нацарапал там только имя: Эрик Шталь.
Эрик. Звучит приятно. Военный. Петра налила себе горячего шоколада из автомата, находившегося этажом ниже, и вернулась наверх. Ее воображение разыгралось. Она представила себе Эрика твердолобым человеком, влюбленным в свое дело, — вроде Клинта Иствуда, возможно, одним из тех солдафонов, подстриженных «ежиком», которые во всем стремятся к четкости. Таким, кому не по душе кабинетная работа, пижоном, занимающимся серфингом, ездой на велосипеде, парашютным спортом; прыгающим с моста с помощью эластичного троса, то есть делающим все то, что повышает содержание адреналина в крови.
Энергичный партнер ей пригодится. Он мог бы водить машину.
Партнер появился через двадцать минут. Петра оказалась права только по части фасона стрижки.
Эрику Шталю было около тридцати; очень худой, сутулый и неуклюжий. С «ежиком» каштановых волос, стоящих торчком и окружавших узкое задумчивое лицо голодающего поэта. Бог мой, этот человек явно принадлежал к категории порядочных! Цвет его лица наводил на мысль, что он слишком много времени проводит в библиотеке. Розовые пятна на щеках, выступившие от нервного возбуждения, казались совершенно неуместными.
Ввалившиеся щеки, острый подбородок, тонкие губы, невероятно глубоко посаженные глаза, такие, словно кто-то втолкнул их в череп двумя пальцами. Карие. Неподвижные.
— Детектив Коннор? — спросил он и представился, не протягивая руки и не двигаясь. Эрик стоял у ее стола в черном костюме и белой сорочке с серым галстуком.
— Привет, не хотите ли присесть? — Петра указала на стул. Шталь подумал и принял предложение.
Его черный костюм хорошо гармонировал с ее одеждой — черной брючной парой фирмы «Вестимента», который она приобрела на распродаже в торговом центре Барни два сезона назад. Похороны. Они оба выглядели как комитет для приветствия посетителей «Форестлаун».
Шталь и глазом не моргнул. Полон энергии. Это лицо… С отросшими волосами, в кожаных брюках и со всякой другой всячиной, которую носят панки, он легко сошел бы за беспутного гуляку из тех, что толпами шатаются по бульвару.
Младший брат Кейта Ричардса. Сам Кейт в худшие дни своего пристрастия к наркотикам.
— Итак, что я могу для вас сделать, Эрик? — спросила Петра.
— Введите меня в курс дела.
— В какой части?
— В любой, в какой сочтете нужным.
Вблизи кожа Шталя казалась мертвенно-бледной. Голос без модуляций. И только пульсирующая на левом виске жилка свидетельствовала о том, что его организм функционирует.
— Можете пользоваться тем столом, — показала Петра. — А вон там ваш запирающийся шкафчик. — Шталь не сделал ни одного движения. Он ничего с собой не принес. — Не хотите ли проехаться по улицам? Я познакомлю вас с участком.
Шталь не шелохнулся, пока Петра не встала. Когда они спускались вниз, он, словно крадучись, двигался позади нее, чем вызывал чувство страха.
Шулькопф подсунул ей в качестве партнера внушающего ужас робота.
Они проехали по темному бульвару. Улицы Голливуда в четыре часа утра населяют ночные бездельники и любители тени. Петра показывала бары, где торгуют наркотиками, нелегальные клубы, постоянные места встреч уголовников, мексиканские притоны, в которых собираются уличные проститутки-трансвеститы. Если Шталя и впечатлило увиденное, он не показал этого.
